Миры Пола Андерсона. Т. 3. Орион взойдет - Страница 113

Орлук выслушал последние новости, вложил свое мини-радио в чехол и кивнул с каменным удовлетворением:

— Бой начнется прежде, чем закончится день, — сказал он. — Они разворачивают полевую артиллерию, в том числе пару довольно внушительных ракетных остановок, а пехота окапывается.

— Ox, нет! — прошептала Ганна.

Офицер расхохотался.

— А вы надеялись, что они встретят нас розами? — усмехнулся он.

— Майор, в подобном стиле с преподобной госпожой не разговаривают, — осадил его Орлук.

Тот застыл в седле.

— Прошу прощения, сэр.

— Извинитесь перед ней, не передо мной. Она сделала больше любого из нас, чтобы поддержать дисциплину в этом отряде.

— Преподобная госпожа, я поступил безрассудно, укоряю себя.

— Не надо, — возразила Ганна. — Все это неважно. Мне… мне… не следовало так говорить. Мы должны двигаться дальше.

Орлук обратился с неожиданной неловкостью:

— Дело в том, преподобная госпожа, что особого боя не будет: перед нами обычная добровольная милиция северян, к тому же, их чуть больше батальона. Я предполагаю, что они будут дразнить нас обстрелом и пулями, когда мы подойдем поближе. Но в такие игры играют вдвоем, и мы можем вызвать несколько истребителей-бомбардировщиков, если те причинят излишнее беспокойство. Все зависит от обстановки, можно или подавить их стрелков, или уничтожить сам форт.

— Сэр, — сказал другой офицер, — я хотел бы предложить не задерживаться для этого. До сих пор нам сопутствовала удача. Снегопад может причинить нам куда больше вреда и задержать нас дольше, чем жалкие крепостцы за спиной.

Пока им действительно везло, раздумывала Ганна. Всю дорогу погода была ясной, хрустел морозец. Они обходились без лопат, северяне сами расчистили дорогу после последнего бурана. С другой стороны, хотя это была только пехота, она полагала, что ее дорогие крепкие мальчики едва ли пострадают от всего, чем может грозить им высокогорье, и, конечно, продолжат путь. Весеннее равноденствие только что миновало — через несколько дней начало весны…

— Возможно, — согласился Орлук и громко рассмеялся. — Как же давно я не воевал в горах! Хорошо вернуться в знакомые места!

«И как я понимаю его — теперь». Сочувствие волной окатило душу Ганны.

Она почти могла уже забыть колонну, шагавшую, выступавшую, ехавшую на стенавших колесах к небу. Она уже видела в них еще одно проявление жизненной силы, столь же прекрасное — на собственный лад. Кожа седла поскрипывала под ней, мышцы коня ходили под коленями, сладкий аромат животного смягчал морозец, поводья в руке и грубая шерсть под ладонью, когда она прикасалась к лошади, утверждали жизнь в ней самой.

Заполнявшие всю дорогу шлемы кивали над мундирами, им вторили винтовки на плечах пехотинцев, пики наездников колыхались подобно пшеничному полю под ветром, знамена и вымпелы мерцали яркими пятнами (О флаги доблести и почета! На одном из них было и ее имя), фургоны и полевые орудия грохотали, влекомые упряжками мулов. Редкие броневики в блестящей броне казались драгоценными камнями — тут, там, здесь… Эхо шагов и гомон плыли над дивизионом, Ганна подумала, что звук этот, наверное, напоминает прибой тем, кто видел океан.

Справа веселым голоском подтевала колонне река. Серо-зеленые струи разбивались россыпью бриллиантов на камнях, кружили, вихрились, вздымались у берегов. Слева за рекой высились горы, невероятные в своей высоте и величии. Сине-серые бастионы вставали из снега, беспредельно-белого, искрившегося мириадами звездочек, а в тенях — синего, как небо над головой. Отсюда ей не было видно вершин, но белые короны сверкали впереди и за ней, великолепные и величественные.

Солнце склонялось к полудню, освещало ущелье, согревало пророчину. Над головой кружил орел.

«Иерн рассказывал мне об Альпах в Юропе.

Неужели же это скверно — стремиться подняться ввысь? Сам Каракан Ефремовик цитировал древние записи; космические путешественники прежних дней видели сверху планету, казавшуюся им в космосе домом, живым и бесконечно драгоценным».

Ровное уханье послышалось между скал впереди.

— Они пытаются остановить наш авангард, — сказал Орлук безмятежно, словно обсуждая, сколько взять за скот. — Мы наметили, чтобы передовые линии отступили, увлекая врага за собой, а мы тем временем приблизимся, сохраняя порядок. Трубы!

Назад полетело слово. Трубы пробудили дикие края. Эхо прокричало в ответ. Общий рев пробежал по колонне, заглушая крики сержантов.

— А теперь, что бы ни происходило, преподобная госпожа, — обратился Орлук к Ганне, — вы будете находиться возле лейтенанта Баяна. — И добавил, обращаясь к молодому человеку:

— Лейтенант, не забудьте, что вы отвечаете за безопасность пророчины. Не забудьте и того, чти в наших рядах она стоит целого подразделения.

— Ах нет, — возразила Ганца. — Пожалуйста… — Боль пронзила ее.

(«Наших? Тогда какова наша цель? Разрушение этих космических кораблей?

Да, конечно, мы не можем позволить безрассудным северянам овладеть всей Землей. Но разве же нельзя потом… нам, и тебе, Иерн из Скайгольма…») — Посмотрите туда.

Крик заставил Ганну посмотреть вверх. Там что-то летело. Серебряная на лазури комета с длинным хвостом, прекрасная до остановки сердца.

Прикрыв глаза, Орлук пригляделся.

— Ракета, — объявил он. — Ну что ж, у северян их немного, к тому же эта явно летит мимо.

«Ракета, — отметила Ганна. — Неужели восходящий Орион будет похож на нее?»

Небо взорвалось…

Собрав силы, она неуверенно поднялась на ноги — нагая. Сорвав одежду, взрыв бросил ее на дорогу. Асфальт облепил раздробленную кость левой руки, там, где осталась плоть.

Но сперва следовало забыть о муках. Казалось, что не существовало ничего, кроме муки — огонь, который будет сжигать ее вечно. Откуда-то из бесконечных глубин своей души она извлекла мандалу… Земля крошечным прохладным и голубым диском покоилась среди звезд космоса.

Ей ответила мантра — живущая, танцующая и вечная любовь… живущая, танцующая и вечная любовь.

Придя в себя, она увидела дымок, курящийся над распростертыми, обугленными комьями, бывшими когда-то людьми. Пары клубились над рекой, хотя она перестала кипеть.

Все прочее… пурпурное, раздутое, обваренное, но еще живое… ползло, пошатываясь, бродило вокруг, издавая какие-то звуки. Ганна не могла разобрать их, должно быть, лопнули барабанные перепонки. Недоставало и правого глаза. Она прикоснулась пальцем к глазнице и сразу отдернула, ощутив под рукой что-то липкое, стекающее на голую кость под ним.

Левым глазом смутно, но все же достаточно отчетливо она могла видеть, на что стало похоже ее тело.

Неважно. Она шатнулась в сторону, в пыли и пепле, тянущихся к облаку, встающему над горами огромным грибом, Темное пятно на земле, распростертые крылья — не орел ли, низвергнутый с небес? Нет, должно быть, просто раскроенный череп с выжженными мозгами. Какие-то силуэты возились у ее ног в пыли. Она направилась вниз. Там в отдалении от нулевой точки должен был найтись кто-то, способный понять ее.

Спустя некоторое время она обнаружила их. У одного не было лица. Он сидел, держа на руках своего товарища, на котором осталась лишь часть кожи, но который мог видеть и простонать:

— Это она, да, это добрая госпожа.

Ганна опустилась возле них. Левый сустав не позволял ей принять позу-лотоса, и единственной оставшейся рукой она не могла должным образом благословить их. Однако…

— Да будет мир и да возвратимся мы к Гее. Мы возвращаемся к Гее, от которой и пришли мы, которая и есть мы. Да будет все красиво, да будет все красиво…

Выдохнув эти слова, она рухнула замертво.

Аудитория была набита до отказа — и сиденья, и проходы: взгляды, взгляды и взгляды. Вентиляция не могла унести тепло и запах разогретых тел. Было душно от множества дыханий. Стоя на ногах возле выхода, Иерн и Роника изучали, казалось, слившуюся воедино людскую массу… освещенную сцену.