Миры Пола Андерсона. Т. 14. Терранская Империя - Страница 29

Лио с Каровых Озер приблизил свою серебряную голову к сканнеру, передавшему его изображение в кабинет Холма и на корабль Кахаля, круживший по орбите.

— У ифриан заведено не так, как у терран, — сказал он. — Миры Сферы связаны друг с другом обетом взаимной верности. Если наши собратья не в силах больше помочь нам, это не дает им права приказывать нам, чтобы мы прекратили защищаться. Напротив, честь обязывает нас сражаться, чтобы тем помочь им.

Кахаль потряс кулаком.

— Господа, — прохрипел он, — вы, кажется, полагаете, что теперь у нас Смута и ваши противники — это варвары, у которых нет ни цели, ни организации и которые уйдут, натолкнувшись на ваш отпор. Так вот, вы имеете дело с Терранской Империей, которая мыслит в категориях столетий и правит тысячами планет. Для вас не потребуются ни такие сроки, ни такая сила. Практически весь флот, покоривший Сферу, можно теперь сосредоточить вокруг вашего шарика. Так оно и будет, господа. Если вы напрашиваетесь на это — так и будет. — Он прожег их взглядом. — У вас сильная оборона, но вы сами понимаете, как ее можно подавить. Сопротивление не принесет вам ничего, кроме разрушений и гибели тысяч и миллионов. Вы посоветовались с ними?

— Да, — сказал Лио. — Между известием о капитуляции Ифри и вашим прибытием круаты и парламент голосовали еще раз. Большинство за то, чтобы держаться.

— Каково же большинство на этот раз? — спросил проницательный Кахаль. Увидев, как у ифрианина вздыбились перья и дернулось лицо, он кивнул: — Мне не хотелось бы воевать с потенциально ценными подданными Его Величества, а уж тем более с женщинами и детьми.

— Скажите, адмирал, — заволновался Холм, — нельзя ли эвакуировать всех лишних и тех, кто не хочет оставаться… до начала боевых действий?

Кахаль помолчал с застывшим лицом и сказал так, словно у него болело горло:

— Нет. Я не собираюсь помогать врагу избавляться от того, что его связывает.

— Так вы намерены возобновить войну? — спросил Лио. — Разве нельзя соблюдать прекращение огня до тех пор, пока не будет подписан мирный договор?

— А если этот договор отдаст Авалон Империи, вы подчинитесь?

— Возможно.

— Нет, это неприемлемо. Лучше всего покончить с этим теперь же. — Кахаль заколебался. — Разумеется, потребуется время на то, чтобы все уладить и вызвать сюда армаду. Юридически прекращение огня отменяется, когда мой корабль отойдет на обусловленное расстояние. Но война некоторое время останется в статус-кво, и фактически прекращение огня по отношению к Авалону и Моргане будет пока соблюдаться. Я посоветуюсь с губернатором Саракоглу. Заклинаю вас и всех авалонцев тоже посовещаться друг с другом и использовать эту передышку для принятия единственно мудрого решения. Если вы захотите что-то сказать нам, вам стоит лишь передать по радио просьбу о переговорах. Чем скорее вы это сделаете, тем более мягкого — и уважительного — обращения сможете ожидать.

— Принято, — сказал Лио. Последовало прощание, и экран с Кахалем погас.

Холм и Лио посмотрели друг на друга через разделяющие их километры. За спиной у маршала беспокойно зашевелился Аринниан.

— Он не шутит, — сказал Холм.

— Насколько справедлива его оценка наших сравнительных возможностей? — спросил виван.

— Она довольно верна. Мы не сможем удержать всю его силу, если она навалится на нас. Со всеми кораблями, которые он сюда соберет, и с бомбардировкой через наш пояс сможет проникнуть достаточное количество техники. Остается положиться на нежелание Империи портить первоклассную недвижимость… ну и на личную нелюбовь этого человека к нега-смерти.

— Ты говорил, у тебя есть какой-то план.

— Мы с сыном думаем над ним. Если в нем будет какой-то смысл, о нем услышишь и ты, и все, кому положено. А пока что, Лио — думаю, ты так же занят, как и я. Попутного тебе ветра.

— Летай высоко, Дэниел Холм. — И его экран тоже погас.

Маршал, нахмурясь, раскурил сигару, встал и подошел к окну. Снаружи стоял ясный зимний день. В Грее не выпадал снег, как в горах или на северных землях, и сузин зеленел на его холмах круглый год. Зато дул ветер, холодный и бодрящий, свинцовый залив был весь покрыт белыми барашками, на людях хлопали и бились плащи, ифриане в воздухе боролись с изменчивыми воздушными потоками.

Аринниан подошел к нему, но должен был облизнуть губы, прежде чем заговорить.

— Отец, есть у нас шанс?

— Выбора у нас точно нет.

— Почему? Можно проглотить свою проклятую гордость и сказать народу, что война проиграна.

— Тогда нас сместят, Крис. И ты это знаешь. Ифри могла сдаться — ее ведь не оккупируют. Другие колонии смирились с оккупацией, поскольку всем ясно, что плетью обуха не перешибешь. Мы отличаемся от них и в том и в другом. — Холм покосился на сына сквозь синий дым. — Ты, часом, не боишься?

— Во всяком случае не за себя. За Авалон — да. Вся эта риторика насчет свободы. Разве свободны трупы в обугленной пустыне?

— Мы же не обрекаем себя на уничтожение. Мы рискуем быть уничтоженными — а это другое дело. Суть в том, чтобы на нас обломали зубы.

— Если Авалон войдет в Империю и нас не устроят условия, мы можем эмигрировать в Сферу.

Маршал обвел пальцем окно.

— А где мы еще найдем это? И что останется от того, совсем особенного, общества, которое создали мы — и наши предки? — Он подымил и сказал задумчиво: — Я как-то читал книгу по истории колонизации. Ее автор высказывает одну интересную мысль. Он говорит, что надо оставлять побольше почвы под травой, фитопланктоном, прочей естественной растительностью — все равно. Это нужно для сохранения атмосферы. А эта растительность — часть экологической системы, поэтому приходится охранять также разные виды животных, почвенных бактерий и так далее. Так вот, поскольку надо сохранять биосферу, то дешевле — и легче, и продуктивней — добывать продукты питания и все такое из нее, чем синтезировать. Поэтому колонисты в сходных с Террой мирах почти всегда становятся земледельцами, скотоводами, лесоводами и так далее, а еще горняками и промышленниками.

— Ну и что?

— А то, что ты врастаешь в свой мир поколение за поколением. Мир — это не стены и не машины, это живая природа, это дерево, на которое ты лазил маленьким, и поле, которое расчистил твой дед, и вон тот холм, на котором ты впервые поцеловал девушку. Его воспевали твои поэты, его рисовали твои художники, в нем разворачивалась твоя история, твои пращуры возвращали свои кости его земле, и с тобой будет то же. Он — ты, а ты — он. Ты не больше способен отдать его кому-то, чем вырвать сердце из своей груди. — Холм снова взглянул на сына: — Мне казалось, ты должен чувствовать это сильнее меня, Аринниан. Что с тобой?

— Все из-за этого человека, — промолвил сын. — Он не пугал разными ужасами — он предостерегал, он убеждал. И я тогда представил себе, что может быть. Представил себе мать, ребят, тебя, своих чотовиков…

«Эйат, Грилл. Грилл-Табиту. В эти недели мы работали вместе — она, Эйат и я… Три дня назад мы летели — я в середине, они по бокам — проверять базу подводных лодок. Сверкающие бронзой крылья и развевающиеся светлые волосы; золотые глаза и зеленые глаза; острый угол килевой кости и тяжелые груди… Она чиста. Я знаю, это так. Я изобретал самые разные предлоги, чтобы повидать ее, побыть с ней. Но этот проклятый бойкий терранин, которого она держит в своем доме, этот дешевый космополит, слышит ее веселый смех, немного хриплый голос чаще, чем я».

— Признай за нами нашу честь, — сказал отец.

«Эйат скорее умрет, чем сдастся». Аринниан расправил плечи.

— Да. Конечно, папа.

Холм слегка улыбнулся:

— В конце концов, это у тебя зародилась оч-чень интересная мысль, которую мы собрались обсудить.

— Собственно, это не я автор. Я говорил с Табитой Фолкейн — знаешь ее? И она обронила эту идею, так, полушутя. А потом я подумал — что, если…

— Хм… Похоже, она девушка с головой. Особенно если в эти дни она сохранила способность шутить. — Холм подметил устремленный в пространство взгляд сына, отвел глаза и сказал: — Ну, за работу. Сначала посмотрим карту, да?