Мир внутри (СИ) - Страница 16

– А как же, – она сдвинула брови и туту же добавила, бросив быстрый взгляд за мою спину на пути. – Как же…. Вы что же, один?

Я и мои тараканы. Нет, шутки не для нее, ей же совсем некогда.

– Да, – просто ответил я.

– Давно? Надо же, я и предположить не могла…. – ответа она не ждала. – Так обидно, – и, не трогаясь с места, добавила. – Мой трамвай.

– Опять не успеешь? – напрасно спросил, потому, как тотчас же получил в ответ:

– Наверное, – она посмотрела на меня, отвернувшись от подъехавших вагончиков.

Конечно, она напрашивалась. И, не зная, как лучше, молчала, переминаясь с ноги, на ногу и умоляюще смотрела на меня. А я сам, десятки раз описывавший встречи и расставания, не знал и ли боялся произнести хоть слово. Только вдыхал теплый аромат ее дешевых духов.

– Я смотрю, ты никуда не спешишь, – вырвал из себя я, как только трамвай отправился в путь по бульвару Яна Райниса.

– Мне рано… наверное. Да и… который сейчас час? Да, еще рано. Дома никого нет.

Она нашла выход, я… я снова молчал и строил фразы. Строительство фраз вошло в привычку, как курение, как… как пристрастие к ручке и бумаге, к старенькой пишущей машинке. Наверное. Я молчал потому, то никогда не умел писать быстро, не был графоманом; те десять листов «Города среди песков» я писал и переписывал без малого три года.

Мне отчего-то захотелось спросить, почему у нее никого нет дома, куда отлучились родители – дурацкое любопытство; я и сейчас проигрывал в уме варианты ее ответа, будто пытался вытянуть из ситуации базовую идею для будущего произведения. И что же вместо этого, – я не спросил, но тут же сделал широкий жест; Оксана поинтересовалась, удобно ли это. И, встретившись со мной взглядом, рассмеялась, точно заранее знала мои возражения на счет удобно-неудобно. Она взяла меня под руку, мы пересекли трамвайные пути и направились ко второй от улицы Героев-панфиловцев «хрущевке», первый подъезд, последний этаж.

Однокомнатная квартира без прихожей с крохотной кухней, вся забитая книгами – первое и вполне ожидаемое впечатление, невозможно, чтобы моя квартира была велика, и чтобы в ней недоставало книг.

В крохотном коридорчике, ведущем от входной двери в кухню (направо санузел, налево комната), можно было стоять только тесно прижавшись; едва я снял пальто и расшнуровал ботинки как Оксана, торопливо прижалась ко мне и поцеловала. Поцелуй вышел неумелым, она не отстранилась, она ждала моей реакции.

Запах духов, усилившийся в тесном коридорчике до невозможного, сводил с ума. Я почувствовал ее теплые нежные губы, коснувшиеся моих потрескавшихся с холода губ. Не ответить невозможно было, я почувствовал, как Оксана пытается стянуть на пол пиджак, но в крохотном коридорчике сделать это оказалось ей не по силам.

– Давайте, – хрипло, но все так же тихо проговорила она. С вешалки упал ее пуховик, посыпались еще какие-то вещи. Я попытался ответить ей глупой шуткой, каковая буквально застряла во мне, отказавшись выходить.

Оксана стремительно стянула узкий серый свитер, под ним обнажилась белая маечка, медленно поднимавшаяся; у меня перехватило дыхание. Сердце застучало со скоростью отбойного молотка, я принялся помогать гостье.

Она вспомнила, что здесь не место и потащила меня в комнату, заставленную книжными полками. Ее объятия не разжимались, полуобнаженное обжигающее тело по-прежнему прижималось к моему. Пожалуй, я… нет, никаких чувств, никаких эмоций, можно сказать, прострация, где все действия сведены до уровня инстинктов, а движения по определению механичны и очевидны. Какие-то секунды билась мысль, готовая вырваться: прошло уже десять лет с того раза, больше, это же одна из причин, переполнивших чашу терпения супруги, я так и не сподобился ей все объяснить, да мы и не пытались друг друга выслушать ни разу; а сейчас, она ждет третьего….

Мысль оборвалась, сознание остановилось, картинки стерлись из памяти.

Это потом я вздохнул, и перевел дыхание, и разжал стиснутые зубы. То ли несколько минут, то ли мгновение спустя. По прошествии еще какого-то времени, я обнаружил свое положение в пространстве и немедленно перекатился на спину. И кожей обнаружил на себе расстегнутую рубашку, левую ногу, просунутую в брючину и смятые трусы в горошек.

– Ты тяжелый, – произнесла она, вздыхая и садясь на кровати.

Я хотел извиниться, но не смог. Она легко коснулась ладошками сосков и стянула скатавшуюся у горла маечку с пиктограммой улыбающегося лица и подписью «my friend». Гранатовые горошины просвечивали сквозь тонкую ткань. Она посидела еще немного, затем, легко поднялась, подошла к книжному шкафу, как делает обыкновенно гость, впервые попавший в дом нового знакомого и желающий таким нехитрым образом узнать его получше.

– Марк Анатольевич, – ее обращение заставило меня вздрогнуть. – А ваши книги где?

Она стояла ко мне спиной, тонкая маечка едва прикрывала верх ягодиц, собираясь в складки при каждом движении.

Я приподнялся на локте, вспомнил, как минутами раньше она не то стонала, не то кричала. И, чувствуя законную мужскую гордость первопроходца, расправил кремовое одеяло, покрывавшее кровать… нет, никаких пятен.

Оксана повернулась ко мне; взгляд мой невольно сфокусировался в пяти сантиметрах ниже обреза ее маечки.

– Ну что вы, Марк Анатольевич, – она догадалась о моих поисках.

На мгновение, я, кажется, впал в транс, буквально загипнотизированный увиденным, пока крохотный ее шажок не разрушил нарождавшиеся чары.

– А это ваша рукопись?

Она подошла к письменному столу, стоявшему напротив окна. Моя библиотека была ей неинтересна, имена Фриша, Сартра, Бахман, Шмелева, Мережковского ей ничего не говорили. Двигаясь вдоль полок с классиками, она бросила взгляд на листы, лежавшие на краешке стола, подошла и перелистала несколько страниц.

– «Автограф ангела», – прочла она, – Интересно. О чем эта повесть? И, да, кстати, вы же обещали….

Теперь Оксана отправилась в коридорчик на поиски сумочки с медузой. Я натянул брюки и, почувствовал себя немного увереннее.

Подошел к аптечке, и пока она не видела, положил под язык таблетку нитроглицерина.

Послание, что я сочинил в вагоне метро, напрочь выветрилось из головы, за прошедшее время возникли новые, куда более рискованные ассоциации. Взяв ручку со стола, я вписал их на шмуцтитул «Города среди песков» и размашисто расписался под сегодняшней датой. Поблагодарив, Оксана буквально выдернула у меня из рук книжицу и убрала ее обратно.

Освоившись окончательно, но, все так же продолжая обращаться ко мне на «вы» и по имени-отчеству, Оксана отправилась в душ; вволю намывшись, одолжила мой халат и устроилась с ногами в кресле, зажатым меж платяным и книжными шкафам, как раз напротив кровати. Она с интересом разглядывала комнату и меня, рассказывающего ей о только что законченной повести, писателя в обыденном окружении. Потом я позвал ее на кухню пить чай. От ужина Оксана отказалась, мне же есть в ее присутствии казалось не очень пристойным. Но девушка настояла. И продолжала с интересом наблюдать за мной.

Когда я поел и выпил с ней чаю и закончил прерванный рассказ, она спросила:

– Еще будете? – демонстративно раздвинув полы халата. Поскольку я не ответил, а за меня ответило мое лицо, она пожала плечами и, промолвив «как хотите», прошла в ванную. Возвращаясь с кухни, я заглянул в полуоткрытую дверь: Оксана красила ногти и при этом мурлыкала себе что-то под нос.

Когда она вернулась в комнату, то прямиком подошла к столу, вновь полистав рукопись «Автографа», вновь оглядела полки, нашла среди классиков знакомое имя, просмотрела книги и заметила, что у нее «почти все из вашего есть».

– Жаль, мало у вас книг, Марк Анатольевич, – заметила в завершении осмотра Оксана. – Очень жаль.

– Быстро писать не умею, – не знаю, зачем я начал оправдываться. Да и потом… с этой будет на одну больше. К тому же у меня в загашнике несколько рассказов есть, правда у издателей до них руки вот уже сколько не доходили.