Митина любовь - Страница 4

чевого слова.

Со слова бабушки:

- Митя, ты идиот!

Было у него замечательное качество: он покупал на базаре самое-пресамое не то - исключительно из чувства жалости к продавцу. Он приносил траченные жуками листья щавеля, червивые яблоки, тапки, сшитые на одну ногу, картины, нарисованные на еще неизвестном человечеству материале, он покупал рассыпающиеся мониста - одним словом, все, что было "нб тебе, Боже, что мне негоже".

- Такая старенькая бабуля, - оправдывался он. После чего моя бабушка произносила безнадежное:

- Идиот ты, Митя! Круглый!

То, что в моей дочери однажды вдруг взрыкнул дяди Митин ген и она купила ненужный бидон, вся ошеломительность такой возможности, конечно, отбросила меня на десятки лет назад.

- Знаешь, - сказала я, - у тебя был родственник, который очень хорошо бы тебя понял. Митя... Да я, по-моему, тебе рассказывала...

Дочь делает поворот кругом.

- Мама! - кричит она. - Я забыла. Мне в другую сторону!

Ну конечно... Она "сдала" мне бидон. А мои истории ей даром не нужны.

Я его несу. Я несу бидон, как беременность... Время расступилось... Я запросто вошла во вчерашние воды. Какой дурак сказал, что это невозможно?

Моя мама пикантная женщина. Она рисует себе на левой щеке мушку. Ступленный огрызок черного карандаша лежит в саше. Я подставляю табуретку, достаю карандаш и рисую на щеке нечто черное и жирное. Потом беру помаду и щиро, от души малюю себе рот. (Из меня так и прут украинизмы детства, которые можно вырвать только с кровью. Так вот, "щиро" - это щедро, если хотите - жирно.) Оторваться от такой красоты невозможно, и я увеличиваю ее в объеме. И понимаю невозможность остановиться, ибо красоты никогда не может быть достаточно.

Потом это во мне и осталось: все, что я делаю в первый раз, я делаю "густо намазанным". Первую увиденную дыню я съела одна - не могла удержаться. И ненавижу с тех пор дыни. Когда-нибудь я напишу "Историю первого раза". Но это я сделаю потом, а пока я на табуретке и нечеловечески прекрасна. Глаз от себя не оторвать. Такую красоту нельзя таить, ее надо предъявить человечеству.

Счастливо выдохнув, я слезаю с табуретки и иду в люди.

На крылечке стоит вусмерть выкрашенное дитя. Я вижу восторг (или ужас?) мамы и бабушки и то, как они с криком бегут ко мне, а наперерез им бросается Митя. Он хватает меня на руки, сажает на плечи и уносит вдаль. Я получаю главный женский опыт. Сверхсчастье - быть красивой и уносимой на руках мужчиной.

Как все помнится! Как чувствуется! Я знаю точно: женское в девочке есть сразу.

В конце сада стоит ржавая бочка с дождевой водой. Митя подносит меня к водяному зеркалу: в нем я выгляжу еще лучше! Я смотрю, замерев от восторга, а Митя мне шепчет, что надо умыться, чтоб не украл упырь, он на красоту падкий, хорошенькие девочки - это ему самый цимес.

"Цимес" я понимаю. Поднеся деревянную ложку ко рту с борщевой жижей, бабушка причмокивает и говорит: "Цимес!" Так и упырь причмокнет, глядя на меня.

Я замираю над строчкой.Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com