Мир приключений 1984 г. - Страница 5

— Как ваше имя? — не давая ему прийти в себя, настойчиво потребовал следователь.

— Меня зовут Рамиро Фернандес Гарсия! Ну и что? — снова вскинулся он. — Почему расстреляли их?

— Так! — Следователь внимательно посмотрел на арестованного. — Во-первых, запомни: если тебя чего-то там и лишили, то сделал это не товарищ Фидель Кастро, а народ… Во-вторых, разговор наш продолжим завтра. Вижу, тебе надо на многое раскрыть глаза…

Следующая ночь также прошла без сна. Он понял, что это провал… Провал непоправимый. Ему был известен не один способ покончить с собой, даже если тебя оставили в одном нижнем белье. Он готов был это сделать: все утрачено, последняя, единственная карта бита! Иного хода нет! Но… Было неясно, на что же они собираются раскрыть ему глаза… На многое… Бесплодно раздумывая над смыслом этих слов, Гарсия все чаще вспоминал Марту, ее родинку за правым ухом, пухлые влажные губы, постоянно что-то просящие глаза… Чувство, которое там, за пределами родной земли, было ему незнакомо, терзало его до изнеможения.

После завтрака бледного, осунувшегося Гарсию вывели во двор, посадили в машину, где уже находились следователь и тот, кто его арестовывал, и повезли по Центральному шоссе на восток.

По обе стороны дороги мелькали пальмовые рощицы, манговые и апельсиновые сады. В разные направления разбегались ряды стройных королевских пальм, от движения автомашины превращавшиеся в приятные глазу ровные линии. Позади оставались почти готовые к сафре плантации сахарного тростника, созревшей папайи — дынного дерева, изумрудные, во многих местах прикрытые тентами квадраты табачных посадок. Они проезжали знаменитый своими сортами район Ремедиос.

То здесь, то там зелень табачных полей прочерчивали цепочки соломенных шляп и согнутых белых спин. “Срезают лишние побеги”, — невольно подумалось ему, и тут же на память пришли слова дона Карлоса, которые тот любил произносить именно в это время года управляющему своего имения: “Срезание почек требует особого внимания, требует любви рабочих к табачному листу. Их рукам вверяется успех всего урожая, поскольку любая их оплошность уже никем не сможет быть исправлена”.

На открытых участках, над распаханной красной землей белоснежным конфетти кружат стаи чаек, прилетевших сюда с моря в поисках пищи. Горбатые серые зебу пасутся на тучных лугах, кропя их светлым горошком. И колючая проволока, размечающая все кругом на участки, вдруг не кажется ржавой, враждебной, колючей.

Рамиро Фернандес Гарсия видит, как сидящий на переднем сиденье следователь отирает лоб, затылок, грудь носовым платком, и до боли в суставах ощущает, что все это — красная земля, зеленый тростник, королевские пальмы, зебу, чайки, даже влажный, липким жаром обволакивающий легкие воздух — как никогда прежде дорого ему, близко его сердцу, но… оно не принадлежит ему, оно недосягаемо, как мираж, как сновидение…

К середине дня “форд” достиг поворота, за которым начинались бывшие земли дона Карлоса. Еще десять километров, и за группой серебристых тополей откроется въезд в аллею из королевских пальм, которая приведет к главному зданию “Делисиас”. Но машина не свернула с шоссе, и он подумал, что они направляются в соседний городок. Когда “форд” приблизился к столь знакомому Рамиро двору, где раньше на цементном полу просушивали кофейные зерна, следователь посмотрел на часы и сказал:

— Стоп! Выходи! Станешь вон там, у бара…

“Зачем? Что они задумали? Убрать при попытке к бегству? Но здесь столько народа… И зачем надо было так далеко везти?” Рамиро Фернандес терялся в догадках. В этот момент из-за угла вышел его старший брат Хосе Луис. Он увидел и сразу узнал Рамиро, бросился к нему, схватил за руку:

— Идем! Скорее! Здесь могут увидеть! — Но, сделав буквально два шага, остановился. — Постой! Ты как здесь оказался? Зачем пришел?

— Хосе Луис, ты жив? Не может быть! А дядя? Где сестра? Как мама?.. — От волнения Рамиро чуть не кричал.

— Тише! — испуганно произнес Хосе. — Какое тебе дело? Тебя все равно никто не примет. Слышишь? Лучше уходи!

— Да ты не бойся, Хосе Луис…

— Я и не боюсь. Не думай, это не страх. Или ты должен прийти к нам по-другому, сам знаешь как, или уходи. Я не знаю, что ты делал все это время, но ты был там, с ними…

— Скажи только, что все живы! Скажи…

— Конечно! Что с нами могло случиться? Уходи! Нас могут увидеть. Ты мне все-таки брат.

— Ладно, Хосе Луис! Скажи только им… А, не надо… Прости… — Рамиро повернулся и зашагал прочь.

— Ну что? — спросил следователь, когда он вернулся к машине. — Жив твой брат? А? Не хочет тебя знать? Вот так!

— Увезите! Увезите меня отсюда! Скорее! — Губы Рамиро Фернандеса зашептали слова проклятий, хотя он и сам не знал, кого и что проклинает: инструктора Альберти, себя, судьбу или… Он схватился за горло и, забившись в угол, умолк.

Когда они выехали на шоссе, следователь коротко бросил притихшему Рамиро:

— Сколько ты уже здесь?

— Скоро два года. — И Рамиро Фернандес Гарсия твердо и решительно посмотрел в глаза следователю. — Не думайте, что проговорился. Я сам! Я расскажу вам все…

Машинка стучала, словно сотрудник, сидевший за ней, стремился выйти победителем конкурса. Следователь то и дело просил Рамиро Фернандеса Гарсию говорить помедленней. Тот же весь ушел в воспоминания, и временами казалось, будто он забыл, что находится на допросе в органах безопасности, и рассказывает о себе друзьям, с которыми давно не виделся. В июле 1959 года они вместе с сыном дона Карлоса уехали с Кубы и сначала поселились в Майами-Бич, в дорогом отеле “Карибиан”. Правда, жили каждый в своем номере — разница в цене была значительной, — но кругом бурлила с детства увлекавшая его жизнь. Деньги у Рамиро были — дон Карлос перед отлетом в Испанию снабдил его на первое время, — и Рамиро, очутившись на богатейшем из курортов, старался взять все, что мог. Однако деньги быстро кончились. Сын помещика купил себе небольшое дело, но Рамиро ни компаньоном, ни служащим в него не позвал. И тут начались неприятности. Не проходило и недели, чтобы его не вызывали в отдел иммиграционной службы США.

— Я не понимал, чего они добивались, пока однажды мистер Эверфельд прямо не сказал мне: “Ведь вас арестовывали после нападения на Монкаду”. Я удивился, откуда им это известно, но позднее мне стало ясно, что этот Эверфельд из ФБР, хотя и работал в иммиграционном отделе. На Кубе меня действительно арестовывали после Монкады. Но членом отряда Фиделя я не был, хотя помогать им помогал через Педро Родригеса.

— Через кого?

— Педро Родригес Гомес — мой друг детства. Он был близок к отряду Фиделя, но перед самой революцией мы с ним поссорились — не сошлись во взглядах…

— Так, так! Продолжайте.

— Я помогал революционерам, хотя и не понимал, чего Кастро добивается. Но Эверфельд твердил одно и то же: “Мы не доверяем вам. Докажите свою лояльность. Докажите нам, что вы не кастровец. Иначе вышлем обратно на Кубу”. Я не знал, какие ему нужны доказательства, и тогда он открыто предложил сотрудничать с ФБР — выявлять коммунистов и кастровцев среди кубинцев, которые приезжают в Штаты. Я сказал ему, что политикой никогда не занимался, почти все время провел в провинции, мало кого знаю. Но ему, видно, было все равно. А мне… Мне нужны были деньги.

Так Рамиро Фернандес Гарсия стал работать на ФБР. Вместе с пятью такими же, как и он, гусанос[5] он должен был следить за пилотами, совершавшими регулярные рейсы между Гаваной и Майами, подслушивать их телефонные разговоры в отелях и составлять по ним оперативные сводки.

В январе 1961 года ФБР передало Фернандеса в распоряжение Центрального разведывательного управления США. Произошло это на частной квартире в центре Нью-Йорка.

— Поначалу часа три со мной беседовал рыжий детина. — По всему было видно, что Фернандес Гарсия охотно давал показания. — Потом мне сказали, что это один из помощников самого Аллена Даллеса. Расспрашивал о моей жизни, допытывался, хочу ли возвратиться на родину “без коммунистов”.