Миткалевая метель - Страница 17

Лоси — рога ветвистые, как голые кусты по осени, — в стороны шарахаются.

Видят братцы, что не дойти им до края земли, повернули обратно, да и заплутались. Сколько ни бродят, лесу конца нет.

Люлех шибко испугался.

На реку вышли, по ней наугад, куда глаза глядят, пошли. День за днем, день за днем — уж третьи лапти истоптали наши охотнички, а хоть бы голос человеческий услышали.

Даже днем в лесу сумеречно: сучья сплелись в вершинах, словно сверху одеяло накинуто.

Вдруг заметили братья стежку еле приметную и свернули по той стежке. Блеснуло сквозь сучья голубое небо. Обрадовались. Смотрят — поле среди леса. Овес скошен, в копны сложен, вдали ветряная мельница на горке. И уж чудится им где-то людской говор. За поляной под высокими соснами деревянный терем стоит, весь в резных узорах — от нижнего бревна до конька. Десять окон по лицу, бревна — не охватишь, на окнах наличники узорчатые, а резьба-то какая — диво! Над тесовым ступенчатым крылечком по карнизу все лесные звери собраны: медведь на дудке играет, заяц, белка да лисица вокруг бобра с куницей хоровод водят.

За частоколом на высоком шесте медвежий череп и огненный лисий хвост висят.

Не знают наши парни — идти ли в терем? Что за люди здесь живут, не воеводские ли охотники?

— Братька, а сдается, мы на край света пришли, — говорит Люлех.

Будь что будет; решили братцы попытать счастья, войти в терем.

Сказано — сделано. Вошли. Людей нет никого. В сенцах вениками пахнет, хмелем, на жердочке дюжины две лаптей лежат, в углу — бочонок с медом. Попали братья в горницу. Диву дались: на стенах — ширинки 20 узорчатые вышивки невиданной: гроздья вишенья, хоть бери с полотен ягоду да в рот клади, петухи взъерошенные драчливо склонились над жемчужиной.

— Братец, что это? — бросился Люлех к столу.

А на столе-то теремок златоверхий в двенадцать башенок из дорогого дерева выточен. Весь огнем-золотом плещет. По краям — узорчатая кайма серебряная, а по бокам теремка — палаты, златоглавые соборы.

Повернули теремок другой стороной. Ахнул Люлех:

— Братец, что это за цветы такие?

Вгляделись — а это вовсе не цветы: мужики с бабами рожь на гумне цепами молотят. Издали-то глянешь — будто ворох цветов рассыпан.

Третьей стороной повернули.

— Братец, что же это? — кричит Люлех.

Вгляделись — а это лужавина весенняя: колокольцы голубые, ромашки — белые рубашки, золотогляды-лютики.

Вертели, вертели братцы теремок да и уронили золотую крышку с него.

— Батюшки, изломали!

Отпрянули от стола. Однако заглянули в теремок — что в нем? А в нем белый клык медвежий, коготь бобра да длинные серебряные иголки острием кверху в пучок связаны.

— Братец, что за иголки? — спрашивает Люлех.

— Братец, на дне-то золото! — кричит Палей.

Глянули получше — это не золото, а багряные осенние листья.

— Братец, не у Змея ли Горыныча мы в дому? Бежим отсюда, — дергает за рукав Палея Люлех.

А Палею-то уж больно завлекательно в тереме. Куда взор ни кинешь, везде забавы.

Глянул Люлех под ноги:

— Братец, что за листья на полу?

А это нарядные самотканые дорожки.

Отворил Палей кленовую дверь в горенку.

— Люлешка, глянь-ка, глянь, что здесь-то делается!

Таких чудес и во сне им не виделось.

Все стены изукрашены. Чего-чего тут нет!

— Братец, что за звездочки золотые на стене? — спрашивает Люлех.

А это яблоня кудрявая, зеленая, золотыми яблоками усыпана; на сучьях два мальчонка сидят, яблоню качают.

Яблоки на землю золотым градом сыплются.

Оглянулся Люлех — со стены смотрит на него белка с живыми глазами, вот-вот прыгнет с ветки.

У оконца — длинный стол, на столе — двенадцать яичных скорлупок, как двенадцать цветков цветут; в одной — золото, в остальных — краски всех цветов радуги небесной. Медвежий клык — посередине стола, и кисточки острые, как иглы.

Что же это за зелье в белых скорлупках? Палей окунул палец в золото, и Люлех за ним туда же. У обоих пальцы золотыми стали, будто по золотому наперстку надето.

Не заметили братья, как вошла в дом девчоночка-подросток, черноглазенькая, босоногая, в красной юбочке, и косички по плечам. Увидела она гостей, проворней белки выскочила из избы. Бежит, сама кричит что есть моченьки:

— Батюшки, батюшки, у нас слуги бояревы!

И бегут тут из лесу с топорами старик, да его сыновья, да за ними старуха с дочерьми.

Старик бел как лунь, борода по пояс, брови густые, сивые; стар, но сила в нем молодая. Глянули братья на старика — глаза у того грозные, да и у сыновей тоже, сейчас обоим головы смахнут.

Схватили хозяева Палея с Люлехом, руки, ноги связали, за переборку швырнули. Сами по дому проверять пошли.

Что хозяева говорят, Палею с Люлехом слышно.

— Батюшки, у моего теремка крышу свернули! — кричит черноглазая.

— Белку-сторожиху хвостом в другую сторону повернули! — жалуется средняя дочь — Белянушка.

— Золото мое пальцем пробовали! — кричит один из сыновей.

Топоры звенят, сыновья дверями хлопают — погибель верная, запропали молодцы.

Стали хозяева судить, решать, что с пришельцами делать. Один-то из сыновей советует:

— Знамо, боярские дети или воеводские слуги. Подосланы. Погубят. Отвести в лес — и голову на пень!

Старик Савелий подумал и говорит:

— Сгоряча добрых бы людей не обидеть. Сначала провер устроим.

Выводят Палея с Люлехом в горницу. Оробели братья-охотники. Поставили их обоих рядом. У обоих на пальцах по золоченому наперстку. Явная улика. Старик глянул на золоченые пальцы, говорит сыновьям:

— Не почернело золото — значит, добрая рука.

Незваных гостей спрашивает:

— Кто вы и откуда? Говорите чисту правду, у меня есть кому проверять.

Палей с Люлехом сказали все, как есть.

Савелий снял с гвоздя клетку с белкой, открыл окно, вынул белку с шелковым хвостом, наказывает:

— Узнай-ка, все ли сыновья у мужика Елисея дома. Если нет двоих, ко мне явись да скажи о том. А после гуляй по своей воле.

Резвая белка махнула из клетки на сосновый сучок и была такова.

День прошел — белки нет; второй минул — белки нет. На третий день было снова руки, ноги крутить хотели Палею с Люлехом, а тут как раз белка и пожаловала; качается под окном на сучке, в окошко лапкой стучит, будто сказывает:

«Нет у мужика Елисея в избе сыновей ни старшего, ни младшего».

— Ну ладно, скачи, гуляй!

Посоветовался Савелий со своими сыновьями; позвали Палея с Люлехом в ту светлую хоромину, где на столе теремок стоит.

Первый-то теремок — с двенадцатью башенками — узорами расписан, крышей златоглавой крыт. Что в том теремке — неведомо. Второй теремок — без крыши, выструган из дуба, узоров на нем нет, полон золота. А третий — из клена сготовлен, тоже без узоров, этот полон серебра.

Подвели Палея с Люлехом к столу. Савелий и говорит:

— Перед вами три теремка, и под каждым из них своя судьба. Какой теремок себе выберете, такую и судьбу примете. Думайте, решайте, сами выбирайте.

— Мне бы вот этот теремок, — просит Палей, а сам на первый указывает.

— Мне тоже, — Люлех за ним.

— Быть по сему! — воссиял Савелий, и все его сыновья улыбками расцвели.

Сняли со стола белую скатерть. Под третьим теремком — сухая, черная жужелица 21, под вторым теремком — желтый жук-короед, а под первым — три вещицы: кисть серебряная, цветок алый да белый клык медвежий.

— Вот судьба ваша! — И подает им Савелий кисть, лазоревый цветок и медвежий клык. — Тут я вам, коль хотите, кой-чем помогу.

И посадил он их к себе под руку, стал учить своему дивному занятию. Ребята оказались понятливые. Зима пришла, до дому далеко. Целыми днями сидят они в светлой горнице да узоры пишут. В яичных скорлупках все краски перед ними. Расцветают под тонкими кисточками пестрые цветы, сплетаются узоры причудливые. Савелий их золотит, медвежьим клыком шлифует.