Мир приключений 1986 г. - Страница 6

…«В такой же ласковый, в такой же теплый вечер, до новой встречи, мой родной…» — кричал патефон. Все кругом дружно работали, и можно было подумать, что сейчас «довойна» и тушат обыкновенный торфяной пожар, а не копают противотанковый ров.

К вечеру они сделали немало, и военные объявили им благодарность. Самый главный из них пожал Гапону руку. Тот расплылся от радости и сказал:

— Рад стараться!

Собрались опять в бараке у Гапона. В этот раз пришла почти вся «компания»: долговязый Шляпин, Славка Чумиций и их дружки. Гапон сидел у чугунки и время от времени шуровал кочережкой в поддувале, после чего печка начинала гудеть, как примус, и румяниться раскаленными боками. Заводилой, как самый старший и опытный, был Шляпин, недавно вернувшийся из колонии. Он нигде не работал, целыми днями пропадал на толкучке, что–то покупал, что–то менял… Когда соседи стыдили его: «Вон какой лоб вымахал! На парашютный или минный иди, фронту помогать!», он, хмыкнув, бережно чистил рукавом свою черную шляпу, за которую его, собственно, и прозвали Шляпиным: «Я фронту на фронте помогать буду. Через полгода, в восемнадцать лет, призовут — и конец вольной жизни! Хочу впрок пожить!»

— Кончай! — цыкнул на Гапона Славка Чумиций. — Устроил баню!

Гапон и не обернулся. Кто здесь хозяин–то?

— Это у него малярийная привычка, — хихикнул Шляпин и подсел к Гапону. — Вот что, малый, тут один человек — Рябого знаешь? — пшеницы просит. Надо бы разведать. Может, съездишь?

Гапону не надо было долго объяснять.

Шляпин, сдернув свитер и оставшись в тельняшке, достал из–под кровати гитару и принялся тихонько что–то напевать.

— Ты только живей, — бросил Гапону вслед Чумиций.

— А ты б умолк, — невозмутимо отозвался Гапон. — Вы тут не засиживайтесь и печку загасите!

Когда Гапон был уже на улице, песню подхватила компания. Всех громче, с надрывом, орал Славка.

…На запад мимо станции Узловая спешили теплушки с солдатами, платформы с машинами и другим военным снаряжением… Иногда на станции возникал затор. Тогда составы переформировывали и, в зависимости от их важности и срочности, отправляли дальше. А некоторые оставались в тупиках, ожидая своего срока. После этого на толкучках появлялись из–под полы колбаса, мыло и другие редкостные товары.

Страна сражалась, работала день и ночь, а жулье, спекулянты, шпана, всевозможные деляги в годину бедствий думали только о своей утробе. Откуда их столько взялось?! Вот и Мишку Гапонова втянула шпана в свои дела. «Берем мы немного, — говаривал Шляпин. — Подумаешь, какой–то мешок муки! Не обедняют!» Затуманили Мишке мозги: мол, эти составы все равно могут попасть под бомбежку или, еще хуже, в руки врагу. Шляпин и его компания расхваливали Гапона за удачные вылазки, льстили, и легковерный, одинокий, голодный Мишка не мог устоять перед их просьбами.

Через пару часов на попутном порожняке Гапон добрался до пригородной станции Ореховка. Тут он с ходу наткнулся на знакомого машиниста. Тот возился со своим старым паровозом — «щучкой». Ей предстояло тащить назад на Узловую длиннющий состав: в голове стояли пульманы, груженные дровами, брикетом и фрейзером — торфяной пылью; затем — несколько открытых вагонов с чугунными чушками; в середине состава на платформе везли новенький военный катер, рядом с ним ходил часовой — матрос. Проследив дальше взглядом, Гапон увидел с десяток запломбированных двадцатипятитонок с неизвестным грузом. На площадке хвостового виднелась красная фуражка железнодорожного охранника.

— Ты откуда свалился? — спросил машинист.

— К теще ходил щи хлебать, — подмигнул Гапон.

Когда они собирали с Валькой уголь по путям и, случалось, наталкивались на знакомую «щучку», машинист насыпал им полные ведра и дружески толкал коленом под зад. Гапон уважал его и звал по–свойски — дед.

— Подбросишь, дед?

— Можно, только пойди рожу сполосни. А то как сатана какая, — усмехнулся «дед». — Ты, случаем, не в трубочисты заступил?

— Ты на себя посмотрел бы, — беззлобно огрызнулся Гапон и, потоптавшись на месте, спросил на всякий случай, скоро ли отправится состав.

«Дед» объяснил, что они дожидаются вагона с мукой, который задержала мукомолка, и что время пока еще есть.

Гапон оживился: половина работы, считай, уже сделана. Теперь оставалось только незаметно поставить на этом вагоне метку. Вот и все.

Когда состав отмахал от Ореховки километров двадцать, Гапон по крышам добрался до предпоследнего вагона и поставил маленькую «м» — мука. На хвостовой он не пошел: там стоял охранник и мог заметить. На обратном пути Мишка стал проверять остальные вагоны. Делалось это очень просто. У него была припасена обыкновенная железная скоба с остро отточенными концами. Стоило подолбить скобой стенку вагона, и, словно под клювом у дятла, появлялась едва заметная дырочка. Обычно вагоны грузили спешно, насыпом, без тары, и поэтому через пробитое отверстие сразу же просачивалось зерно, соль, крупа, семечки или пуршила мука — что было. Дырочку потом Гапон затыкал щепкой и ставил условную метку, вот и все. Вскрывала вагоны компания Шляпина на Узловой по–разному. Чаще всего просверливали доски снизу и потихоньку наполняли мешки.

Работа у Гапона шла споро, и теперь он уже знал, что и в каком вагоне везут. Спрятав скобу, он лег на крышу и уставился на соседнюю платформу с катером. На палубе катера сидел матрос и тщательно протирал затвор винтовки.

— Эй, — окликнул его Гапон.

Матрос завертел головой.

— Братишка! — еще громче крикнул Мишка и сел, свесив ноги.

Матрос поднял глаза и молча рассматривал гостя. Может, он и не сразу определил, кто это, потому что своей чумазой рожей Гапон напоминал черта.

— Матрос, — уже более почтительно обратился Гапон, — можно твой корабль поглядеть?

Матрос снова склонился над винтовкой, словно ничего и не слышал. А когда Мишка уже собрался было обругать его самыми последними словами, сказал:

— Валяй. — И полез за кисетом.

Прежде всего Гапон прошелся по палубе. По ее гладким выскобленным доскам. Попытался заглянуть под брезент на носу катера, но матрос строго заметил:

— Не трогай!

Больше он не обращал на него внимания, и Мишка опустился в небольшую каюту. В иллюминаторах подпрыгивали желтые перелески, и, когда в просветах голубело небо, казалось, что не по рельсам, а по настоящему морю плывет катер. Он плавно покачивался и вздрагивал.

Середину каюты занимал стол. Под ним стоял сундучок. Мишка не выдержал и открыл. Там он обнаружил несколько буханок хлеба и еще небольшую краюшку, которую можно было слопать мгновенно. Но Мишка знал: матросский паек, — и передумал. В углу сундучка стояли две банки с тушенкой. Одна была начата. Малюсенький кусочек из нее Мишка попробовал. В каюте висел пристроенный к переборке умывальник. Обдав лицо водой и напившись, Мишка вылез на палубу и сел, скрестив ноги по–турецки. Матрос по–прежнему молчал, занятый своим делом. Мишке же, наоборот, не терпелось побеседовать.

— У меня вот есть один дружок — Валентин. Мы с ним тоже матросами хотим стать. Только он капитаном, а я юнгой.

Матрос тяжко вздохнул и, загасив окурок, стал смотреть на рябь проносящегося кустарника.

— Он очень культурный, — продолжал Гапон. — Уже в девятом учится. Его–то сразу возьмут, а уж он своего кореша не забудет!

— Там, в кубрике, возьми банку тушенки. Скоро станция. Нельзя посторонним здесь находиться.

Мишка обиделся — не так его поняли, — отвернулся и начал что–то насвистывать. Тогда матрос сам спустился в кубрик и вынес банку.

— Держи.

Мишка и не глянул.

— Не брезгуй, пацан, флотским. У меня на двоих паек–то выписан, да дружка вот… сняли в Ореховке. Жар у него. Не успел ему передать…

Сказал все это матрос просто, по–свойски. И, плюнув на самолюбие, Мишка взял нежданный подарок. Уже с крыши он крикнул матросу:

— А ты сам на ветру не торчи. А то простудишься. Кемарь себе в кубрике.