Мистическая Скандинавия - Страница 6
Ли искусно соединяет рассказы норвежских рыбаков со средневековыми легендами об адских глубинах и путешествиях в загробный мир. Его стиль, предваряющий гениальные прозрения английских мистиков и Г. Ф. Лавкрафта, естественно, не мог прижиться в детской литературе наступающего XX столетия.
Идейно близка Андерсену шведская писательница Сельма Лагерлёф (1858–1940), единственная из скандинавских сказочников создавшая шедевры прозы для взрослых. Лагерлёф активно пользовалась в своих книгах фольклорными заимствованиями, но детских сказок написала немного. В отличие от Андерсена и Топелиуса она великолепно знала сборники народных сказок, как шведских, так и норвежских, а предания, собранные Хофбергом, помогли ей в работе над «Удивительным путешествием Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции» (1906–1907), крупнейшим произведением для детей в Скандинавии.
Водяной в виде белой лошади. Картина Т. Киттельсена (1909)
Лагерлёф во многом повторила путь Андерсена: от детского страха перед деревенскими легендами к утрате веры в чудеса, а затем – к религиозным нравоучениям. Бабушка рассказывала маленькой Сельме о привидениях и домовых, о грешниках, знавшихся с дьяволом, о злых ведьмах, превращающихся в сорок. Однажды некий призрак прижал к окну гостиной их усадьбы в Морбакке свое пожелтевшее лицо. Великанов, гномов и троллей Сельма, по ее признанию, не боялась, а вот нечистый, скрывавшийся на чердаке городского дома, не раз мерещился ей в потемках («Записки ребенка», 1930). Как видим, скептическое отношение к сказочным персонажам и религиозная бдительность проявились у нее уже в детстве.
Детские образы писательница припомнила десятилетия спустя в своих автобиографических заметках «Морбакка» (1922), оценив их по-взрослому. Например, водяного, на глазах у изумленной девушки промчавшегося по лугу в виде серебристо-серого жеребца с нековаными копытами и длинной гривой и нырнувшего на полном скаку в озеро. Ощутимого вреда он не нанес, но один старик, возвращавшийся домой в густом вечернем тумане, захлебнулся в речке до того мелкой, что вода едва покрывала тело. Старик был полоумным, и о нем мало кто горевал, зато, с едва заметным сарказмом замечает Лагерлёф, все уверились в истинности видения девушки.
Эта же девушка, пасторская дочка, успокоила свою мачеху, атакованную в дороге «мелкими зверушками из преисподней»: «Пойдем в дом, милая маменька! Ты в Морбакке. Здесь, милая маменька, никакая нечистая сила тебя не достанет». Столь незначительное происшествие примирило мачеху с падчерицей.
Ну а случай с безголовым призраком нечестивого священника завершился в добрых традициях жанра, популяризованного Хофбергом. Хозяйка Морбакки, столкнувшаяся с привидением, не могла подобно фру Барнсков оказать ему медицинскую помощь, то есть пришить голову к телу. Поэтому она обратилась к мертвецу с увещеванием: «Коли ты упокоишься в могиле, обещаю тебе, что мой старший сын займет твою должность, станет священником». Женщина на все лады расхваливала благочестие своего мальчика. Наконец, призрак выдавил из отрубленной головы скупую слезу и навсегда растаял в лунном свете.
Описывая убийство священника, Лагерлёф допускает неточность, свидетельствующую о ее поверхностном знакомстве с обычаями предков: «…никто не хотел прикасаться к трупу, а так как все думали, что нельзя ему лежать в освященной земле, то и оставили его возле дороги. Только прикрыли дерном да навалили сверху груду больших камней, чтобы дикие звери не выкопали тело». Таких захоронений полным-полно в исландских[2] сагах, а груда камней служит отголоском древнескандинавского диса, пирамиды из камней или земли, прикрывающей труп человека, умершего насильственной смертью. Однако возводили дис не для защиты трупа от зверей, а для защиты людей от трупа. «Эффективность этого способа, – утверждает Н. В. Березовая, – заключается в механическом удалении могилы, а вместе с нею и тела опасного мертвеца из тех мест, где он может беспрепятственно вступать в контакт с людьми, животными и другими живыми существами»[3]. Набрасывание камней не всегда помогало избавиться от привидения. Священник из Морбакки разделил участь беспокойных мертвецов из саг, которые досаждали живым и которых отправляли к праотцам отнюдь не задушевными беседами.
Давнишние недруги христианства – колдуны и ведьмы – в изображении Лагерлёф вырастают до эпических размеров. В романе «Сага о Йёсте Берлинге» (1891) выведены герои рассказов бабушки Сельмы – заводчик-колдун Синтрам, являющийся в облике нечистого с рогами, хвостом, лошадиными копытами и косматым телом, и Доврская ведьма, насылающая тучи сорок на благородную графиню Мэрту. Однако преступления злодеев лежат в области психологии, а не магии: они отравляют ложью сердца, нарушают радость мирного труда, жестоко играют людьми. Под таким углом зрения страшные народные предания выглядят назидательными притчами, и когда автор говорит о ведьме: «Я, которая пишу эти строки, видела ее собственными глазами», взрослый читатель ей верит. Что необычного в жадной, злопамятной старухе?
Самая известная книга Лагерлёф, адресованная детям, – эпопея о Нильсе – изначально создавалась не как сказка, а как дидактическое пособие по географии, краеведению и этнографии. Для обучения детей работе в шахте, на фабрике, в крестьянской усадьбе, для усвоения навыков рыболовства, охоты и сплава леса, для ознакомления с историческими достопримечательностями и с местами, где «могуче расцветает современная жизнь», волшебные существа не нужны – они лишь отвлекают внимание на себя.
Нильс и статуя короля. Иллюстрация Б. Диодорова (1979)
Великаны выступают в роли массивных каменных изваяний, усеявших побережье, или строителей, воздвигающих гигантские каменные спуски к морю, причем в Смоланде с ними конкурирует… апостол Петр, нагромоздивший множество скал, валунов, покрытых глиной гор, заполнивший расщелины реками, озерами и болотами. Изобилующие в народных сказках тролли подменяются говорящими и действующими животными.
Очередной перепев легенды о Гамельнском крысолове заканчивается путешествием Нильса и серых крыс «на много миль от замка Глиммингехус». Лагерлёф пощадила вредных крыс, и с прибытием в замок подкрепления Нильс может спокойно распустить завлеченных дудочкой грызунов на все четыре стороны. Морские тролли, плавающие вокруг острова, оборачиваются лодками, стоящими на якоре суденышками и военными кораблями, помогающими Нильсу опознать город Карлскруну. Впечатляющее бегство Нильса от ожившей статуи Карла XI, не успев должным образом напугать читателя, перетекает в патриотический экскурс в историю военно-морского флота Швеции[4].
Шведка Астрид Линдгрен (1907–2002) и финка Туве Янссон (1914–2001), которая тоже писала на шведском языке, подняли литературную сказку Скандинавии на небывалую высоту. Андерсен и Лагерлёф, хотя и отступили от национального фольклора, отдали дань религиозным мотивам, звучащим у них в полную мощь. Линдгрен и Янссон порывают с религией (первая из-за своих политических взглядов, вторая – из-за сексуальной ориентации), и от страха в их произведениях не остается и следа.
Муми-тролли и Морра. Иллюстрация Т. Янссон к «Шляпе волшебника»
Одаренная тонким и не всегда детским юмором, Линдгрен блестяще проявила себя в жанре пародии на байки о призраках. Плач малютки привидения из Вазастана способен напугать только фрёкен Бок («Карлсон, который живет на крыше, опять прилетел», 1962), а гримаса мумии Мамочки – глуповатых Филле и Рулле («Карлсон, который живет на крыше, проказничает опять», 1968), но благодаря таким приемам Линдгрен заслужила лавры «шведского Джерома». Уклон в шутку, который присущ и сказкам Янссон, по мнению М. Люти, служит единственно возможным направлением дальнейшего развития сказки. С Люти трудно спорить – нынешние родители ни за что не согласятся на возвращение в детские книжки ужасов братьев Гримм.