Мир приключений 1986 г. - Страница 21

Дубинин вдруг твердо решил ехать на Урал, строить заводы. Там он нужнее, а обучать ребят военному делу любой инвалид–фронтовик сумеет.

Он зашел попрощаться с другом. Милиция помещалась в том же здании, что и военкомат. По длинным коридорам деловито сновали военные, у дверей теснились призывники. На полу намело снегу. В окнах, выходящих на станцию, были выбиты стекла — следы вчерашней бомбежки. Под лестницей гудела железная печка, и уборщица в мужской шапке, присев на ящик, отхлебывала чай из раскаленной железной кружки, прихватив ее полами пальто.

— Значит, точно уезжать надумал? — сказал Молотков.

— Да все уже оформил, — ответил Дубинин и пошутил: — Окопаюсь в глубоком тылу.

— А я уж хотел тебя к нам просить. У меня тут народу раз–два, а дел — вот!..

— Если б раньше. А теперь уже не могу.

— «Не могу»… — проворчал майор. — Помнишь, как нас дразнили? В стенгазете помнишь: «Ударим Молотком и Дубиной по преступным последышам нэпа»?

— Давно было, — улыбнулся Дубинин.

Сколько уж он не был здесь, в этой знакомой комнате? В углу стоит сейф, покрашенный под дерево, на нем цветы в горшке; массивный стол, чернильница «Богатырь» и готический черный стул, неизвестно как сюда попавший в незапамятные времена. Все как будто по–прежнему, но не так… Примешивалось что–то незнакомое, какая–то странность, и он, наконец, понял почему. Стекла перекрещены нарезанными из газет полосами.

— Радикулит на погоду, — словно извиняясь, сказал Дубинин и закрыл форточку. — Значит, худо у вас?

— Да вот так, хуже некуда…

— На фронте тоже не сахар. Немец уже рядом… Тула в осаде… Да что там — в Малоярославце фашисты стоят!..

Молотков подошел к окну. В стекло бился снег.

— Как думаешь, наш город сдадут?

— Не знаю, — не сразу ответил Молотков.

— Не знаешь… Все уезжают. На мосту заторы…

— Фронт близко, бомбежки… Мирными–то людьми рисковать зачем?.. Михаил, а может, все–таки пойдешь к нам? Ну, посуди. Почти весь аппарат на передовой. В моем отделе только два оперативника. С ног валимся. Спекулянты, шпана… А тут еще банда вооруженная. У тебя опыт, работал у нас…

— Опять ты за свое. Я тебе уже сказал. Строить буду, не могу на развалины спокойно глядеть.

— Остался бы ты, — безнадежно сказал Молотков. — Люди нужны…

— Люди сейчас всюду нужны.

— Там, я думаю, поспокойней. А нам — позарез.

— Хитришь ты, Андрей. Мечтаешь опять мной командовать.

— И хитрю, — невольно засмеялся майор. — Неохота с тобой расставаться. А что туго нам — правда, чего хитрить.

Затрещал телефон, Молотков снял трубку.

— Слушаю. Да… Где?.. Еду! Ну, вот… — Он взглянул на Дубинина и заторопился. — Сберкассу ограбили!.. Поезд когда?

— Ночью, — ответил Дубинин.

— Провожать не приду. Видишь как. Прощай.

Они бежали в темноте по неровной земле, словно ощущая ее не подошвами сапог, а обнаженными ступнями. Угадывали малейшие спуски и подъемы; легкие еле успевали вдохнуть и выдохнуть воздух обжигающими кусками: так бешено мчишься, разве что спрыгнув с вагона на полном ходу и напряженно ожидая, что сейчас полетишь через голову.

Гулкий топот ног, взвизг служебной собаки — она яростными рывками натягивала длинный ремень. Проводник еле поспевал за ней, она тащила, как на буксире, ему казалось, что, если он споткнется, она поволочет его по земле.

Впереди была железная дорога. Донесся и быстро вырос шум поезда.

— Скорей, — задыхаясь, сказал Молотков, поравнявшись с проводником. — Скорей, может, успеем!

Со скрежетом и гулом неумолимо приближался состав. Вслед за овчаркой проводник и майор рванулись из последних сил, чудом проскочив перед самым носом паровоза.

Остальные не успели. Состав, преградив им дорогу, начал замедлять ход и замер: светофор впереди округлил свой красный глаз под защитным козырьком.

Отставшие милиционеры и курсанты метнулись было под вагоны, но их остановила резкая команда:

— Назад! Стрелять буду! — Заклацали затворы винтовок, с подножки спрыгнула охрана, сопровождавшая эшелон.

— Мы из милиции! Надо нам! Бандиты, сберкасса… — сбивчиво объяснял Никишов.

— Осади! Назад!

— Ну пропустите, — умолял Никишов.

— Товарищи! — кричал командир группы курсантов лейтенант Немолякин. — Я вам приказываю пропустить!

— Я вам не подчиняюсь. У меня свой приказ. Отойди! — Красноармеец выстрелил в воздух и, передернув затвор, направил винтовку на скучившихся у вагона людей.

Солдат был прав. Он действовал по закону военного времени.

Ругаясь, группа попятилась.

А там, за составом, вдруг загремели выстрелы. Донесся лай собаки… Смолкло… Снова… Лязгнули буфера, состав тронулся.

Никишов, который попытался обежать поезд спереди, вернулся назад.

Уже в полной тишине неслись они к месту перестрелки.

На груде железных чушек у темных пакгаузов ничком лежал Молотков. Чуть поодаль раненный в руку проводник склонился над неподвижной собакой.

Дубинин с женой сидели на чемодане. В вагоне было темно и только в дальнем углу горел в фонаре огарок свечи. В темноте шептались, на верхней полке кто–то храпел.

Поезд двинулся. Но почти сразу где–то дернули стоп–кран. Под вагонами зашипело и заскрежетало.

Хлопнула дверь, в тамбуре вспыхнул фонарик.

— Приготовьте документы.

Вагон ожил, загалдел, зашевелился.

— Назад! — приказали кому–то.

Дубинин протянул билет и документы.

— Отбываете… — сказал человек с фонарем.

— Никишов?.. Что случилось? — узнал его Дубинин.

— Несчастье у нас. Молоткова убили.

Дубинин встал и взглянул на жену.

Они сошли с поезда. Жена что–то говорила о билетах: то ли их сдать, то ли обменять. Она говорила об этом как–то механически, толком не понимая, о чем, потому что молчать было невыносимо.

…Дверь в квартиру Молоткова была открыта. Люди заходили, уходили, появлялись новые.

Дубинин стоял в стороне, у стены, глядя на фотографию Андрея в траурной рамке и держа здоровой рукой чемодан, — так и забыл поставить, как вошел.

Леля внезапно зарыдала и уткнулась матери в колени. А та продолжала сидеть с застывшими глазами.

Жена Дубинина беспомощно суетилась с какими–то сердечными каплями.

Свет погас. Зажгли керосиновую лампу, стены и потолок перечеркнули изломанные тени. Они колыхались, и лица всех то освещало, то задергивало сумраком.

Дубинин медленно приблизился к столу.

— Леля, — с трудом выдавил он, — может… чем помочь надо?

— Ему уже ничем не поможешь, — ответила за нее мать.

Молоткова хоронили утром. Несли венки, ордена — еще с финской. Тоскливо ухал барабан и звенели тарелки оркестра. За гробом шли без шапок, падал снег, головы были в белых хлопьях. Прохожие останавливались и смотрели, редко кто снимал шапку, смерть стала привычной.

На кладбище секретарь горкома Никонорова начала было надгробную речь, но, расплакавшись, не смогла ее закончить. Тогда вышел Дубинин.

— Мы хороним товарища… Замечательного товарища, майора Молоткова. Он погиб от руки врага, и мы клянемся отомстить за него! И будем бить и уничтожать их на фронте и везде… Везде!

Курсанты вскинули винтовки.

Вслед за дружным залпом раздался еще один выстрел — это замешкался молоденький парень. Он стоял растерянный, виновато глядя на всех, словно совершил что–то неуважительное к покойному.

В тот же день Дубинин пришел в горком на прием к Никоноровой. Разговор был коротким.

— Меня Андрей вчера просил остаться. Предлагал идти к нему в отдел розыска. Я отказался. Честно говоря, я не представлял, что положение настолько серьезно… И не потому, что Андрей погиб. Впрочем, и потому. Одно к другому. — Он с хрустом сжал спичечный коробок.

— Курите? — Никонорова протянула ему пачку.

— Спасибо…

— Вы обратились не по адресу. Но, в общем, я в курсе дела. Начальника милиции переводят в Москву. На его место будет назначен Митин, он только что вернулся из госпиталя после ранения. Значит, в отделе розыска остаются всего два человека. Мы запросим насчет вас область. Будем рекомендовать.