Мишель - Страница 3
— Бал, — сказал Зельмиц. — Ждут ведь.
Он зажмурился, и слезы беспомощно побежали из-под сморщенных век. Отвернувшись от Мартынова, Зельмиц выскочил из комнат и бросился прочь. Николай Соломонович слышал, как хлопнула входная дверь, как отрывисто прозвучали голоса; затем все стихло.
Мартынов пересел к окну. Воцарилась удивительная тишина. На ночное небо поднялась уже полная луна, и было светло, почти как днем. «Какой странный день, — подумал он. — Огромный. Нет ему конца, и не будет. Только в детстве, на Рождество, такое бывало. Думалось: все, отныне все пойдет теперь иначе. Стану другим, буду хорошо учиться, во всем угождать матушке, сестер лелеять… А после забывалось за суетой. Но этот день — этот не забудется».
Князь Александр Васильчиков перехватил корнета Глебова уже на подходах к комендантскому дому — и мысленно поздравил себя с везением.
— Глебов! — крикнул он, подъезжая и резко останавливая коня.
Глебов замер.
— Вы? — спросил он. — Где дрожки? Я прождал больше часа… Миша кровью истекает…
— Он жив? — быстро спросил Васильчиков.
— Когда я уезжал, был жив, — сказал Глебов. — Я думал, вы уж там, с врачом и экипажем…
— Вышла задержка, — сморщился Васильчиков. — Никто ехать не хочет — погода канальская, колеса вязнут, доктора как один отказывают. Говорят — тащите на квартиру, там и посмотрим.
— Миша, — повторил Глебов. Он опустил веки, тяжело перевел дыхание, а затем поднял взгляд на Васильчикова.
Князь Александр выдержал этот взгляд не дрогнув.
— Я сейчас к Мурлыкину, помещику здешнему, — сообщил он. — У него и лошади есть, и телеги. Насчет денег не беспокойтесь, заплачу.
— Я насчет денег совершенно не беспокоюсь, — сказал Глебов ровным тоном.
— Вы к коменданту, как я вижу? — сменил тему Васильчиков.
— Ваши наблюдения соответствуют действительности, — ответил Глебов. — Я намерен сообщить коменданту о случившемся.
— Погодите, Михаил Павлович. — Васильчиков чуть надвинулся на корнета лошадью. — Да погодите же! Минутка у вас есть?
— У меня — вся жизнь, — сказал Глебов. — Это у Миши минутка осталась. Если еще осталась.
— Вы его бросили? — спросил Васильчиков.
Глебов чуть помолчал, а затем вскинулся:
— Я ждал вас, ждал… Дождь перестал, вас все нет… Я укрыл его шинелью и поехал.
— Скоро заберем, — проговорил Васильчиков.
— Пора бы. — Глебов опустил голову, посмотрел на грязь у себя под ногами. Тихо перевел дыхание.
— Как вы намерены доложить коменданту? — осведомился Васильчиков.
— Да уж как есть, — не поднимая головы, отозвался Глебов. — По всем пунктам.
— Погодите вы! — Васильчиков еще немного передвинул коня, загораживая своему собеседнику дорогу. — Да погодите!
Глебов уставился на него с удивлением.
— Не надо, чтобы все пострадали. Скажем, что один секундант был — у обоих, — предложил Васильчиков. — К чему впутывать в дело всех? У Столыпина неприятности будут, да и у остальных…
— Что вы предлагаете?
— Кинем монетку, — быстро продолжал Васильчиков. — Орел — мне идти и во всем сознаваться и на себя дело брать; решетка — вам, и вся ответственность — тоже ваша. Нам-то с вами бояться нечего: мой отец приближен к государю, вы — заслуженный офицер, герой…
Глебов неприятно скривился, как будто вдруг надкусил что-то тухлое, но тем не менее кивнул.
Васильчиков извлек кошелек, который уже не в первый раз за вечер получал удовольствие искупаться под таинственными лучами заката и явившейся ему на смену полной луны. Монетка взлетела вверх, сверкнула и на миг пропала, а затем вновь явилась на раскрытой ладони.
— Решетка, — молвил Глебов. — Мне идти.
На миг Васильчиков представил себе, как таким же тоном Глебов объявляет о своей решимости выйти на опасное дело первым; но затем все эти мысли отошли назад. Глебов махнул ему рукой и коснулся двери комендантова дома.
— Увидимся, Александр Илларионович! — сказал Мишка Глебов, скрываясь за дверью.
— Увидимся, — сквозь зубы сказал Васильчиков и тронул коня.
Дом помещика Мурлыкина находился неподалеку — как, впрочем, и все в Пятигорске, городе маленьком и только совсем недавно благоустроенном, лет пятнадцать назад.
У Мурлыкиных сразу согласились дать дрожки — коли случилось такое дело и нужно срочно отвезти в город раненого. Старший кучер, Кузьма Чухнин, к повелению немедля ехать из города и забирать от подошвы Машука подстреленного офицера отнесся, разумеется, без всякой охоты, однако спорить не стал. Лошади покидать стойло не хотели, воротили морды и разными способами показывали свое полное нежелание трудиться: приваливались боком к стенке и норовили придавить и самого кучера, посягнувшего на их законный покой. Однако совладали и с нравной скотиной, запрягли…
— Из господ-то кто поедет? — спросил Чухнин, разбирая волоки. — Вы, ваше высокоблагородие?
— Не знаю, в силах ли я, — сказал Васильчиков, адресуясь Мурлыкину, который тоже вышел на крыльцо и захотел знать, что в точности происходит.
Голос его прервался.
Стало тихо и неловко. Чухнин чмокнул губами, лошади равнодушно тронулись с места. Дрожки покатили к дому Чилаева, где квартировал князь Александр Васильчиков.
Дорогой Чухнин помалкивал. Васильчиков гарцевал с левой стороны, изящный и стройный. Казалось, он в точности знает, как поступать и что надлежит делать, потому и Чухнин решил в случае недоразумений обращаться по преимуществу к нему.
А недоразумения непременно возникнут, это Чухнин чувствовал всей своей многоопытной душой. Что за подстреленный офицер? Почему извозчик за ним не поехал — ведь почтовая станция вроде как ближе? Где врач? Или за врачом уже послали?
Помалкивает кучер; молчит и красивый барчук на холеном коне.
Неожиданно растрепанная тень выскочила из темноты, странно, кривовато подпрыгнула и повисла, ухватившись за узду. Васильчиков отпрянул, конь захрапел, мотнув головой. Пришелец вскрикнул:
— Александр Илларионович!
— Фу-ты, — проговорил Васильчиков, успокаиваясь и поглаживая разозленного коня по шее. Лоснящаяся шкура подергивалась под ладонью, фырканье постепенно становилось тише. — Антон Карлович! Напугали… Да на вас лица нет!
Тень действительно оказалась полковником Антоном Карловичем Зельмицем, и на нем точно лица не было: седые волосы дыбом, белесые глаза блуждают, губы мокры.
— Боже мой! Правда ли то, что сказал Николай Соломонович?
— Да не напирайте вы, коня пугаете… Большая беда, Антон Карлович, это правда, — произнес довольно ровным тоном Васильчиков и неожиданно сам заплакал. — Дуэль, несчастный выстрел — и Миша убит! Нужно тело забрать… Он там лежит, на месте… С ним корнет Глебов оставался, но дождь шел, и Глебов больше сидеть один, с покойником, под ливнем, не мог — накрыл его шинелью и уехал…
— О чем речь! — промолвил Зельмиц тихо. — Я поеду. Вы только укажите место.
— Я с вами, — сказал Васильчиков. — Только коня отведу. И грузина лермонтовского позову, пусть поможет.
Зельмиц уселся на дрожки и заплакал.
Проезжали мимо горящих окон в доме генеральши Верзилиной. Самого генерала Верзилина в ту пору в Пятигорске не было — дела службы прочно удерживали в Варшаве; но Мария Ивановна с тремя прекрасными дочками оставались на Кавказе и составляли одну из главных приманок водяного общества.
Стукнул ставень; показалась хорошенькая головка, гладко причесанная, с посверкивающим украшением на волосах. Знакомый голос окликнул:
— Александр Илларионович! Ждать заставляете…
— Эмилия Александровна, — шепнул Васильчиков своему спутнику. — Боже мой, ведь ждут! Скажите им — я не в силах больше… — И обратился к возчику: — Стой пока! Погоди…
Зельмиц медленно спустился с дрожек, приблизился к окну, но Эмилия уже скрылась в глубине комнат, уверенная в том, что сейчас к ним войдут. Антон Карлович постоял мгновение, а затем решился — дернул дверь, широким шагом миновал сени и оказался в комнате, где душно было от букетов, от грозы благоухавших крепче обыкновенного.