Мисо-суп - Страница 46
Тебе не кажется странным, что только в момент убийства я могу сосредоточиться на своей собственной жизни? Моя голова начинает работать на полную катушку, и мне кажется, что именно сейчас я открою в себе что-то такое, что в корне все изменит… Кенжи, ты когда-нибудь лежал в психушке?
Фрэнк рассказывал какие-то ужасные вещи, но большинство из них я был просто не в состоянии воспринять. Тем не менее все, что он говорил, оседало, оставалось где-то внутри меня. Я слушал его, как слушают музыку, когда мелодия и ритм проникают в тебя не через уши, а словно просачиваются сквозь поры твоей кожи. Я весь наполнился этим неспешным рассказом, и поэтому, когда Фрэнк спросил меня, не лежал ли я в психушке, этот вопрос вовсе не показался мне странным.
— Нет, — просто ответил я. Более того, пока Фрэнк все это говорил, мне ни разу не пришло в голову, что он сумасшедший. У меня вообще было такое ощущение, что он рассказывает мне какой-то древний миф: «Давным-давно были такие жестокие времена, когда люди убивали и поедали друг друга…» Я как будто бы полностью потерял способность отличать нормальное от ненормального, хорошее от дурного. Меня захлестнуло дикое чувство беспокойства, которое таило в себе возможность какого-то немыслимого освобождения. Абсолютное освобождение от всех докучливых мелочей, которыми переполнена наша жизнь. Это было фантастическое чувство. Как если бы границы между мной и внешним миром вдруг исчезли, перестали существовать. Все вокруг двигалось, скользило, дрожало.
Меня затягивало в какую-то гигантскую невидимую воронку.
— Психушка — это очень любопытное место. Например, именно там я впервые услышал рассказ о психологическом эксперименте с котом. Его проводили следующим образом: кота сажали в специальную клетку. В пол клетки была вмонтирована кнопка. Если кот нажимал на кнопку, ему давали еду. Через некоторое время кот привыкал к такому распорядку — он нажимает на кнопку, ему дают еду, — и тогда его пересаживали в другую клетку и денек-другой морили голодом. После чего снова возвращали в первую клетку с кнопкой. Только теперь вместо еды, нажимая на кнопку, животное получало электрошок. Очень слабый электрошок, не сильнее дуновения ветерка, но эффект был такой же, как от сильного удара током. Кот становился беспокойным, потом у него начинался невроз, он терял аппетит, отказывался от еды и в итоге умирал от голода.
Интересный опыт, правда? Мне о нем рассказал один человек, занимавшийся психологическим тестированием. Ты знаешь, что такое психологический тест? Я, наверное, сотню таких тестов прошел. Почти все из них знал наизусть. К двадцати годам я разбирался во всей этой психологической чепухе лучше, чем те, кто меня тестировал. Самый известный тест — это, конечно, «Миннесотский многоаспектный личностный вопросник». Хочешь, я тебя протестирую?
Меня страшно заинтересовал рассказ про кота. Я очень хорошо себе представил, как тот своей мохнатой лапкой давит на встроенную в пол кнопку. Он знает, что за это ему дадут еды, и эта мысль его, должно быть, радует. А потом его морят голодом и сажают в ту же самую клетку, и то, что раньше доставляло радость, теперь приносит страдания. Все очень легко объясняется, но кот-то этого не понимает. Ему не хватает информации, чтобы адекватно оценить ситуацию, в которой он оказался.
Мне кажется, что, когда я был ребенком, нечто подобное происходило со мной каждый день. Я вовсе не имею в виду смерть отца или другие переживания такого же масштаба. Я говорю о насущных ежедневных проблемах и проблемках. Ребенок не в силах изменить мир взрослых под себя, так, чтобы все действовало по понятным ему законам. Поэтому он все время чувствует себя одиноким и растет сам по себе, не переставая удивляться несправедливости этого мира. Совсем как несчастный кот. В словах и поступках его родителей и других взрослых нет абсолютно никакой логики.
Что же касается Японии, то здесь эта алогичность возведена в квадрат, потому что в этой стране нет стандартов и нет принципов. Здесь нет ничего такого, что считалось бы безусловно важным. Взрослые здесь живут только ради денег и ради того, что имеет денежную ценность: брэндов и фирменных товаров. Все средства массовой информации — газеты, журналы, радио, телевидение — все заполнено многоречивыми признаниями, суть которых сводится к тому, что нынешние взрослые, кроме денег и брэндов, ни в чем не нуждаются, ничем больше не интересуются и совершенно не стесняются в этом признаваться. Наши современники — от суперполитиков и до самого распоследнего служащего, наливающегося до краев дешевым саке в какой-нибудь пивнушке, — всей своей жизнью демонстрируют, что их конечная цель — это деньги, а все остальное хоть пропади пропадом. Спросите их об этом напрямую, и они надуются и станут возражать: «Деньги — это не главное», но их слова — просто наглая ложь. Достаточно взглянуть на то, как они живут, чтобы в этом убедиться. Вот, например, солидные еженедельники для солидных мужчин, единогласно осудившие школьниц, встречающихся за деньги со взрослыми, — они, между прочим, в каждом номере печатают объявления про «эротический массаж по умеренным ценам» и настоятельно рекомендуют своим читателям посетить специальные «утренние публичные дома». Взгляните на них, они обвиняют бюрократов и политиков в коррупции, а сами рекламируют дешевую недвижимость и акции по смешным ценам, и со всех цветных вкладок вам улыбаются довольные, богатые люди, преуспевшие во всем, в чем только можно преуспеть в этой жизни.
Поэтому в этой стране дети изо дня в день, двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году, чувствуют то, что чувствовал несчастный кот, вместо еды получавший удар током. Но попробуйте только заикнуться об этом, и на вас сразу же набросится какой-нибудь престарелый идиот и начнет читать мораль. «Наглые и неблагодарные твари! Какие у вас могут быть жалобы, если вы ни в еде, ни в чем другом не испытываете недостатка? Мы-то работали, как каторжные, питались одной картошкой, чтобы сделать эту страну богатой…» И каждый раз я смотрю на таких вот пыжащихся придурков и думаю: «Не дай мне бог уподобиться им». Если жить по их правилам, то неизбежно станешь таким же упертым и ограниченным. Нет уж, спасибо. Старичкам-то уже все равно — они того и гляди помрут, а мне еще жить и жить в этой прогнившей стране.
— Кенжи, что с тобой? — Фрэнк смотрел на меня с удивлением.
— Так, ничего, — сказал я.
— Ты, кажется, сердишься. — И Фрэнк, отпив немного воды из бутылки, засмеялся.
— Про кота очень интересно было, — сказал я и глотнул колы. Кола уже часа два простояла на полу, но все еще была ледяной, как будто только что из холодильника. «Ну и местечко…» — подумал я. Меня не покидало ощущение, что снаружи ничего нет, что мы находимся на какой-то изолированной от всего света территории, а судя по холоду, может быть, даже на другой планете. Я представил себе другую планету — звезду, на которой убивать людей — это не преступление. Такая звезда обязательно должна быть. Ведь даже на нашей планете при определенных условиях, например в военное время, люди, убивающие других людей, объявляются героями.
И тут я наконец-то понял, почему, стоя на холодном ветру на улице в двух шагах от полицейского участка в Кабуки-тё, я все-таки не сделал эти два шага и не пошел заявлять на Фрэнка в полицию.
«…Те люди, которые погибли в клубе знакомств, оказавшись в положении кота из психологического опыта, даже не пытались сопротивляться…»
Я посмотрел на Фрэнка и подумал, что он-то сопротивляется. Наверное, он — один из тех немногих, кто осмелился противостоять этому миру, по большому счету, ничем не отличающемуся от кошачьей клетки для опыта, в которой тебя сперва приучают к кормежке на халяву, а потом ни с того ни с сего начинают бить электрическим током. Я взглянул в лицо Фрэнка, освещенное снизу флуоресцентным светом, и понял, что именно так и должен выглядеть человек, которого жизнь изрядно помытарила, но не сломала.
— Ну что, психологический тест? — И Фрэнк, не дожидаясь моего ответа, начал по памяти задавать мне вопросы, один за другим. Я должен был отвечать только «да» или «нет». Вопросы были самые разные: от «Любите ли вы стихи о цветах?» и до «Не кажется ли вам, что ваш половой член имеет странную форму?», ну или, например, что-нибудь вроде: «Получаете ли вы удовольствие от того, что над вами издевается любимый человек?» Штук двести вопросов, не меньше.