Миткалевая метель - Страница 50
Отец сапоги подшивать собрался, понадобились стельки. Лезет туда. «Долго ли тебя увещевать?» Да за косы вгорячах. Полетели с чердака книжки на мост. Чертилушка-то разошелся, давай топтать книжки…
Собрала Тася книжечки — да к подружке, там и ночевала.
Дома-то горе, на ткацкую прибрела — другое. Принесла она в узелке вместе с завтраком свои книжки. Пообедала пораньше других, выпала свободная минутка — за отбельной на куле приладилась, читает. На ее беду, летит мимо пристав Ястребов — ястреб настоящий; увидел девчонку — цоп книжку. «Это что еще за читальня здесь? В вертеп хотите обратить фабрику? Вон с ткацкой, чтобы духу твоего не было!» Да было и хотел книжкой-то по щеке девушку. Я с бабами поблизости изгодилась. «Эй, брат, ты не больно!» Да скорей к Таиске. Загородила ее, а она с горя да с перепугу, знать, и слова не молвит.
Побежал Ястреб в контору. «Зря-то не ябедничай там! Не помысли спихнуть с фабрики девчонку, а то из самого перья полетят!» — мы ему вослед.
Из-за Таиски-то и нам всем, бабам, заступницам-то ее, за непочтение к начальству по двугривенному штрафу. Вот ведь что делают!..
— Все-таки в обиду девушку не дали? — переспросил Арсений. — Тряхнули, шугнули Ястреба? Вот это-то и ценно. Так и надо. Жить врозь — хоть дело брось. Все за одного, один за всех — в этом наше спасение!
Тетя Катя вспомнила, улыбается.
— В воротах-то после смены Сысой-косой съел леща.
— От кого?
— От одной нашей.
— За что?
— За дело. Не суй руки куда не надо. Стал обыскивать-то здоровила подворотный — у Таисьи в рукаве книжка. «Это что пошто? Это что пошто?» Забава!.. Тут и развернулась одна: вот тебе, мол, на што, впредь будь умнее, пустая Чебурашка. И я, грешница, тумака два отвесила ему в спинищу. Вот и разволновалась, разгоревалась через чужое горе!
— Тетя Катя, это не горевание, это сил наших нарастание, — заключил по-своему Стрела.
Арсений молчал, он думал что-то.
Глянула тетя Катя в оконце:
— Да вот и она, Тася наша.
Стрела с Арсением припали к оконцу.
По тропинке вдоль рабочей слободки с книжкой под мышкой торопливо шагала стройная девушка с русыми косицами, в ситцевом, цветочками, платье. Походка у нее была легкая, но твердая, уверенная.
— Хороша невеста растет! — глянул на Арсения Стрела.
Арсений ничего не ответил, Стрела замолчал.
Действительно, было во всем ее стане что-то весеннее, чистое…
Сколько отрадных мыслей и светлых надежд каждый раз несла девушка в своем сознании и сердце, проходя в школу мимо домика тети Кати. И всегда Арсений, если он в этот час дома, пристально поглядывал на нее. А когда с хозяйкой квартиры зайдет беседа про фабричные дела, обязательно спросит он и о Тасе: как подвигается ее учеба, поладила ли с сердитым отцом, есть ли у нее подружки и кто они?
Однажды бежит мимо окон смуглянка с книжкой, а Стрела взял да и запел вполголоса:
Арсений стоял рядом с ним у окна. Проводив девушку взглядом, он вдруг мягко и ласково обнял Стрелу и, как-то по-особенному задумчиво улыбаясь и продолжая смотреть в окошко, заговорил:
— Не велико счастье погулять вечерочек, а вот как помочь девушке встать на большой путь…
— Это само собой, — возразил Стрела, — но ведь мы аскеты, что ли? Сам ты, Арсений, нешто монах-отшельник? Ты тоже человек и выше человеческого закона не станешь, пусть хотя ты и настоящий воин по мужеству, по отваге.
Арсений отошел от него. Он уже не улыбался.
— Стрела, ты только вдумайся в этот стоп, вопль из поколения в поколение! Вопли русских матерей-рабынь! Рабство… Оно калечило и калечит женщину, начиная с детских лет. Оно низводит ее до страшного состояния.
Он вдруг смолк, словно потрясенный глубочайшей правдой слов великого поэта, стиснул зубы и сжал кулаки. Стрела смотрел на него, взволнованный. Арсений снизил голос до полушепота и продолжал:
— Двойной тяжестью этот позор женского рабства лежит на тех мужчинах, которые иногда не только не возмущаются рабским уделом своих подруг, но и сами угнетают женщину. Сбросить ярмо унижения и бесправия с женщин — это долг каждого из нас. Всегда, во всех случаях, помнить, что свобода и полноправие женщины написаны на знамени революции…
Вполне согласен, Арсений, со всей программой по женской части, потому кладу клятву: чтобы не попасть в угнетатели, обрекаю себя на унылую холостяцкую жизнь, — сказал Стрела с наивной искренностью и чистосердечием.
Арсений усмехнулся и покачал головой.
— Ах, Стрела, Стрела, боевик ты славный, но в теории то на одну ногу припадешь, то на другую… При чем же тут холостяцкая участь? Я про Фому, ты про Ерему. Что бы стало с человечеством, если бы все приняли к руководству твою «радикальную» программу?!
— Поредело бы человечество, Арсений.
— То-то и оно… Ты дочитал брошюру? Нет? Ну, так дочитывай, — сказал Арсений и, повернувшись на каблуках, обратился к хозяйке: — Тетя Катя, я хочу познакомиться с Тасей. Не пригласишь ли ты ее в субботу сюда?
— Пригласить не штука. Да она больно торопка, боязлива, с незнакомыми застенчива, — предупреждала тетя Катя.
— Бояться нас нечего. Пригласи запросто. Чай, здесь не царские сенаторы. Так и скажи ей.
— Ладно, так и быть, заброшу словечко. Только ради вас…
Через сутки получают от хозяйки добрую весть.
— Так вся и воспламенела, моя голубушка, как услышала: мол, с тобой встречу пожелал иметь один хороший человек. «Кто он?» — «Да квартирант мой». — «Зачем я ему?» — «Да просто так». — «А какой он из себя?» — «Умный, — говорю. «Вот диво! Откуда он меня знает?» — «Уж не знаю откуда». — «Боюсь я, стесняюсь». — «Полно-ка тебе».
И лишь к вечеру Тася шепнула на ушко тете Кате, под строгим секретом:
— Ладно, приду, только об этом, ради бога, ни слова отцу! Узнает — убьет!
В субботу Стрела лежал на полатях за переборкой. Арсений сидел в горенке, писал что-то.
Предстоящее знакомство Арсения с Тасей, на взгляд Стрелы, не сулило ничего доброго. И вот почему: девушка молодая, настойчивая, недурна собой, не возмечтала бы о добром молодце. Тогда беда. К рабочему же отряду борцов она неподходяща: по всему похоже, что она задумала в одиночку вырвать у скупой жизни свое счастье. А Стрела же к тому счастью подходил с другого конца.
«Допустим, по молодости и вспыльчивости на час увлечется она нашей идеей, примкнет к нам, — думал Стрела, — а потом, как хрупкий стебелек на солнцепеке, безо времени сгорит. Тяготы, неудобства, неуют, лишения, ежечасная опасность, риск испугают ее».
Усталых, нытиков, маловеров Стрела, как и сам Арсений, не любил. Поразмыслив и взвесив все «за» и «против», он решил обходной атакой идти на Арсения.
Он рассказал Арсению одну историю из времен парижской революции о том, как будто бы погиб один народный герой только из-за того, что принял в ряды борцов молодую женщину.
— Э-э, нет, стой, — громко возразил Арсений, — я с тобой не согласен. История немало сохранила замечательных имен русских женщин-героинь, вся жизнь которых — высокий подвиг! Как знать, Стрела, может быть, героизм русских женщин в эпоху революции будет вечным образцом, живым примером для многих поколений женщин всего мира. Я в этом не сомневаюсь! Раскрепостив женщину материально, мы раскрепостим ее дух, ее ум и энергию. Подлинный героизм, по-моему, в том, чтобы видеть мир и таким, каков он есть, и каким будет, пройти через все испытания, лишения, пронести незамаранным свое знамя до конца и победить. Но если не приведется дожить до победы, то нужно умереть не ка к сверчок за печкой — попел, попел и замолчал. Нужно умереть так, чтобы даже смерть хоть немножко приблизила приход победы.