Миры Пола Андерсона. Т. 1. Зима над миром. Огненная пора - Страница 10
— Да, понял. Сказать вам, Юруссун? — (Лучше говорить прямо, пока наши отношения ещё позволяют это.) — Вам известно из летописей, как Арваннет принес цивилизацию в Рагид. Но это было давным-давно. Арваннет пришел в упадок ещё во времена расцвета Айанской империи в долине Кадрахада. И ваш народ стал ощущать себя солью земли. Но вот вы прибыли сюда, Юруссун, увидели город, бывший великим ещё до того, как льды двинулись на юг, вспомнили о его величии и поняли, что ваш народ — всего лишь скопище невежд, которому вскоре суждено вернуться в дикое состояние, как стольким до него. И с этим сознанием вам приходится жить день за днем, месяц за месяцем. Окружающие вас здания, книги, наука мудрецов — все говорит о том, что это не пустая похвальба. Да… Эрсер и прочие быстро обнаружили ваше слабое место.
— А ваше, воевода? — вспыхнул Юруссун.
— О, я с детства привык, что на меня смотрят как на дикую обезьяну. По мне, пусть кто угодно считает своим прошлогодний снег, лишь бы будущее было мое. По-моему, арваннетяне ладят со мной не хуже, чем с северянами, которые тоже не Претендуют на то, чтобы считаться культурными людьми. Но северяне и выскочки-бароммцы скоро начнут воевать. А арваннетяне и рагидийцы… — Он схватился за посох Юруссуна и легонько потряс его. — Юруссун, я почитаю вас… и, может быть, стал почитать ещё больше, когда вы доказали, что у вас в жилах кровь, а не водица. Мне нужна ваша помощь — и ваши знания ученого, и ваш государственный опыт. Но вы дадите мне их так, как — нужно мне, или я поищу другого. Мы с вами не совсем ровня. Не забывайте император носит рагидийское платье, цитирует рагидийских классиков и является первосвященником рагидийского Бога, но он остается внуком Скейрада и прислушивается скорее к вождю хаамандурского клана, чем к наисскому князю.
Ученый вновь опустил на лицо маску сдержанности.
— Воевода, — тихо произнес он, — четвертая из Малых Заповедей Толы гласит: «Если семя гнева уронено, не поливайте и не лелейте его, но оставьте на волю неба и уйдите прочь». Пойдемте каждый своим путем и займемся каждый своим делом, и пусть ночью каждый поразмыслит о том, как служит Блистательному Трону другой, делая это столь честно, сколь допускает человеческое несовершенство. А завтра вечером пообедаем вдвоем.
— Хорошо, Глас Империи, — искренне согласился Сидир. Они раскланялись, и Юруссун зашаркал прочь.
Сидир ещё немного постоял у окна. Хлынул ливень. В потемках сверкало и гремело. «Стыдно мне, что ли, — думал он. — Такие, как Юруссун, словно показывают тебе зеркало, которое самые дерзкие речи не в силах затуманить. Недайин тоже…»
Младшая его жена была хрупкой и застенчивой, а её приданое и союз с благородным рагидийским домом были полезны Сидиру, но не так уж необходимы. И все же в её присутствии Сидир часто чувствовал себя так же, как и при дворе — человеком, который пусть и научился правильно держать себя, но не родился с этим. С хаамандуркой Анг было иначе — там он знал легкость, смех, любовный голод… Нет. Не совсем так. Она была родом с гор, и занимали её лишь пастушьи сплетни, песни и сказания; даже в захолустном Зангазенге она тосковала по своим шатрам. И он, приезжая туда, вскоре уставал от нее… А наложницы, шлюхи, случайные подруги были только телами, не более.
«С чего это я задумался над этим, ведьмы ради? — вздрогнул он. Откуда этот трепет перед Империей?»
Его рагидийская часть ответила ему по-бароммски: «Это плоды просвещения. Пусть арваннетская цивилизация старше, но она пребывает в мумифицированном состоянии. Одной древности недостаточно. Должна быть ещё и жизнь. И в Империи она присутствует». — «Но Империя умирала, раздираемая междоусобными войнами, пока мы, бароммцы, не излечили её своими сильными средствами. Отныне Рагид обязан нам жизнью. Отчего же он вселяет в нас такую робость? Откуда эти грезы о том, как стать полноценными рагидийцами? Мой отец проявил мудрость, заставив меня провести половину юности в школе и половину — в Хаамандуре. Но с тех пор я никогда больше не знал душевной цельности».
Сверкнула молния, грянул гром, дождь ударил в стекла, и внутрь проник холод.
«Обладают ли душевной цельностью Люди Моря? Они тоже цивилизованны, и машины у них лучше, чем у нас. Но это такая жуткая смесь… Киллимарайх занимает половину Оренстана, а на другой половине у них дюжина туземных княжеств, да ещё больше сотни независимых островов и архипелагов. Одному Всевышнему известно, сколько там племен и народов, которых ничто не держит вместе, кроме торговли, да и та постоянно вызывает свары. Как, должно быть, одиноко там людям».
Сидир поднял голову и поборол жалость к себе, которая, словно ледяной холод, сковала было его нутро. «Люди Моря — не настоящее государство. Так, сброд какой-то, несмотря на все их изобретения. Мы тоже освоим всю эту премудрость, когда захотим. У меня есть мой народ. Да, мой народ. Моя Империя, в которой есть выносливые работящие крестьяне; купцы и ремесленники, тоже знающие себе цену; аристократы, рожденные и воспитанные в лучших традициях; духовные школы, которые обустраивают жизнь и позволяют каждому жить сообразно своим верованиям — и всех их охраняют послушные приказам солдаты. Вот моя Империя, и тем пиратам никогда не создать такой».
Эти размышления продолжались всего минуту или две, и Сидир стряхнул их с себя, услышав гонг у двери.
— Войдите, — разрешил он. Прислужник доложил, что купец Понсарио эн-Острал ожидает назначенной аудиенции. — Пусть войдет, — проворчал Сидир. — Но сначала принесите огня.
Рабы, давно ожидавшие этого распоряжения, вбежали с длинными свечами и зажгли газовые рожки, озарившие комнату мягким светом. Сидир стоял, пока они не ушли и в дверь не пропустили названного посетителя. Он не знал, по какой причине купец испросил нынче утром срочную аудиенцию. Должно быть, причина веская.
Облик изнеженного лакомки, который напускал на себя Понсарио, был только маской. У Сидира выпрямилась спина и подобрался живот в ожидании неприятностей. Он весь был словно натянутая струна. Он так устал от недоразумений, мелких конфликтов, интриг, формальностей, проволочек. С Понсарио они были естественными союзниками, хотя отличались друг от друга, как орел и дикая свинья, и каждый охотно разделался бы с другим при необходимости или удобном случае; но пока что у них установились почти дружеские отношения.
Вошедший отвесил Сидиру три поклона, подобающие князю; к этому титулу, давно не существующему в Арваннете, указом Юруссуна приравнивался имперский наместник.
Сидир в свой черед произнес:
— Воевода Его Божественного Величества готов принять вас. — Снова эта церемониальная комедия, без которой или из-за которой гибнут люди и уничтожаются государства. — Вольно, — добавил Сидир. — Не хочешь ли прохладительного, чаю, кофе, шоколада?
— Благодарю, мой господин. Я предпочел бы подогретое вино, но, раз вы не пьете в служебные часы, я, с вашего разрешения, ограничусь этим. Понсарио достал сигарный ящичек розового дерева. — Не угодно ли? — Он держал дружеский, но почтительный тон, употребляя самое уважительное из пяти обращений второго лица, принятых в его языке. (Рагидийцы довольствовались тремя.) — Только что прибыли из Мандано.
— Что попусту портить табак, — покачал головой Сидир. Он курил трубку, но позволял себе это нечасто. Неразумно солдату привыкать к редкому, дорогому зелью. Он сел, закинув лодыжку одной ноги на колено другой, и жестом пригласил сесть Понсарио.
Купец опустился на стул. Он был до смешного толст. Короткие ноги и плоское лицо выдавали в нем примесь «болотной» крови. Он рано начал лысеть и красил волосы и бороду. Ногти его украшали нарисованные золотом звездочки. На пальцах сверкали драгоценные камни. Вышитая туника была оторочена мехом. Он картинными движениями обрезал свою сигару, щелкнул пружинной кремневой зажигалкой, поднеся к ней серную лучинку, затянулся и пустил голубой ароматный дым.
— Итак? — сказал Сидир.
— Я знаю, как вы заняты, мой господин. И, по правде сказать, раздумывал — идти ли мне прямо к вам, обратиться К чиновнику пониже рангом или не обращаться ни к кому. Дело на первый взгляд незначительное — так, случай, скучный обыденный случай. И все же… — Он положил сигару в фарфоровую пепельницу, которую держал в пасти дракон из красного дерева. Корабли Людей Моря стали ходить из Материнского океана за полсвета и с каждым годом все дальше — в Северо-Восточный Туокар и на острова Моря Ураганов. Зачем?