Миры Пола Андерсона. Т. 5. Враждебные звезды. После судного дня. Ушелец - Страница 91

— Просто хороший, тихий вечер, дорогая, — сказал Ван. — Как прошел митинг?

— Будь в тебе больше патриотизма, пришел бы и послушал. Ван отвел глаза от ее худенькой фигурки в грязно-коричневой форме.

— Я еще не пришел в себя после этого заседания с языком. Мы работали день и ночь, не жалея себя.

— Знаю я тебя, ты всегда отлыниваешь от митингов.

— Это же не мое дело. От каждого по способностям. Кроме того, нынче вечером мне есть о чем подумать.

Полминуты Яо помолчала, затем мягко, словно ища примирения, сказала:

— Да, милый, я знаю. О чем ты думаешь? Ван Ли заерзал в своем кресле.

— Я должен сочинить письмо Ивонне Кантер. По видеотелефону ее не достать, но я полагаю, что письмо, адресованное ей на базу Армстронг, наверняка попадет ей в руки, когда она вернется туда, где бы она ни была сейчас.

— Ты не нуждаешься в помощи американцев. — Яо подошла вплотную к креслу и, стоя над Ваном, погладила его по щеке.

— Почему бы и нет? Не забывай, что это с нее все началось. Но на сей раз я просто хочу выразить ей свое сочувствие по поводу случившегося с ней несчастья и заверить ее, что мы, ее китайские коллеги, счастливы видеть ее живой и здоровой. После всего случившегося не так-то легко…

— Что?!! — вновь возмутилась Яо. — Эта империалистка!.. — Она задохнулась от гнева. — Я понимаю, что писать нужно вежливо, но почему тебе тяжело писать по столь формальному поводу?

— Это письмо не должно быть формальным. Она чего доброго может подумать, что это подлое покушение инспирировано нашим правительством.

— Пусть себе думает, если у нее мания преследования. Ван сплел пальцы.

— Возможно, это и не мания, — сказал он, задумчиво глядя в пол. — Все мои попытки выйти на нее были встречены глухим отказом. В конце концов мне позвонил генерал Чу и сказал, что больше звонить не следует, так как моя настойчивость становится слишком подозрительной. Я, разумеется, понимаю, что опровергать впрямую нельзя, но меня не посвящают в детали наших разведывательных операций. И все-таки я же не просто пешка! Почему никто не нашел времени объяснить мне все по-человечески?

Ван поднял глаза и увидел посеревшее от гнева лицо Яо.

— И ты смеешь это говорить? — закричала она. — Ты смеешь называть наших лидеров убийцами?! Терпение Вана лопнуло. Он резко встал.

— Замолчи! — рявкнул он. — Я не предатель! Я служу родине в небе! А что сделала для народа ты? Ты лишь третируешь сотню жалких негодяев, которым следовало бы заняться чем-нибудь действительно полезным! Уходи! Видеть тебя не желаю!

Яо повернулась и убежала.

«Может, она плачет? — печально подумал Ван. — Бедная Яо. — Он снова сел, совсем как старик. — Если бы она дала мне выговориться, может, я и не сорвался бы… Я могу себе представить — поверить не могу, но могу представить, — что они приняли решение убить Ивонну Кантер. Не из ненависти, не из бессердечия, а из-за того, что империалисты могут использовать ее в своих целях. Если это так, то ведь я готов убить ее сам, вот этими руками! — Ван положил руки на колени и пристально посмотрел на них. — Я не боюсь ее. Я боюсь ее предков, которые травили опиумом моих предков, грабили Пекин, бомбили Хиросиму, убивали и убивали, мешая освобождению Кореи, Малайи, Вьетнама, Таиланда, — этот список можно продолжать бесконечно! На пути к свободе они воздвигали горы трупов! Я боюсь русских, которые убили моего отца и бомбили китайские города. Боюсь европейцев и японцев, толстых, суетящихся, самодовольных, которые слишком легко могут вновь превратиться в злобных демонов. Я боюсь любого, кто способен заживо сжечь, мою малышку Пинь: ведь так легко, слишком просто сделать ядерную бомбу… А теперь еще этот звездолет, словно ястреб кружащий над нашей прекрасной Землей… Бедная Яо. Бедная Ивонна Кантер. Бедное человечество».

Вольные пахари моря никогда не придерживались какого-либо жесткого расписания. Даже на последнем отрезке своего путешествия Ивонна не знала точной даты его завершения. Меж тем она заказывала фотографии живописных полотен, которые нужно было доставить на базу Армстронг. Наверное, чиновники в правительстве выразили бы неудовольствие, увидев счет за услуги, особенно после того, как Скип сделал дополнительный заказ на полотна, в достоинствах которых он был абсолютно уверен, и потребовал не только живопись, но и прочее — статуэтки, азиатские чаши, греческие вазы.

— Мой багаж вы тоже можете взять, — сказала Ивонна администратору.

— Эй, погоди отдавать чемоданы! — остановил ее Скип. — Мы вовсе не собираемся успевать на первый рейс до Денвера.

— Я не уверена… — вырвалось у нее. — Я думала…

— Пошли-пошли! Не упускай своего последнего шанса побыть свободной женщиной. Я знаю тут места, которых не показывают туристам. Я имею в виду вовсе не задние дворы респектабельных кварталов. — Он потянул ее за рукав. — Бросай в сумку зубную щетку с ночной рубашкой, и вперед! Да поживей, если хочешь увидеть порт.

— Я нехорошая девочка, — сдалась Ивонна. — Полковник меня убьет. А он такой славный малый.

— Даже нехорошие девочки должны быть практичными, — наставительно сказал Скип. — Я тебя научу. Пошли-ка наверх.

Картина сверху открывалась весьма впечатляющая. Синяя гладь залива Сан-Педро была буквально нашпигована стоящими на якоре судами, буксирами, баржами, рыбацкими баркасами, яхтами, полицейскими катерами и глиссерами экологической службы. В небесах висели частные и коммерческие вертолеты. Над ними белели пересекающиеся в разных направлениях конверсионные следы реактивных самолетов. А впереди раскрывалась панорама огромного мегаполиса — тысячи зданий пастельных тонов, окруженные кое-где зеленью парков, торчащие, словно зубья, небоскребы, тут и там связанные друг с другом железнодорожными виадуками; каждая деталь сверкала как алмаз в кристальном воздухе Лос-Анджелеса. Далее все расплывалось в атмосферной дымке, обусловленной сферической формой планеты. Оттуда шел звук, порожденный людьми и машинами, ровная, низкая вибрация, напоминавшая звуки прибоя или скорее биение сердца некоего громадного животного.

Было жарко, «викинги» вовсю работали. Скип с Ивонной устроились в тени на нижней палубе.

— О каких это местах, куда не водят туристов, ты говорил? — спросила Ивонна.

— Боюсь, самых интересных мы не увидим, — сказал Скип. — Зверски интересных, слишком даже зверски. — Заметив ее вопрошающий взгляд, он добавил: — Однажды я попал к ребятам с местного «дна». Я не примкнул к ним, просто поработал вышибалой в одном ночном притончике. Там я свел знакомство с некоторыми матерыми преступниками. Одному из них я помог выбраться живым из жуткой драки, и он проникся ко мне доверием… Да ладно, не хочу я строить из себя романтического героя. Во всяком случае, я там насмотрелся и наслушался такого, что решил поскорее сделать ноги, пока сам не стал таким же, как они.

Покуда Скип вдохновенно повествовал о своих похождениях, Ивонна имела возможность хорошенько его рассмотреть: свободная рубашка, купленная тут же, на «Сержанте», — кричащая расцветка выдавала ее дешевизну, но и эту рубашку, и заношенные брюки, и стоптанные кроссовки Скип носил с таким видом, словно это был последний писк бразильской моды, — вихрастые волосы, веснушчатое лицо, мальчишеский нос, подвижный рот, большие зеленые, живые глаза, с которых Ивонна не сводила взгляда. Зачем было ему, продутому ветрами всех дорог, торчать в этом притоне, в табачном дыму и гвалте преступных дебилов? Конечно, девушка! Или девушки? Ивонна живо представила себе его тело — плотное, гибкое, теплое, способное доставить наслаждение каждой клеточке. И твоей клеточке, Ивонна…

«Влюбилась я, что ли?» — мрачно подумала она и поспешно спросила Скипа:

— И куда же мы пойдем?

— Как ты насчет прошвырнуться по Афровилю? И позавтракать. Ты, конечно, бывала там, но, держу пари, ты посещала лишь знаменитые рестораны с национальной кухней и разговаривала лишь с владельцами лавок.