Мирная профессия - Страница 8

Голос Оксаны смягчился:

– И ты туда же, подхалим. Давай, рассказывай про вашу именинницу.

– Да что про нее… Программист, из моей команды.

– Толя, ее рабочая характеристика меня не интересует. Она хорошенькая?

– Как тебе сказать? Наверное, да. Не красавица класса супер-экстра, как ты, но симпатичная такая мордашка, – словно для того, чтобы уточнить свое мнение, Анатолий заглянул в комнату. Лена уже танцевала с Виталей: мелькнуло смеющееся лицо, сияющие глаза, растрепавшиеся волосы… – Да, симпатичная.

– Высокая?

– Не очень. Среднего роста, на полголовы ниже меня.

– Это на каблуках? – уточнила Оксана.

– Э-э-э… наверное. Я, как-то, не присматривался.

– А фигурка?

– Нормальная, – Анатолий снова заглянул в комнату, посмотрел на Лену. – Не худая, не толстая. Все на месте и все в меру. Хорошая фигурка.

– Ножки? – требовательно спросила Оксана.

– Что ножки? – не понял он. – Ножки есть. Ходить может и даже танцует. Неплохо, кстати, танцует.

– Издеваешься? Я спрашиваю, ножки красивые?

– Слушай, я не приглядывался никогда. Наверное, ничего особенного.

– Что значит не приглядывался? А ты посмотри.

– Сейчас, – чтобы не чувствовать себя кукушкой в часах (ну что это такое: заглянул – спрятался, заглянул – спрятался), Анатолий просто встал в дверях, незаметно разглядывая Лену. – Алло, Оксаночка, ничего не могу сказать. У нее юбка длинная.

– Значит, страшные, – сделала вывод Оксана. – Красивые ноги ни одна женщина прятать не станет. Старая уродина.

– Ничего подобного, – возмутился Анатолий. Собственно, он и сам не смог бы объяснить, почему ему так не понравилось, что Лену назвали «старой уродиной». Разве только из профессиональной солидарности? Или из-за врожденной любви к справедливости? – Я же тебе говорил, она вполне симпатичная. И вовсе не старая, ей только двадцать пять лет сегодня исполнилось.

– Двадцать пять?! – Оксана расхохоталась. В свои тридцать лет она выглядела на неполные девятнадцать и совершенно искренне презирала женщин, которые позволяли себе стать хоть на один день старше двадцати одного года. – Вот теперь мне действительно все ясно! Наверняка это милое, нелепое, банальное создание с натуральными волосами и в одежде с Губернского рынка. Я угадала?

– Только в той части, что она милая, – сухо ответил Анатолий. – И волосы у нее, действительно, натуральные. А ты что, считаешь, синтетическая мочалка на голове была бы уместнее?

– Ой, ради бога, Толя, если она тебе нравится, это твое дело. А для меня главное, что она не в Борькином вкусе. Он ведь знаешь, супермоделей предпочитает.

– Я знаю, что он тебя предпочитает, – Анатолию уже начал надоедать этот разговор.

– А я кто? Я супермодель и есть! – сообщила Оксана с такой наивной, детской гордостью, что он не выдержал, рассмеялся в ответ. Она тоже хихикнула. – В общем, я все поняла. Скажи Борьке, пусть гуляет, только в меру, я разрешаю. Счастливо тебе, Толик, спасибо за информацию. И ты тоже гуляй!

– Разрешаешь? – снова засмеялся он.

– На все сто процентов!

Все еще улыбаясь, Анатолий положил мобильник в карман. Все-таки, Оксана ему нравилась, по крайне мере, когда они встречались достаточно редко. Одно время Борис загорелся идеей дружить домами и вот тогда-то Анатолий понял, что в больших дозах, жена приятеля раздражает его и даже очень. А вот так, поболтать по телефону один раз в пару месяцев, очень даже приятно. Он вернулся в комнату, подошел к Борису, который снова устроился за столом и очень вдумчиво поглощал помидоры с чесноком, заедая их печеночным паштетом.

– Как ты предупреждал, Оксана позвонила. Я поклялся ей, что ты сегодня питался исключительно петрушкой и укропом. Сказал правда еще про вареную картошку…

– Что ты! Зачем! Картошку мне нельзя!

– Но я же не знал. Ты бы мне хоть предварительно список разрешенных продуктов дал. В общем, ничего страшного: картошки ты съел меньше малого. А так – исключительно петрушка и укроп. Что касается торта, на него ты даже не посмотрел.

– Спасибо, друг, – с чувством поблагодарил Борис, вытирая жирные губы салфеткой. – Еще что-нибудь она говорила?

– В основном, про Лену спрашивала. Но ты не волнуйся, я все объяснил, как надо. В общем, тебе дозволено продолжать веселиться, но в пределах разумного, естественно.

– В пределах разумного? – Борис с некоторой тревогой взглянул на часы и тут же улыбнулся. – Нормально! И потанцевать еще успеем, и поесть, и выпить!

Анатолий ответить ему не успел, подбежала Лиля, схватила за руку:

– Толя, а со мной танцевать!

Отплясывали, меняясь по очереди, до тех пор, пока Борис, в очередной раз посмотрев на часы не воззвал жалобно:

– Дорогие дамы, мы чай сегодня пить будем? Скоро уже расходиться пора!

Запыхавшиеся дамы согласились, что пожалуй, можно уже переходить к следующему пункту программы и засуетились убирая грязную посуду. Татьяна унесла «оливье», бормоча недовольно:

– Говорила я, не нужно его вообще делать. Совсем есть перестали, хоть на стол не ставь…

– А ты попробуй, не поставь, – откликнулась вытирающая со стола Лиля. – Я на майские не стала «оливье» делать, так мне все гости выговорили, до единого!

– А если бы сделала, никто бы не притронулся, – Лена аккуратно сложила остатки нарезанной колбасы, сыра и копченого мяса на одну тарелку и собралась унести.

– Ни-ни, Леночка, – остановил ее Михал Михалыч, – это ты оставь пожалуйста. Пока вы на кухне чай будете заваривать, мы с ребятами еще по одной накатим, в строго мужской компании. Чтобы время даром не терять.

– Уж вы потеряете, – фыркнула Лиля. – Ген, не забудь, тебе еще меня проводить надо будет.

– Яволь, майн херц! – дурашливо отсалютовал Гена, вскакивая и вытягиваясь в струнку. – Аллес натюрлих!

– Клоун, – отмахнулась она и ушла.

Лена поставила торт в центре опустевшего стола и улыбнулась:

– Накатывайте. У вас есть пять минут, не больше.

– Значит десять, а то и все пятнадцать, – авторитетно заметил Михал Михалыч и взял бутылку. – Подставляйте посуду. – Разлил аккуратненько, поднял свою рюмку: – Ну что, за всеобщее процветание?

Слова о процветании неожиданным образом напомнили Анатолию о неприятных телефонных разговорах. Ага, процветание, как же! Если эти террористы сумеют добыть коды доступа, тут мы все разом и процветем. Он мрачно выпил водку, закусил куском колбасы. С другой стороны, как они могут эти коды достать? Дискеты спрятаны не в каком-нибудь офисно-общественном сейфе, ключ от которого обычно висит рядом, на гвоздике, а в месте надежном, серьезно охраняемом. И кроме него, Анатолия, никто к ним доступа не имеет. Значит что? Значит кроме него самого никто эти коды и отдать не может!

– Надо же, двадцать пять Елене, – Бориса, в отличие от него никакие тяжелые мысли не мучили. – Такая женщина: и тебе внешность, и готовит, и умница… а мужика нет. Эх, если бы не Оксанка!

– А откуда ты знаешь, что нет? Не обязательно же всем на работе пару находить, – Анатолию было наплевать, есть у Лены мужик или нет, просто захотелось всем противоречить. – Она вполне могла на стороне роман завести.

– На стороне? – Борис задумался, потом кивнул. – На стороне сколько угодно. Этого мы знать не можем.

– Нет, у нее точно никого нет, – поделился информацией Гена. – Мне Лилька говорила. А она все про всех знает.

– Даже про тебя? – ехидно спросил Анатолий.

– А что? Я и не скрываю ничего. Ну, подбивал я клинья ко всем, и к Ленке и к Татьяне, ну и что? С кем я в результате? С Лилей. Кому я верен, как тот лебедь? Ей же, Лиле. Так разве у меня есть причина беспокоиться?

– Про причины тебе лучше знать, – меланхолично заметил Борис, – потому как лебедь ты только когда она рядом. А если на свободу вырвешься, так сразу и… не лебедь, одним словом.

– Ну, на свободе, это святое, – пожал плечами Гена. – Где же еще себя мужиком почувствовать?

– Тоже мне, мужики собрались, – Михал Михалыч поднял бутылку на уровень глаз, оценил количество содержимого. – По полной не хватит. Разольем, что ли?