Миры Пола Андерсона. Том 19 - Страница 99

Наверху находились их собственные покои — спальня, ванная комната и по рабочему кабинету для каждого. Сначала, когда Ева только что умерла, он хотел закрыть ее кабинет или сделать из него что-то вроде святыни. Но потом он понял, как бы она была возму­щена таким поступком, она, которая всегда смотрела вперед, кото­рая всегда жила в переполненном событиями завтра. Он отдал эту комнату Терезе для работы, и она могла вносить туда любые изме­нения, которые ей захочется.

Его личная комната осталась в том же виде, в каком была рань­ше — большой письменный стол, удобное кожаное кресло, стены, уставленные стеллажами с книгами и микропленками. Книго­издательство для любителей роскоши стало процветающей отрас­лью так быстро, как никто и ожидать не мог в этом обособленном колониальном мирке. Высокие стеклянные двери выходили на бал­кон. Оконные стекла звенели под струями дождя, выл ветер, свер­кали молнии, раскаты грома были столь мощны, что заставляли стены дома вздрагивать. Отсюда едва можно было различить порос­шие травой лужайки, деревья, дорожки, окаймленные цветниками, ведущие к большому озеру. Волны метались по его отливающей сталью поверхности. Ракш приближался к планете и поднимал приливы, усиливая те, что создавало солнце.

Кабинет гляделся мрачноватым, в нем было даже немного хо­лодно. Дэн включил обогреватель и единственную флюоропанель, поставил на плейер Пятую («Бранденбургскую») симфонию Баха, налил себе немного виски в стакан и уселся в кресло со своей трубкой и «Письмами федералиста»¹⁸.

Мой долг прочесть эту книгу, если мы хотим создать правитель­ство, которое будет охранять свободу граждан теперь, когда числен­ность населения достигла такого уровня, при котором Рустаму нуж­но нечто большее, нежели мэр и Совет в Анкере, подумал он. Потом хмыкнул. Какого там черта — долг! Мне просто нравится стиль «Писем». Умели писать в те времена! Что бы сказали вы, Вашингтон, Джефферсон, Гамильтон, Мэдисон, если бы узнали, что когда-нибудь горстка людей пролетит двадцать световых лет, оторвется навсегда от планеты, где зародилось человечество, и все ради того, чтобы были живы идеи, которыми жили вы?Полагаю, вы сказали бы вот что: «Не подражайте нам, учитесь у нас, учитесь на наших ошибках, на том, что мы просмотрели, но также и на том, что мы сделали верно. Мы были первопроходцами».

«Становление нового правительства, с каким бы трудолюбием и мудростью оно ни создавалось, всегда породит.проблемы борьбы путаницы и точности».

Тук-тук — раздалось у двери. Дэну был хорошо знаком этот застенчивый стук.

— Входи, — позвал он.

Вошла его правнучка.

— Привет, — сказала она.

— А я-то считал, что ты играешь с другими ребятишками, Элис, — ответил он, имея в виду скорее детей служащих поместья, чем ее младшего братишку.

— Я тоже устала! — Крошечная фигурка в накрахмаленном бе­лом платье прижалась к его ноге. — Расскажешь что-нибудь?

— Ах ты, хитрюшка! Ну ладно, залезай ко мне. — Коффин по­мог девчушке взобраться к себе на колени. Глаза у нее были синие и огромные, ее локоны, цвет кожи и какой-то солнечный запах, если память ему не изменяла, были точно такие же, как у Мэри Локабер в молодости. Впрочем, это не удивительно, ведь Мэри — одна из ее прародительниц.

От счастья она даже вздохнула.

— Так о чрм же ты хотела бы услышать?

— О тебе и о бабуле Еве.

Воспоминание о смерти Евы, умершей всего лишь три года назад, пронзило его, и темнота навалилась на Дэна, подобно волне прибоя. Потом она схлынула. Он взглянул на портрет Евы, стояв­ший на столе, и подумал: как прекрасно, что он может передать этому комочку плоти от плоти Евы память о том, какой она была, и о ее делах. Потому что когда уйдет и он, и дети, которых они зачали, тоже уйдут в небытие, память о Еве будет жить еще долго.

Теперь ему уже не было больно, он испытывал даже радость, глядя в прошлое.

— Хм-м-м... дай-ка подумать, — тихо сказал он. Потом выпу­стил несколько колец дыма, что привело Элис в восторг: девочка успела проткнуть каждое из них пальчиком, пока они проплывали мимо нее. Перед Дэном проходили образы прошлого, они были куда ярче и четче всего того, что окружало его в этой комнате, исключая эту девчушку и исходящее от нее тепло. Это казалось странным. Ведь те дни давно унесло ветром...

— Ага, конечно... — выбрал он. — Ты помнишь, я рассказывал тебе о том, что мы были изыскателями, пока не осели вот тут — я и твоя бабуля Ева?

— Да. И ты говорил мне о том, как т-т-теразавры, — выговорила она с триумфом, — как они бегали и бегали кругом большого камня, пока ты не заставил их остановиться.

— Я бы не сумел этого сделать, Элис, если бы не то, что сделала твоя бабуля Ева перед этим. 0‘кей, так вот вскоре после этого ей пришла в голову мысль отправиться на лодке к островам, куда еще не ступала нога человека. Над ними только летали, и сверху они выглядели ужасно красивыми. — (Фантастические коралловые об­разования могли дать ключ к пониманию морской экологии, а это в свою очередь пригодилось бы рыболовству, если бы оно там стало развиваться. Но нет необходимости обрушивать эти технические подробности на малышку, да вряд ли нужны и другие детали, кото­рых она просто не поймет, исходя из уровня своих йредставлений о мире. Ибо и Ева, и он хотели познакомиться с этим чудом, так сказать, ради него самого. Еву всегда манило новое, неизученное. Когда она стала матерью и хозяйкой плантации, юные исследова­тельские порывы остались при ней. У нее рождалось множество идей, соображений, предложений — куда больше, чем у Дэна, и большая часть новшеств на плантации была обязана своим появле­нием озарениям Евы.) — В те времена моторов было мала, как и других средств передвижения. Мало, очень мало. *Все моторные лодки были заняты в других местах, но у нас была парусная лодка, способная плавать по морю. Такая же есть у меня и на озере, но та была куда больше, и если тебе это неизвестно, она называлась шлюпом.

— Это потому, что она делает шлюп-шлюп-шлюп, когда плывет по воде, да?

Коффин расхохотался:

— Никогда не думал об этом. Во всяком случае...

Зазвонил телефон. Звонок был так называемый «тревожный».

— Извини меня, милочка, — сказал Коффин и протянул руку к кнопке приема.

На экране появилось лицо Доркас Хираямы — мэра Анкера и по совместительству президента Конституционного Конвента. Ли­цо было сдержанным и спокойным.

— А, привет! — приветствовал ее Коффин. — Счастливых празд­ников тебе.

— Счастливых праздников, Элис, — сказала она. А потом, обра­тившись уже к Дэну, добавила: — Боюсь, тебе придется отпустить ее на некоторое время.

Коффин не стал спрашивать о причинах. Он только поинтере­совался: надолго ли?

— Рассказ займет не больше пяти минут. Но потом, я полагаю, ты захочешь обдумать услышанное.

— Подожди минуту. — Коффин спустил Элис на пол и взял ее за ручку. — Не возражаешь, маленькая? — Он не представлял себе, что могут быть такие общественные дела, которые заставили бы его забыть о чувстве достоинства у ребенка. — У миледи Хираямы есть секрет. Может, ты возьмешь эту книгу... — Она заворковала от во­сторга, получив фотоальбом со снимками эпохи приключенческой юности прадеда, — и посмотришь его в моей спальне? Я позову тебя сразу же, как только кончу.

Когда дверь в смежную спальню закрылась, Коффин вернулся к мэру:

— Извини, Доркас.

— Это я должна извиниться, что помешала тебе, Дэн. Но дело неотложное... хотя имеет чуть ли не тридцатипятилетнюю давность.

В течение нескольких секунд он стоял недвижимо. Холодок пробежал по спине и распространился по всему телу. За окном сверкнула молния, грянул гром, ливень с новой силой обрушился на окно.

Тридцать пять лет. Рустамских лет. Около двадцати по земному счету. Время, которое нужно свету, чтоб пробежать расстояние между Эриданом и Солом.

Он сел в кресло, заложил ногу на ногу и прижал пальцем уголек в трубке.

— Значит, это все же произошло? — спросил он ровным голо­сом.