Мир приключений 1984 г. - Страница 143

В племени кроу Девитт Диллон занимается хозяйственными вопросами (по образованию он экономист). Он регулярно следит за прессой, отмечая все, что касается прав индейцев на полезные ископаемые. О радиоактивном заражении земли индейцев пуэбло-лагуна он узнал из заштатной газетенки, уделившей событию абзац.

Через три дня Девитт Диллон был на месте происшествия. Неделя ушла на уговоры старейшин — очень уж они боялись закрытия шахты, потом был вызван известный индеец-адвокат Томас Две Стрелы, и племя подало в суд. Суд нескорый, приговор которого вряд ли будет таким, каким хотят его видеть индейцы, но главное, он должен привлечь внимание общественности к положению индейцев.

Опыт в таких делах Девитт Диллон приобрел в родном племени, когда на территории кроу обнаружили гигантские залежи угля. Угольный пояс тянется к востоку от Скалистых гор с севера на юг, начинаясь в резервации кроу и кончаясь в земле чейенов. Уголь оказался первосортным — с минимальным содержанием серы — и залегает так близко к поверхности, что стоимость добычи получается раз в десять ниже, чем в Европе.

В конце шестидесятых годов угольная компания “Истерн Коул” выразила желание заключить с племенами кроу и чейенов договор. Это само по себе было удивительно, потому что до этого обходились без затяжных процедур.

Кроу заключили договор, по которому компания получила право копать уголь до тех пор, пока он есть в недрах резервации. Индейцам была установлена плата в семнадцать с половиной центов за тонну. Заключив договор, “Истерн Коул” работ не начала: ей важно было застолбить участки, а уголь мог и подождать до лучших конъюнктурных времен.

И времена не заставили себя ждать: 1973 год, первый энергетический кризис, резкое повышение цен на нефть. Уголь стал вдруг очень нужен.

Когда в 1974 году в резервацию прибыли первые угледобывающие машины, кроу гораздо лучше разбирались в событиях большого мира, чем десять лет назад. В прошлом веке их силой согнали с военной тропы, теперь они вступали на тропу судебную. Конечно же, у белых и тут сила была неизмеримо большей! Зато у индейцев было преимущество — неожиданность. Что ни говорите, а голливудские краснокожие (а именно по вестернам сформировано представление об индейцах у среднего американца) не носились по прериям с адвокатским портфелем!

Кроу посоветовались с экспертами и пришли к выводу, что договор с компанией “Истерн Коул” подлежит пересмотру. В том же 1974 году вожди племени кроу подали на компанию в суд.

Дело стало сенсацией: первое из индейских племен потребовало пересмотра несправедливого договора, решило получить назад хоть часть своих богатств. Забегая вперед, скажем, что от суда индейцы кроу пока ничего не добились, и процесс не кончен. Но Диллон — а он и был инициатором — доволен: процесс привлек внимание общественности. Люди, для которых само понятие “индеец” было связано с воспоминаниями подросткового возраста и уж никак не с чем-нибудь серьезным, вдруг начали уяснять, что индейский народ существует, что у него важные проблемы. И что положение его отчаянное.

Так пришла очередь дело воде. Три четверти индейцев США живут в засушливых районах юго-запада страны — пустынях и полупустынях. Земля там без обильной влаги родить не способна.

Самый большой успех “водной войны” — решение суда, по которому пять небольших племен нижнего течения реки Колорадо получили право на половину ее воды. Правда, воспользоваться племенам удается дай бог десятой частью того, что им причитается, — сложное гидротехническое строительство им не под силу: не хватает капиталов, специалистов и многого другого.

Процессы следуют один за другим: бой за права индейцев Северо-Запада на рыбную ловлю в Великих Озерах был самым громким из них. Восьмилетним мальчиком поклялся Девитт Диллон выучиться в школе всему, что знают белые. Тогда ему казалось, что это “все” — арифметика, английский язык, чистописание и бейсбол. Теперь, когда взгляды его расширились, он убежден, что индейцам уже хватает этнографов, фольклористов и мастеров народного искусства. Пришло время инженеров, экономистов, юристов и бизнесменов.

Если учесть, что из трех индейских детей кончает начальную школу всего один, да и этот окончивший редко когда продолжает образование, мечты Девитта Диллона выглядят утопией. Но… Кто бы мог подумать, что за последние полтора десятка лет трижды выйдут индейцы из резерваций? В 1969 году, когда они заняли тюрьму Алькатрас в заливе Сан-Франциско. В 1973-м — захват поселка Вундед-Ни. “Длинный марш” в 1978 году, когда за сто пятьдесят один день тысяча индейцев из разных племен прошли четыре с половиной тысячи километров и поставили вигвамы перед Белым домом.

Индейский марш еще только начался…

Я хорошо помню Днепродзержинск весной 1942 года, дом на перекрестке двух центральных улиц, в котором был размещен переведенный из г. Александрии Кировоградской области немецкий военный госпиталь. (Сейчас это здание принадлежит городскому профессионально-техническому училищу № 22.) Нас, пленных, привезли из лагеря и закрыли в большом зале. Зал был разделен колоннами, окна, забранные массивными решетками, выходили во двор.

После расстрела наших пяти товарищей в городе Александрии нас осталось сорок пять человек, и мы сразу были распределены по рабочим местам: портных, плотников, сапожников, слесарей направили в мастерские при госпитале.

Мой товарищ Цвинтарный стал истопником в прачечной, я же попал “на этаж”, в помощники к санитару Паулю. Мне было выдано подержанное немецкое обмундирование. Пауль был старый, ленивый немец, туговат на ухо, вдобавок у него постоянно что-то болело. Пауль знал русский язык.

Моей обязанностью было мытье суден из офицерских палат, которые выносил мне Пауль. Палат было восемь, в каждой по двадцать офицеров. За один день мне приходилось перемывать более двухсот суден. К вечеру я едва стоял на ногах.

— Эй! Ходи ты сам по палатам. Чего я тебе буду судна выносить в коридор, у меня и так дел по горло! — заявил мне пьяный Пауль.

Пауль был в восторге от того, что ему не придется больше нагибаться.

Ночами, лежа на своей жесткой железной кровати, ворочаясь с боку на бок, я непрестанно думал о побеге. “Бежать! Только бежать!” — это была единственная мысль, которая до боли сверлила уставший от напряжения мозг. Порой терзал по ночам яд слабоволия. Когда же осуществить побег? Сколько можно ждать! Стоит ли дальше жить? Но перед взором вставали легендарные Камо и Котовский. Эти герои были для меня живым примером. Их воля была сильнее кандальных цепей, железных решеток и глухих тюремных стен. И я обретал душевную силу. Жажда жизни взывала к борьбе, к мести!

Шли дни. Желаемое не исполнялось, и я снова изнемогал от сознания ужаса случившегося. Но в одну из таких мучительных ночей припомнил недавнюю картину лагерной жизни.

За колючей проволокой кировоградского лагеря находилась куча песка. Гитлеровцы ради собственной забавы заставляли пленных заниматься бессмысленной работой — нагружать в тачку песок, отвозить его в другой конец лагеря, там сыпать в кучу и тут же снова наполнять им тачку и доставлять его на прежнее место. По команде “Лос! Бистро!” заключенные должны были катить тачку бегом. И они бежали, спотыкались, падали от изнеможения, вставали и снова бежали под издевательский смех и выкрики немцев. Кто не выдерживал и бросал тачку, того настигала пуля. Но большинство заключенных выполняли приказ фашистов. Они не просто подчинялись грубой силе и делали это не от страха. Нет, совсем нет! Они стремились перенести все муки, все страдания и унижения, как моральные, так и физические, только для того, чтобы сохранить жизнь для борьбы! Они были борцами, и они боролись! Об этом говорили их глаза, полные гнева и презрения. И в этом молчаливом поединке я видел победу советских людей, их моральное превосходство над гитлеровцами.