Мистер и миссис Бонд (СИ) - Страница 10

Можно ли это счесть беспокойством? Вряд ли. Человек не услышит. Игнорировать?

А вдруг там что-то важное? Вдруг этот придумал или осуществил еще какую гадость, а Гаврик не будет знать? Вдруг там что-то, что угрожает хозяйке? А Гаврик просидит тут и пропустит опасность. В конце концов, хозяйка ведь отдала приказ «не беспокоить», а в сообщении может быть предупреждение как раз о возможном беспокойстве. Нужно проверить, тут ничего не случится за несколько секунд.

Гаврик еще аз проверил пульс-дыхание и состав крови (все в пределах нормы) и бесшумно вышел в гостиную. Достал комм, прочитал короткое сообщение. Проанализировал.

И понял, что улыбается.

Вот, значит, как. Бондяра вляпался. И 79 % вероятности — в им же самим и подстроенную ловушку. Просит срочной помощи и — ах, какая жалость! — не может выбраться сам.

Какой неожиданный подарок судьбы, а Гаврик совершенно ни при чем.

Продолжая улыбаться, Гаврик на всякий случай выключил комм и убрал его обратно в сумочку — перед тем, как вернуться в соседнюю комнату к спящей хозяйке.

— А если он успел вызвать своих?!

Толстячок посмотрел на слегка потрепанного Кучерявого с брезгливой жалостью, но до объяснения все же снизошел:

— Если бы успел, они бы уже были здесь, лету четыре минуты. Да и сколько там этих своих, три человека? Или я чего-то не знаю, и им таки расширили штат?

— Нет…

— Ну, а если нет — иди работай, контейнеры сами собой не погрузятся.

Когда поставленный на место подчиненный скрылся за поворотом, кряхтя под очередным ящиком с замороженными плавниками, оставшийся с боссом охранник спросил:

— А с Бондом что делать прикажете?

— А что с ним делать? — Толстячок усмехнулся, пожал пухлыми плечами. — Ничего мы с ним делать не будем. Мы ж не убийцы какие. Оставим тут, не с собой же тащить.

— Но так ведь…

— Ты его куда отволок?

— В третий нижний.

— Тот, который затапливает приливом полностью? Вот и отлично. Там и оставим. И мы ни при чем, это просто прилив. Когда там он, кстати?

.

Дежурство в воздушном патруле в самом начале межсезонья больше похоже на отпуск: погода еще достаточно теплая, а работы практически нет, потому что основные проблемы доставляют курортники, а основной их наплыв уже схлынул. И можно, лениво попрепиравшись и выяснив, чья сейчас очередь, позагорать на горячей крыше флайера, пока напарник, позевывая, бдит за обстановкой. А после обеда поменяться, если ничего не…

— Эй! Это что, это как! Эрик, твою мать, ты только глянь!

Эрик скатился в кабину и натянул футболку еще до того, как Петрусь успел окликнуть его по имени: два года срочной в пожарной части если чему его и научили, так это быстроте реакции и правильной оценке ситуации, а только что просвистевший над ними кобайк шел не просто с превышением скорости, он с очень сильным ее превышением шел.

— За ним! И вруби сирену.

В их двойке Эрик был старшим, но за штурвалом сидел Петрусь, сам в прошлом тот еще гонщик. Он рванул с места форсажем, пристегивался Эрик уже на ходу, одновременно пытаясь поймать скачущим курсором сканера стремительно уменьшающуюся точку. Поймал, зафиксировал, кинул запрос по базе.

Точка тем временем уменьшаться перестала. Потом вроде бы даже слегка увеличилась. Но именно что слегка.

— Петрусь, не спи!

— Какое «спи»! Ты на спидометр глянь!

Эрик глянул. Присвистнул.

— Ничего себе…

— То-то же. Он что, собирается прямо отсюда на орбиту рвануть? Прямо над городом?!

Пискнул комм. Эрик глянул и присвистнул снова:

— Она. Транспортное средство принадлежит некоей Нинелле Бамбини.

— Нинелла, Нинелла… — Петрусь нахмурился. — Точно не наша! Наших адреналинщиков я всех знаю.

— Уроженка Столицы. Школьница. Восемнадцать лет.

Свистеть Петрусь так и не научился, поэтому просто зашипел:

— Твою же мать, ничего себе школьницы…

О том, чтобы обогнать, зайти сверху, подрезать и прижать к земле речи не шло — сократить дистанцию, и то хлеб.

— Давай, Петрусь! Жми!

Внизу мелькнула желтая полоска пляжа, и Эрик успел порадоваться, что сезон миновал, иначе тут было бы не протолкнуться от частных и экскурсионных летучек самых разных марок, но одинаково тихоходных. Кобайк пер в океан, как по ниточке, но тут и Петрусь поднажал, над городом выжимать максимум он все-таки опасался. Расстояние сократилось до сотни метров (при такой скорости считай почти вплотную), и сетку сканера теперь целиком занимал розовый бампер с яркой наклейкой «Я девочка, мне можно!»

Секунду или две Эрик в полном ступоре пялился на эту наглую надпись, а потом она исчезла, сменившись безоблачно бирюзовым небом.

— Твою ж мать!

Петрусь заложил такой крутой вираж, что Эрик только ртом воздух хватал, не в силах даже выругаться. Однако по сравнению с тем, как свернула влево и вниз нарушительница, это был медленный и пологий разворот пенсионера на скутере. Они снова отстали. Радовало лишь то, что Нинелла совершила посадку на необитаемом острове, где ей трудновато будет затеряться в толпе.

Когда Петрусь ювелирно притер патрульный флайер на небольшом галечном пляже рядом с розовым кобайком, тот был пуст и нахально распахнут: заходи кто хочешь, лети куда хочешь. Никакой Нинеллы поблизости не наблюдалось, и Петрусь высказал предположение, что прибыла сюда Нинелла не одна, а с дружком и со вполне определенной целью, что и могло объяснить превышение скорости и игнорирование требований патруля остановиться. И настаивал на том, чтобы поискать их по ближайшим кустам или скалам и обломать интим. Эрик был менее кровожаден (или более ленив) и вынес встречное предложение: залечь в кустах самим и дождаться возвращения сладкой парочки, после чего их и штрафануть по всей строгости за все подряд.

Петрусь счел за лучшее не возражать.

Флайер пришлось передвинуть, замаскировав в разросшихся тирамисовых кустах на краю пляжа, сами устроились там же с целью совместить приятное с полезным и позагорать. Для отчета записали, что караулят нарушителя. Бросили монетку, кому бдить первому, и Петрусю опять не повезло. Эрик с полным чувством не твари дрожащей завалился на спину, подложил футболку под голову и совсем скоро почти заснул, пригревшись.

Проснулся он резко и сразу — от громкого хруста гравия под тяжелыми шагами, совсем не похожими на женские. И оттого, что рядом как-то странно икнул Петрусь. Икнул, дернулся и замер, даже дышать перестал.

Эрик бесшумно крутанулся на живот, глянул в сторону пляжа — и тоже замер, забыв дышать.

Со стороны скал к брошенному на пляже кобайку шел человек. Шел с хозяйским видом, но если это и была Нинелла, то она очень сильно изменилась за лето, превратившись в крепкого, стремного вида парня с хорошо прокачанной мускулатурой. Шагал он широко, но тяжело, потому что на обоих его плечах висело по неподвижному человеческому телу, то ли мертвому, то ли оглушенному. Того, что висел на правом плече, он придерживал рукой с зажатой в ней странной штукой, которая на первый взгляд показалась Эрику окровавленным огромным ножом странной формы и вроде бы с зубчиками. Висящего на левом плече стремный парень придерживал самим плечом, потому что левая рука у него была занята: в ней он нес оторванную человеческую голову, держа ее за волосы. Из неровно разорванной шеи на гальку капало красным.

Подойдя к кобайку, «Нинелла» деловито утрамбовал оба тела на пассажирское сиденье, сам уселся на водительское, голову небрежно бросив себе под ноги, захлопнул колпак и стартовал так, словно на этот раз точно собирался выйти на орбиту.

Они не были полицейскими, всего лишь дорожные патрульные. У них даже оружия не было! Только парализаторы. И дышать они начали лишь тогда, когда кобайк, взревев, свечкой ушел в небо. Но к своему флайеру они рванули одновременно, даже не переглянувшись.