Миры Пола Андерсона. Т. 8. Операция “Хаос". Танцовщица из Атлантиды - Страница 12

А вот Джинни была совсем другой. Но и ей теперь хотелось заняться чем-то новым. Ее с радостью приняли бы вновь в агентство, но она не знала еще, хочется ли ей работать в большой организации. Возможно, если бы она открыла собственное консультативное бюро, это дало бы ей возможность осуществить кое-какие идеи… Но для такого рода деятельности ей нужно было более серьезно изучить Искусство магии, а самый очевидный путь к этому вел через получение степени доктора философии.

И… хорошо подумав, взвесив наши возможности и наши стремления, мы решили, что можем позволить себе продолжить образование.

Исход дела решился сам собой — когда после непродолжительной переписки университет Трисмегистуса предложил Джинни должность инструктора (поскольку она уже получила в Конго степень магистра Искусств); само собой, там Джинни могла продолжить учебу. Я обратился в тот же университет с просьбой о приеме на инженерный факультет — и был зачислен. И несколькими неделями позже Стивен Матучек и Голливудская студия, обменявшись любезностями, расстались; и он вместе с Вирджинией Грэйлок сел на борт суперковра, держащего курс на Средний Запад.

Поначалу все шло как нельзя лучше. Мы нашли приличные недорогие комнаты, не слишком далеко друг от друга. Занятия были очень интересными. Почти все свободное время мы проводили вместе. Неприязнь Джинни к ранним бракам понемногу таяла, и я надеялся, что к Рождеству она уже примет мое предложение, а после весенних экзаменов мы обвенчаемся.

Но тут нас настиг удар. Прямо под ложечку.

Мы не знали, что в целом неплохой университет возглавляло некое напыщенное ничтожество по имени Бент Мальциус; его главным достижением являлось воспитание целой толпы подхалимов. Любая сказанная им глупость исполнялась. Но, как правило, все это не слишком беспокоило тех, кто непосредственно не касался дел правления, — или беспокоило только изредка. Однако за год до нашего поступления в университет Мальциус издал указ, гласящий, что весь преподавательский персонал без исключения обязан подвергнуться заклятию, которое вынуждало повиноваться любому университетскому правилу на все время контракта.

Лишь несколько человек пытались серьезно возражать против этого. Но ведь правила университета в основном были стандартными, а жалованье — высоким; к тому же новое ограничение направлено было в основном против излишне непокорных, излишне заносчивых — и против крайнего нигилизма, растущего в последнее время не только в студенческой среде, но и среди преподавателей. Джинни просто не вникала во все это.

Мы находились в университете всего пару недель, когда кто-то заметил, что мы постоянно бываем вместе, — и донес начальству. Джинни вызвали к президенту. Он показал ей ее собственный отпечаток пальца, стоящий под правилами университета, — но ведь Джинни не потрудилась их прочесть!

А в них было написано, что студенты и преподаватели, в том числе и инструкторы, не имеют права назначать друг другу свидания.

В тот вечер у нас с Джинни состоялся довольно мрачный разговор.

Естественно, на следующий день я ворвался в кабинет Мальциуса, расшвыряв по дороге клерков и секретарей, чтобы поговорить с нашим руководителем. Но все оказалось бесполезно. Мальциус не намеревался ради нас пересматривать текст. «Дурной прецедент, мистер Матучек, дурной прецедент!» Впав в бешенство, я согласился, что у нас и вправду дурной президент. Такие правила нужно уничтожать полностью, раз уж нельзя сделать из них исключений. Ведь для меня не имел смысла даже перевод в другое учебное заведение — потому что правила учитывали и это.

Мне казалось, что единственное решение для меня — вообще бросить учебу, поскольку контракт Джинни заканчивался в июне. Но Джинни и слышать не хотела об этом. Потерять целый год? Кто я, в конце концов, волк или мышь? Мы здорово поскандалили прямо на публике.

А ведь если встречаться лишь случайно либо по делам официальным — не так-то легко поцеловать и приласкать девушку!

О, разумеется, мы остались «добрыми друзьями» и виделись в курилке, в буфете, на лекциях… воистину сладкая жизнь!И хотя я знал, что холодная логика Джинни была лишь формой самозащиты, мне не удавалось прорвать этот барьер… но ведь мы оставались людьми! Когда ей приходилось время от времени встречаться по разным делам со своими холостыми коллегами, Джинни хотела, чтобы на их месте оказался я… а я бродил вокруг, болтая то с одной девушкой, то с другой…

Вот так обстояли наши дела к ноябрю.

Небо заполнили метлы, и полиция теряла голову, пытаясь управлять движением. Игры в честь Дня встречи выпускников всегда собирали необъятную толпу, испытывающую невероятный подъем духа. Я этого настроения не разделял. Свой потрепанный довоенный «шевви» я припарковал возле огромного «линкольна» в две драконьи силы — с небесно-голубыми рукоятками, полиэтиленовой соломой и орущим радио. Владелец «линкольна» окинул меня презрительным взглядом, а я перед его носом занял свободную подставку. Спешившись, я спрятал в карман рунный ключ и уныло, не торопясь стал пробираться сквозь толпу.

Бюро погоды как следует позаботилось о ночи игр. Воздух наполняла острая, живительная прохлада; на тротуарах шуршали сухие листья. Над темным студенческим городком висела полная луна, похожая на большую желтую тыкву. Я думал о полях и лесах Среднего Запада, о влажном запахе земли, о текучих туманах далеко за городом, и моя волчья половина стремилась туда, поохотиться на кроликов. Но при соответствующей тренировке оборотень способен полностью контролировать свои инстинкты, и поляризованный свет полной луны вызывает у него лишь слабое покалывание в теле.

Что касается меня, то мои инстинкты в тот момент были полностью подавлены мыслями. Джинни, моя милая! Ей бы следовало сейчас идти рядом со мной, подставив лицо ветру, чтобы ее длинные волосы развевались и потрескивали от легкого морозца; но моей единственной подружкой была незаконная фляжка в заднем кармане. Так какого черта я вообще потащился на эти игры?

Проходя мимо молитвенного дома студенческого землячества, я на минутку прислушался к идущей там службе. Трисмегистус был основан уже после рождения современной науки, и его планировка отразила этот факт. Самым большим зданием был языковой факультет, поскольку экзотические языки необходимы для составления наиболее сильных заклятий и чар… именно поэтому сюда приезжало множество африканцев и азиатов — они изучали американский сленг; но было и два английских отделения: одно — для колледжа магии, второе — для инженеров поэтики. Рядом расположилось здание факультета терио-антропологии, где занимались оборотнями; тут частенько случались интересные выставки, посвященные зарубежной технике: в этом месяце, например, была выставка эскимосская, в честь визита знаменитого шамана, доктора Айнигалака. Зоологический факультет находился в сторонке и был тщательно огорожен пятиугольником, поскольку многие из обитавших там длинноногих бестий были не слишком приятными соседями. Медицинская школа имела отличный новенький исследовательский центр, бывший собственностью Рокфеллеровского фонда, — именно в этом центре рождались такие потрясающие открытия, как полароидовские линзы-фильтры, благодаря которым люди, обладающие «дурным глазом», могут вести нормальную жизнь.

Миновав аллею и большую лужайку, я дошел до маленького закопченного здания факультета физических наук как раз в тот момент, когда по ступеням спускался доктор Грисволд, окликнувший меня. Это был невысокий морщинистый человек с козлиной бородкой и добрыми голубыми глазами. В глубине этих глаз таилась постоянная обида; доктор был похож на ребенка, не понимающего, почему никто не интересуется его игрушками.

— А, мистер Матучек! — сказал он. — Вы идете на игры?

Я кивнул, не слишком приветливо, но он потащился следом за мной, и мне поневоле пришлось быть вежливым. Но это не значит, что я старался понравиться ему как профессору. Я, правда, посещал его лекции по химии и физике, но это были факультативы. Нет, я просто не в силах был резко оборвать милого, одинокого старикашку.