Миры Пола Андерсона. Т. 1. Зима над миром. Огненная пора - Страница 14

Касиру пригубил, но Дония посмотрела Джоссереку в глаза и сказала:

— Я не знаю, друзья мы или нет. Джоссерек опешил. Касиру хмыкнул. Молчание затянулось, и наконец киллимарайхиец промямлил:

— Надеюсь, что мы все же не враги, моя госпожа.

— И этого я не знаю. Посмотрим. Но… — Она вдруг неожиданно тепло улыбнулась. — Я не хотела сказать ничего дурного. Многие рогавики… как это… выпили бы с тобой. Но в нашем сообществе этот обряд совершается лишь между близкими друзьями.

— Понимаю. И прошу меня извинить.

— Изви?..

— Он хочет сказать, что тоже не замышлял дурного и сожалеет, если задел тебя, — пояснил Касиру.

— Эйа! — промолвила Дония, вглядываясь в Джоссерека через стол. Откуда у грубого мужчины мягкие манеры?

— Я попал в беду, — ответил тот, — но это не значит, что я неотесанный болван.

— Касиру передал мне то, что ты рассказал ему. Кое-что. Я хочу послушать весь рассказ с самого начала, — легкая морщинка, знак недоумения, прорезала её лоб. — Не могу понять, как это человек по доброй воле идет туда, где с ним может случиться самое плохое.

— Нельзя же всем быть охотниками или торговать металлом, госпожа моя. Я должен зарабатывать себе на жизнь.

— И ты… моряк, да? Я никогда ещё не встречала моряков.

— М-м… моряком я бываю в случае везения. Вообще-то я шалли.

— Кто? — переспросил Касиру.

— Так нас называют в Материнском океане. Это такие люди, лишенные корней, в основном мужчины, которые блуждают от острова к острову, живут чем придется и нигде не задерживаются надолго. Среди них встречаются никчемные… и опасные: жулики, попрошайки, воры, бандиты, которые могут и убить, если считают, что это сойдет им с рук.

— Не слишком-то учтиво говорить подобные слова в этом доме, мрачновато усмехнулся Касиру.

Ближайший слуга скользнул поближе.

У Джоссерека вздулись мускулы, но Дония взрывом смеха разрядила обстановку.

— Не обижайся, господин, — опомнился Джоссерек. — У вас в Арваннете все совсем не так… э-э… заведено, как у нас. (Чего ни коснись.)

— Но что же значит «шалли»? — спросила Дония, залпом выпив свое вино.

«Ладно, скажу. Сдается, она не позволит этим недоноскам зарезать меня».

— Честный бродяга-труженик. — Он почувствовал, что напряжение ослабло, и улыбнулся ей. — Не всегда законопослушный. У бесчисленных народцев Океании слишком много разных дурацких законов, чтобы все их соблюдать. Но у нас имеются свои законы. И мы гордимся тем, что умеем хорошо работать. Не то чтобы мы составляли какое-то общество. У нас есть свой король, свои обряды, каждый год мы собираемся вместе, но учета нам никто не ведет, новичков никуда не посвящают — обходимся без всей этой чепухи. Земля слухом полнится, и все быстро узнают, кто настоящий шалли, а кто нет.

— Отродясь не слыхала на юге ни о чем, что больше бы походило на нашу жизнь, — сказала Дония.

Подали черепаший суп.

Она не кокетничала, не хлопала глазами, поощряя Джоссерека распускать хвост. Ее открыто, неподдельно интересовал его мир. Джоссерека удивило, как много она уже знает о нем. Но свои знания она почерпнула из книг. Он был первым из Людей Моря, с которым она встретилась.

Если он угадал верно, именно её доверие он должен завоевать. Касиру только промежуточное звено.

Опасное звено. Его тоже следует обхаживать, ублажать, почитать своим союзником. Особенно потому, что неясно пока, почему. Дония гостит у него. Дония на этот вопрос ответила:

«Мы старые знакомцы — он и я. Я приехала разузнать, сколько смогу, чего нам ждать теперь, когда Рагид проглотил Арваннет». И больше ничего. На севере немногословие не считается невежеством.

И Джоссерек принялся рассказывать им о своей жизни — опять-таки правдиво, но неполно.

Он родился в Ичингском порту от дочери трактирщика и юноши знатного рода.

— У нас в Киллимарайхе до сих пор существует ограниченная монархия. Верховная власть принадлежит ей, затем Старейшинам — крупным землевладельцам и капиталистам и Советникам, избираемым племенами, хотя сегодня не так уж важно, к какому племени ты принадлежишь, его название просто добавляется к твоему имени.

Родители Джоссерека могли бы пожениться, но отец его лишился наследства из-за коммерческих неудач и вскоре погиб от несчастного случая, подвизавшись работать грузчиком в доках. Джоссерека вырастили мать и дед. Мальчик любил сурового, проницательного старика, но отчима, который появился позднее, так и не полюбил и потому связался с уличной бандой. Много лет спустя — после каторги, побега, объехав полсвета — Джоссерек навестил родной трактир. Дед к тому времени умер. Джоссерек пробыл там совсем недолго и больше туда не возвращался.

— Разве тебя не разыскивали как беглого каторжника? — спросил Касиру.

— Я оказал услугу одному человеку, и он добился для меня помилования. Но не слишком ли я утомил вас своими похождениями?

— Ты говоришь, как образованный человек — более образованный, чем предполагает твоя история.

— Вы удивились бы, сколько свободного времени остается у солдата удачи — на чтение, на раздумье, на беседы с умными людьми, было бы желание. С такими людьми, как моя госпожа Дония. Я хотел бы послушать её.

— В другой раз, — сказала она и задумалась. — Завтра. Должно быть, тебе хочется пораньше лечь. А я, — беспокойно пошевелилась она, — снова чувствую себя, как в загоне. Хочу побыть одна. Завтра мы с тобой погуляем вдвоем, Джоссерек Деррэн.

— Погоди… — начал было Касиру. Она остановила его взглядом.

— Да, вдвоем. — Смысл невысказанных ею слов был ясен:

«Я справлюсь с ним. Если будет нужно, убью».

Несмотря на многонедельное воздержание, Джоссерек нашел Ори какой-то пресной. Ей он этого не сказал. Это было бы нечестно. Она Старалась, как умела. Все дело в том, что он не представлял себе, возможно ли было вот так же пожалеть Донию.

— Однажды, — сказала женщина из рода Хервар, — я видела Мерцающие Воды, которые вы зовете Материнским океаном. И не могу этого забыть.

— Как? — спросил киллимарайхиец. — Я считал, что вы — полностью сухопутный народ.

Он вспомнил карты, которые изучал. Они были чертовски неточными. Цивилизованный мир мало что знал об Андалине за пределами южной его полосы, заселенной рагидийцами и арваннетянами. На востоке от Свирепого океана до невысоких Идисских гор тянулись Дикие леса. А от них начинались равнины рогавиков, простираясь далеко на запад, за Становую, до самых Тантианских холмов — бескрайняя непаханая степь, лишь на севере ограниченная ледником.

— Мы ездим в чужие края торговать и ставить ловушки, — объяснила Дония. — За Тантианами лежит большое, открытое всем ветрам плоскогорье, на котором могут жить одни зайцы да койоты, а за ним высятся горы, Лунные Твердыни, скованные льдом. Но в них есть перевалы, а в предгорьях на той стороне в изобилии водятся бобер, норка, дикая кошка — и какая там высь, сила, огромность, говорящая тишина! Ночью там больше звезд, чем тьмы.

Джоссерек окинул её долгим взглядом. Что, она выходит наконец из своей брони?

Они ушли из дома утром, одевшись так, чтобы не привлекать внимания. После имперского вторжения в городе, помимо военных, появилось и много штатских рагидийцев. Джоссерек, в сандалиях на высокой подошве, длиннополом платье, подобранном, чтобы не мешать ходьбе, и с повязанным на шапку платком, скрывающим его стрижку и серьги, мог сойти за купца или чиновника из любого города Империи. Донию выдавали её светлые волосы, кожа и черты лица, но она, ухмыляясь, предстала перед ним (иначе не скажешь) в прозрачной тунике, многочисленных звенящих браслетах из меди и стекла и бесстыдно накрашенным ртом.

— Некоторые наши девушки, которые знают, что никогда не выйдут замуж, отправляются промышлять в арваннетские поселки вверх по реке, — объяснила она. — Иные добираются и до города, хотя не остаются там надолго. — Она помедлила. — Мы считаем, что это такой же честный промысел, как и любой другой, которым может заниматься безмужняя женщина. А южанам и в голову не приходит, что одинокая женщина может заниматься чем-то еще.