Миры Пола Андерсона. Т. 5. Враждебные звезды. После судного дня. Ушелец - Страница 89

Ивонна сделала паузу, и Скип вставил:

— А я знаю, что будет дальше! Помнится, читал в одной статейке. Я был тогда готов лопнуть от новых впечатлений частного порядка… Значит, когда твои сигманские микробы надумали объединиться, они, вместо того чтобы поцеловаться, взялись за руки! — Скип с радостью отметил слабую усмешку на губах Ивонны.

— Можно сказать и так, — продолжила она. — Ты прав, они частично объединили свои реснички, которые теперь потеряли свои функции поставщиков пищи и стали проводящими каналами. Обнаружено, что в различных образцах живой ткани, которые изучали наши ученые, эти каналы ужались настолько, что клетки вошли в непосредственное соприкосновение. Но такое происходит лишь в особых случаях, как, например, во взвешенных частицах крови. Однако базовая структура сигманского метазоона представляет собой нечто вроде решетки, в узлах которой находятся сфероиды. Ребра такой решетки, в зависимости от их функций, могут быть сплошными, трубчатыми, проводящими и непроводящими, жесткими и гибкими. Однако топология организма именно такова. Аналогичный путь за миллионы лет эволюции прошла и клеточная мембрана.

Молча они сделали целый круг по палубе, пребывая в задумчивости. Мимо них прошел один из «викингов».

— Год морген, ду! — поздоровался Скип по-норвежски. Он гордился почти полным отсутствием акцента. «Викинг» поприветствовал его в ответ, и тот нехотя вернулся к предмету их разговора.

— Кажется, я догадываюсь, к чему ты клонишь, — заметил он. — Проверь меня. Основная симметрия будет не плоской, а объемной. Осевая и центральная. Отсюда отсутствие, во всяком случае, ослабление тенденции к формированию определенно выраженного «переда» и «зада». И значит, замедление развития специализированных внутренних органов. Клетка с проницаемой мембраной сама снабжает себя воздухом и водяными парами, что делает реснички практически ненужными. Не так ли? Ну и клетка выводит наружу продукты своей жизнедеятельности, причем самостоятельно и непрерывно. Вот и нашему сигманскому приятелю клешни нужны лишь для того, чтобы размельчить твердую пищу и поместить ее в то место на теле, где она подвергнется воздействию выделенного из тела желудочного сока и превратится в массу, которая затем впитывается конечностями. У него там, небось, царская водка, не то что наш желудочный сок!

— Ты схватываешь прямо на лету, — одобрила Ивонна, кивая. — Предполагают, что те же соки циркулируют и внутри его тела, только в разбавленном виде. Отличная защита от болезнетворных микробов. Кстати, о внешней защите. Живая ткань была бы безнадежно уязвимой без покрова. Возможно, большинство сухопутных сигманских животных имеют форму сосновой шишки, обшитой подвижными пластинами, как наш космический странник. Имея общий доступ к воздуху и воде, эти животные, видимо, не лишены и чувственных ощущений, как, скажем, наши омары и черепахи. Так что эволюция разума вовсе не ингибирована.

— Вот-вот! — поддакнул Скип. — Держу пари, что вкупе со своими четырьмя глазками на усиках и полным комплектом прочих, еще неведомых нам раздвижных органов наш дорогой сигманец чувствует куда больше нас с тобой. У нас органы чувств находятся лишь в местах, которые непосредственно соприкасаются со внешней средой — дыхательный аппарат, пищевой тракт и кожа, да и на той наружный слой эпителия практически мертв. А сигманец-то чувствует всем телом! Держу пари, если его сенсорику свести до уровня человеческой, он будет чувствовать себя полным идиотом. Сенсорная нищета!

— Тут, наверное, все не так просто, — заметила Ивонна. — В частности, он должен иметь мозг.

— Должен? — с вызовом спросил Скип. — Мозг в нашем понимании? А кто тебе сказал, что его неспециализированные клетки неспособны передавать нервные импульсы? Может, он думает точно так же, как и чувствует, то есть всем телом! Но… при менее плотной упаковке, чем у нас в мозгу, для прохождения сигнала требуется больше времени. Так что думает он медленнее нас. Но на его планете это, наверное, и неважно. Ведь желающие, скажем, сожрать сигманца устроены точно так же. Да и гравитация там меньше. Значит, больше времени, чтобы исправить ошибку или увернуться от падающего камня.

— Вот именно! — перебила его Ивонна. — Похоже, ты прав! Особенности сигманского языка таковы, что обусловливают значительно более низкую скорость передачи информации.

— Разумеется, я помню это, — продолжал Скип. — Если здание нашей теории не стоит на песке, то, обладая исключительной чувствительностью, сигманец и мыслит, наверное, куда глубже нашего. Мы мыслим быстро, но поверхностно, а он — тугодум, но глубоко копает. — Скип ударил кулаком по перилам. — Ну!!! Что скажешь?! Какие огромные возможности для развития артистизма! Обалдеть можно!

С дикими воплями Скип побежал по палубе. Сделав круг, он остановился перед Ивонной и выпалил:

— Ты умница! Просто вдохновение какое-то! С твоей биологией мы существенно продвинулись. Пойдем-ка в паб, вдохновляться дальше утренним пивком у Олава. По большой кружке! Лучше по две! А тебе можно и три! Если паб еще закрыт, мы заставим их перевести часы! — тараторил Скип, таща Ивонну за руку. — Ну пойдем, пойдем, милочка!

Фактория Маури располагалась на континентальном шельфе Орегонского побережья, пятьдесят километров от берега и сотня футов в глубину. «Викинги» доставили сюда груз своего металла. «Сержант» был слишком велик для местных доков и поэтому вместе с судами сопровождения встал на якорь на почтительном расстоянии от фактории. На разгрузку пошло только судно, являвшееся обогатительной фабрикой. Оно причалило к пирсу, оборудованному на плавучих платформах, на которых стояли соответствующие службы и механизмы. Разгрузка обычно длилась недолго, но на сей раз адмирал Гранстад объявил шестичасовую стоянку. Он давно обещал ее детям «викингов», которые еще не бывали в этой фактории. Все прочие должны были оставаться на борту и отдыхать, как обычно. Большинство «викингов» уже бывали в Маури или в аналогичных факториях. Да и до злачных мест Лос-Анджелеса, для которых предназначался груз морской органики, оставалась всего пара дней ходу.

Кое-кто получил разрешение проехаться на катере, поплавать с аквалангом или покататься верхом на дельфине, конечно, под присмотром местных юношей, которые вовсю резвились вокруг «Сержанта», сопровождая огромные стада своих рыбообразных животных.

— И я хочу на дельфине! — воскликнула Ивонна, глядя, как юноши-погонщики плещутся, прыгают и пронзительно кричат.

— Водичка холодная, — предостерег ее Скип. — Они-то привычные. Представь себя в мокром, бр-р-р! А впрочем… Мы ведь пассажиры, так что приказы адмирала на нас не распространяются. Любой лодочник или мальчишка-пастух зафыркает от удовольствия, как касатка, дай только ему возможность услужить тебе.

Их отношения дошли до того, что Ивонну уже не смущала даже его манера говорить комплименты любой мало-мальски привлекательной женщине. Впервые за последнюю неделю Скип увидел Ивонну несколько огорченной.

— Мне нельзя. — Ивонна вздохнула. — Энди Алмейда задаст мне взбучку. Он категорически настаивал, чтобы я оставалась на борту инкогнито и ни в коем случае не сходила на берег. Этого требует моя безопасность. В Маури я не смогу выдавать себя за Иоланду Коэн. Нет, я не была прежде в Маури, и здесь у меня нет знакомых, но тут полно ученых, и слишком велики шансы, что я встречалась с ними на какой-нибудь конференции, в том числе и по лингвистике. Ведь мои ранние работы нашли приложение в изучении псевдоязыка китообразных. — Ивонна тронула Скипа за руку. — Я много говорю. А ты иди развейся.

— А ты и сама считаешь, что тебе угрожает опасность? — серьезно спросил Скип.

— Нет, — твердо сказала Ивонна. — Если покушение на меня не было простой случайностью, то наверняка его организовала группа каких-нибудь фанатиков-антисигманцев. Но вся эта братия хорошо известна, и я уверена, что власти нагнали на них страху.

— Разве этот Алмейда твой хозяин? Или полицейские агенты стерегут тебя у трапа?