Мираж черной пустыни - Страница 14

— Валентин! — удивилась Грейс. — Как тебе это удалось?

— Было немного рискованно, старушка, война и всякое такое. Иногда чертовски удобно быть богатым! — сказал он, шагая им навстречу в черном смокинге и накрахмаленной белой рубашке. Лорд Тривертон поцеловал сестру в щеку и одарил жену сияющей улыбкой. — Ну, что скажешь, дорогая?

Взгляд Роуз блуждал по английским стульям из красного дерева, искусно украшенным резьбой в готическом стиле, по кружевной скатерти, серебряным подсвечникам и фарфоровой посуде.

Граммофон играл вальс; хрустальные бокалы для шампанского сверкали в свете лампы; в воздухе пахло жасмином.

— Ох, Валентин, — прошептала она. — Здесь чудесно…

— Позвольте мне представить вас нашему гостю, — сказал он, указывая на незнакомого мужчину. Это был командующий округом Бриггс, тучный мужчина за шестьдесят, одетый в отутюженную униформу цвета хаки, подпоясанную ремнем с отполированной до блеска пряжкой. Валентин налил аперитив, и все выпили за процветание Британской Восточной Африки.

— Я надеялась познакомиться с вашей женой, сэр Джеймс, — сказала Грейс, сев за стол рядом с ним. Она находила его весьма привлекательным в элегантном хорошо скроенном белом смокинге.

— Люсиль с большим удовольствием познакомилась бы с вами. Она уже много месяцев не видела белую женщину. Но, боюсь, ее положение не позволяет ей совершать столь длительные поездки. Через несколько недель ей предстоит рожать нашего третьего ребенка.

— Хочу сказать, — произнес севший напротив них офицер Бриггс, — вы, милые леди, являете собой поистине восхитительное зрелище! Все белые мужчины, какие только есть в округе, стремглав устремятся сюда, чтобы только взглянуть на вас!

Леди Роуз, откинув голову назад, рассмеялась. В волосах сверкнул украшенный горным хрусталем ободок; единственное перо рассекло воздух. Жена Валентина была одета по последней моде послевоенных лет: узкое платье с квадратным вызывающе глубоким вырезом, на шее длинные нитки жемчуга.

Блюда, а их, как положено, было восемь, подавались безмолвными, одетыми в длинные белые канзу африканцами, которые появлялись с серебряными подносами в руках из задней части палатки.

— Все не так хорошо, как бы мне хотелось, — начал Валентин, наливая шампанское.

— Из-за войны у нас здесь в протекторате чудовищные проблемы.

Офицер Бриггс с жадностью зачерпнул ложкой суп, словно это был последний суп в его жизни.

— Проклятые немцы! Гоняли нас, как гончие лис. Фермы были брошены на произвол судьбы, урожаи оставлены гнить на полях, железная дорога разрушена, никаких медикаментов. Мы потеряли пятьдесят тысяч человек, леди Грейс. Не только у вас там, в Европе, были трудные времена, знаете ли.

— Во время войны я не была в Европе, мистер Бриггс, — тихо сказала Грейс. — Я служила на плавучем госпитале в Средиземноморье.

Внезапно все стихло, за исключением шума леса, доносившегося из холодного тумана. Затем сэр Джеймс произнес:

— Мы можем только надеяться на то, что дожди действительно начнутся. Мы и так находимся в кризисном положении и не можем позволить себе присовокупить к этому еще и голод.

— Но сегодня был дождь, — сказала леди Роуз.

— Вы имеете в виду небольшой дождичек утром? — спросил офицер Биггс. — Да, это капля в море! Если это все, на что он способен, то мы можем попрощаться со всеми фермами в округе. В Восточной Африке, леди Роуз, если мы говорим «дождь», мы имеем в виду настоящий ливень.

— Видите ли, — сказал сэр Джеймс, — у нас здесь нет времен года, есть только период дождей и период засухи. В Европе вы сажаете, а затем собираете урожай. В Британской Восточной Африке вы сажаете, а вот соберете вы урожай или нет, никому не известно.

— Вы так много знаете об этой стране, сэр Джеймс. Вы здесь уже давно?

— Я здесь родился. На побережье, в Момбасе. Моя мать была миссионеркой; отец — кем-то вроде искателя приключений. Они были абсолютно разные, как день и ночь. Мне сказали, что их история любви заслуживает звания легенды.

Грейс посмотрела на него. У сэра Джеймса был выразительный профиль, с прямым носом и квадратными впалыми щеками.

— Звучит романтично, — сказала она.

— Мой отец был исследователем. Он встречал Стэнли в Судане и в Лондоне во время похорон Дэвида Ливингстона. Эти люди чем-то привлекли моего отца. Он приехал в Африку с мечтой открыть Черный континент.

— И как, открыл?

Сэр Джеймс взял бокал с шампанским.

— В какой-то степени, да. Он был одним из первых белых людей, ступивших на эту землю. Это было более тридцати лет назад. Когда аборигены увидели его, они в страхе разбежались. Они никогда не видели человека с таким цветом кожи.

— Как же вашему отцу удалось преодолеть это?

— Он был умным. В 1902 году он приехал исследовать эти территории, а местные аборигены — кикую — преградили ему путь, заявив, что не пропустят его, если он не вызовет дождь. Через переводчика отец ответил, что считает такую плату вполне разумной, и ушел обратно в лагерь ждать дождя. В скором времени пошел дождь, и мой отец снискал за это уважение и доверие африканцев.

Грейс рассмеялась.

— А вы участвовали вместе с отцом в его охотничьих экспедициях?

— Когда был маленьким, нет. Он был слишком занят поисками славы и бессмертия, чтобы возиться с ребенком. Мой отец заявлял, что первым обнаружил долину Великое ущелье, но слава досталась кому-то другому. Он мечтал, чтобы в его честь назвали что-нибудь великое, но в этом ему катастрофически не везло. Так он стал охотником, и с этого момента я стал ездить с ним на сафари.

— Сэр Джеймс, — спросила леди Роуз, — а почему охота называется «сафари»? Что это означает?

— На языке суахили это означает «странствование».

Пока подавали котлеты из газели, Грейс поймала себя на том, что думает о сидящем рядом человеке.

Сэр Джеймс очень заинтриговал ее; от него веяло таинственным и интересным.

— А вы, сэр Джеймс, когда-нибудь выезжали за пределы Восточной Африки?

Он одарил ее еще одной застенчивой улыбкой, словно думал в эту минуту о чем-то своем.

— Пожалуйста, зовите меня Джеймс, — попросил он, и Грейс вспомнила одно из писем Валентина, где говорилось о том, что Джеймс Дональд, владелец скотоводческой фермы, получил за свои военные заслуги звание рыцаря.

— Один раз я был в Англии, — ответил он. — Это было в 1904 году, когда мне было шестнадцать. Отец умер, и я уехал к своему дяде в Лондон. Я прожил там шесть лет, но потом вернулся назад. Англия оказалась для меня слишком скучной, слишком безопасной и слишком предсказуемой.

— Нам повезло, что он вернулся, — сказал Бриггс, собирая хлебом с тарелки остатки подливы.

— Превосходное знание этих мест и аборигенов сделало сэра Джеймса поистине бесценным кадром в кампании против немцев.

— Ой, только не надо рассказов про войну, пожалуйста, — вдруг быстро произнес Валентин.

Но Бриггс продолжил:

— Рассказ о том, как один человек спасает жизнь другому, стоит того, чтобы его послушали.

В памяти Грейс снова всплыли строчки из письма ее брата: «Я решил купить землю возле ранчо Джеймса. Это тот парень, с которым я познакомился во время военной кампании».

Грейс ничего не было известно о том, чем занимался ее брат во время войны. Единственное, что она знала, — что он приехал в Восточную Африку в чине офицера вместе с генералом Сматцем, влюбился в эту страну и решил остаться там. Почувствовав за столом некоторую неловкость и напряжение, Грейс поняла, что дружба между Валентином и сэром Джеймсом зародилась во время какого-то героического эпизода. Но, поскольку ни один из мужчин ничего не рассказывал, ей оставалось только догадываться, почему ее брат так нервничал при упоминании об этом. Может быть, он не любил, когда ему напоминали о том, что он в неоплатном долгу перед сэром Джеймсом?

— Так вы врач, леди Грейс, — сказал Бриггс. — Должен сказать, что работы у вас здесь будет невпроворот. Ваш брат говорит, что вы планируете открыть здесь что-то вроде миссии. Здесь у нас подобных заведений предостаточно, на мой взгляд. Никогда не мог понять, почему все так стремятся образовывать этих черномазых.