Миры Пола Андерсона. Т. 1. Зима над миром. Огненная пора - Страница 39

Преимущества низкой численности населения очевидны. Северяне пользуются переизбытком дичи и прочих естественных ресурсов. Это дает им досуг и излишки для создания культуры, не уступающей культурам гораздо более цивилизованных наций. Еще важнее для северян их огромные пространства. Они с отвращением и даже с ужасом отзываются о перенаселенном юге. «Я не выдержала бы в Арваннете так долго, — говорила Дония, — если б от них там не пахло не совсем так, как от людей». (Потому что те питаются по-иному или принадлежат к иной народности? У рогавиков действительно собачий нюх, хотя это, возможно, скорее приобретенное, чем врожденное качество.)

«Вся беда в том, — думал Джоссерек, — что перспективы грядущего общественного блага повсюду неизбежно вступают в противоречие с сиюминутными интересами, личными или бюрократическими, поэтому общественным благом пренебрегают. Общественные земли превращаются в пастбища, леса беспощадно вырубаются, реки загрязняются, дикая природа уничтожается, торговля ограничивается, прогресс тормозится правилами и налогами — и это при любой системе: племенной, феодальной, капиталистической, традиционалистической, коллективистской — любой. А рогавики — анархисты. Они не претендуют на альтруизм, у них и слова-то такого нет. Любое сообщество, увеличив свою численность, могло бы приобрести влияние, обеспечить себе лишнюю рабочую силу, разбогатеть. Общее неодобрение оно могло бы презреть, поскольку само себя обеспечивает и над ним нет власти. Тогда и всем родам пришлось бы последовать его примеру из опасения стать жертвой. (Ну, этот процесс, конечно, был бы гораздо более сложным.) На деле же…

Что за фактор делает их образ жизни столь устойчивым? Это должно быть нечто гораздо более сильное, чем желание обеспечить благосостояние своих потомков… особенно когда никто толком не знает, в чем это благосостояние заключается: одни хотят расширить торговлю с зарубежьем, другие — нет; одни хотят завести огнестрельное оружие, чтобы облегчить охоту, другие боятся впасть в зависимость от его поставщиков… и так далее и так далее… И каждый свободен поступать так, как ему заблагорассудится — сдерживает лишь то, что сородичи могут с ним порвать.

И до этого почти никогда не доходит. Какое-либо насилие, с которым я здесь сталкивался и о котором слышал, связано только с отхожими. Но отхожие — это патологические личности, по той или иной причине возненавидевшие всех остальных. А так — ни войн, ни междоусобиц, кражи редки, дерутся только голыми руками…

Нет, они не святые, эти люди. Они бывают заносчивыми, жадными, при сделках бессовестно врут и надувают, не очень-то помогают ближним за пределами своего сообщества, у них нет никакой веры — есть лишь что-то вроде этики, и та донельзя прагматична. И при этом они охотно перенимают зарубежные идеи — и все же остаются верны себе, век за веком. Каким образом? Это же не в силах человеческих».

Громовой Котел вставал из земли ровный, безлесный, поросший золотисто-зеленой травой — такая же росла в том краю, где Дония и Джоссерек бежали с парохода (казалось, уже много лет назад!), однако здесь местность была посуше. Ближнее подворье, хотя и было больше обыкновенного, выглядело здесь одиноко — высокий хлопок стеной укрывал его от ветра, дождя, града, снега, засухи, медного лета и железной зимы. Сам холм не казался высоким, но его размеры вселяли трепет.

Джоссереку уже доводилось видеть подобные образования в Оренстане, порядочно их было и в Восточном Ованге, и в Западном Андалине. Такие кратеры окружностью три-четыре мили возникли когда-то в земле по неизвестной причине. Раскапывая наносную почву, люди находили внизу спекшийся слой, весь в трещинах от мороза и от корней, вросших в него за несколько тысячелетий, но сохранивший кратер от эрозии. Под этим слоем или под курганами по краям кратера обнаруживались иногда останки древних городов. Это побудило ученых Киллимарайха прийти к выводу, что, когда с полюсов двинулись льды, тогдашняя цивилизация сама уничтожила себя в борьбе за иссякающие ресурсы, прибегнув к силам, которые ныне человеку неподвластны.

У этой теории нашлись оппоненты. Раскопки доказывали, что многие катастрофы произошли в незаселенных районах. Кто бы стал бомбардировать их? Кроме того, гипотеза о том, что человек некогда владел энергией, способной уничтожить весь мир, объявлялась беспочвенной и сенсационной. С другой стороны, наука о наступлении и отступлении льдов возникла совсем недавно, и факты, легшие в её основу, были весьма незначительными и спорными. Собирали эти факты в основном на побережьях, особенно на Коралловом Поясе, который ранее, по всей вероятности, находился под водой. Куда могла деться эта вода, как не в ледники? Это землеобразующие силы, по мнению консервативной школы, вздымали континенты и взрывали дно океанов — возможно, миллионы, а не тысячи лет назад. Они же могли образовать и кратеры. А возможно, кратеры вырыли метеориты. С тех пор как Виклис Белалох открыл, что падающие звезды — это космические камни, метеоритов обнаружили много, и порой очень крупных. Дождь из таких огромных глыб вполне мог уничтожить мировое сообщество — осталась лишь кучка невежественных крестьян и дикарей, которые и начали все сначала.

Джоссерек увлекся этим вопросом, начитавшись книг и журналов, которые давал ему Мулвен Роа. Его волновала и радовала мысль, что он живет в эпоху столь бурного роста науки. Однако теперь, когда он ехал по краю Громового Котла, это зрелище вызвало у него грусть. Незапамятные времена, гибель бесчисленных существ, рок, поразивший целые поколения, — и ничего не осталось, кроме горсточки панцирей и костей. Однажды он видел череп большой рептилии, найденный в скальной осыпи, — в его пустоте пели ветры многих эпох, не слышимые и не ощутимые некогда живой материей, обращенной временем в камень. Джоссерек посмотрел на едущую рядом Донию и представил себе её череп.

«О, я постараюсь их сплотить, постараюсь образумить их. Что ещё я могу? Только попытаться, а потом уеду домой».

Стены и дно кратера усеивали яркие шатры разных станов, раскинутые, как водится, на большом расстоянии друг от друга. Люди Хервара разбили свой лагерь и отправились шататься по кратеру. Несмотря на повод для всеобщего сбора, кругом царило веселье. Все бродили по зеленым склонам, болтали, пели, пили, резвились; всюду по двое и по трое гуляли родственники, старые друзья, юноши и девицы, незамужние женщины и одинокие мужчины, а также те, кому нужно было поговорить о делах.

Джоссерек предпочел бы побыть в одиночестве, но многие, наслышанные о нем, подходили поговорить, и всем нужно было вежливо ответить. Когда же стемнело и ему захотелось общества, он остался один. Никкитай нашла себе кого-то другого.

Спал он неспокойно.

К утру по кратеру разошелся слух, и начало не столько организовываться, сколько кристаллизоваться собрание. Дония и Джоссерек сидели в повозке, которую спустили на дно Котла. Дония почти все время молчала, а он только и смотрел, что на её профиль, впитывал её тепло, её многообразные запахи: дыма, плоти, нагретых солнцем волос, осушенного ветром пота и ещё один, которому Джоссерек не умел подобрать определения, потому что ни у кого, кроме северянок, не пахла так кожа… полынью, розмарином? К полудню она сочла, что собралось достаточно народу, чтобы к нему обратиться.

Внизу, перед ними, стояли и сидели всего человек пятьдесят из разных семей, в основном жены. Остальные кучками расселись по склонам. Те, у кого были сильные легкие и зычный голос, передавали речи ораторов дальше. Их никто не назначал, и никто не платил им; им самим доставляло радость их занятие и сознание собственной значительности.

— Мы принесли вам дурные вести, — начала Дония. Она не пользовалась ораторскими приемами. На своих собраниях рогавики говорили только по существу дела. Прочувствованные речи они приберегали для личных целей и тогда порой поднимались до высот поэзии. («О сладостная сила жеребцов, приди с ржанием, высеки молнию из камня и, неоседланную, оседлай», прошептала она ему однажды под луной, и ещё многое шептала, хотя ни разу не сказала просто «я люблю тебя».) Гонцы Доний, опасаясь непредсказуемых последствий, ничего не говорили о планах уничтожения страны, а лишь подчеркивали, что эта война не похожа на прежние и её надо вести по-новому. Теперь Дония напрямик объявила о том, что ей стало известно. Собравшиеся не так безумствовали, как люди из стана Доний. Как видно, чем больше было общество, тем слабее проявлялись страсти. Кроме того, подавляющее большинство здесь представляли роды, жившие к западу от Становой. На их земли враг ещё не вторгся и не доберется до них по меньшей мере ещё год. Поэтому угроза для них была достаточно далекой, чтобы рассмотреть её с определенным спокойствием.