Мир приключений 1968 № 14 - Страница 8

«И эти не повернут!» — с гордостью за товарищей подумал Пахомов и вслух сказал:

— Ого, неживые! Настоящие казаки, вот что я тебе скажу!

— Что? — изумился инструктор. Потом махнул рукой. — Давай по четверке. Один будет стоять. Все вы какие-то тронутые.

Это было очень кстати. Пахомов как раз и намеревался договариваться, чтобы ему разрешили подняться в воздух со своей маленькой группой. Он побежал за друзьями. Сережа не спал. Лещилин поднялся на ноги, лишь коснулись его плеча, а Володкина расталкивали долго.

— А это еще что? — сердито воскликнул инструктор, когда в дверцу просунулся Сережин пиджачок. — А ну, брысь… — И он осекся. — Так бы сразу и сказал, что разведчики, — с укором обратился он к Пахомову. — Эх, ребятки… Нелегкая у вас жизнь. Зато и вознесу я вас сейчас! Аж Москву будет видно.

Аэростат пошел вверх. Сережа, впрямь поверивший, что сейчас увидит Москву, навалившись на борт корзины, вглядывался в даль. Розовая дымка застлала горизонт, ничего не было видно. Он посмотрел вниз. Поле будто сжималось. Рота, еще недавно занимавшая довольно большую площадь меж трех копенок, вдруг стала пятнышком, испещренным серовато-зелеными точками, и стремительно проваливалась все глубже.

— Да вон же Москва! — старательно отвлекал его внимание от удалявшейся земли инструктор. — Неужели не видишь? Дальше, дальше смотри! — И, обняв рукой за плечи, мягко, но настойчиво приподнимал голову выше, выше, где видно только спокойное небо.

Лещилин сидел напротив инструктора у дверцы как ни в чем не бывало. Лишь губы его чуть шевелились. Пахомов скорее догадывался, чем услышал: «Раз, два, три». Андрей считал пульс.

— Как? — спросил его Пахомов.

— Нормально, — пожав плечами, ответил сержант.

А Володкину было не по себе. Глаза расширились, на лице проступили крупные капли пота, он глотал и все не мог проглотить какой-то застрявший в горле комок.

— За Андреем пойдешь, — толкнув его в плечо, громко сказал Пахомов. — Только не сразу. А то еще сядешь на него.

— Вот и начнется игра в лошадки! Точно ты говорил — казаки! — сразу ввязался в разговор инструктор, понимая, что сейчас этому рослому парню больше всего нужна хоть какая-то шутка. Пусть даже непонятная, пусть хоть на миг отвлечется.

Лещилин остался верен себе. Будто шло обычное занятие, стал на порожке корзины и, легко оттолкнувшись, спрыгнул с него.

Володкин отважился не сразу. Упираясь руками в борта, он смотрел в развернувшуюся под ним бездну. Внизу, уже далеко, уплывал белый парашют Андрея, а он все не мог решиться.

Инструктор уже занес за его спиной всю пятерню, намереваясь дать «то еще ускорение», как говорится среди парашютистов. Пахомов остановил его.

— Пусть сам.

— Ура! — вдруг во всю глотку заорал Володкин и так стеганул, что корзину швырнуло вверх: она заходила ходуном.

— Черт шалавый! — выругался инструктор. — Из-за таких вот психов голова и разламывается.

Но он улыбался. Кто-кто, а уж эти инструкторы знают, как кому дается прыжок, определяют состояние человека, едва взглянув ему в зрачки. И тот, кто сумел себя преодолеть, навсегда завоевывает их признание.

А Сережа? Странное дело: он теперь совсем ни капельки не боялся. И даже было непонятно — чего это волнуется Пахомов и все говорит, говорит ему что-то, помогая подняться и стать на краю раскачивающейся корзины.

— Ну, догоняй своих!

И Сережа прыгнул, даже не глядя вниз, совсем так, как в речку с крутого берега, только не было где разбежаться.

Земля вдруг встала дыбом, рухнула куда-то и тотчас зеленой, размазанной полосой вылетела сбоку, мелькнул кусочек чего-то голубого, кажется неба.

Но не успел еще Сережа сообразить, что это крутит его, как над головой гулко бахнуло, с силой рвануло, и он повис — совсем неподвижно повис — в необозримом безмолвном просторе.

Лишь через несколько секунд он пришел в себя, и необыкновенная, неописуемая радость охватила его. Где-то внизу, будто по невидимой крутой горке, съезжали два белых купола: это летели Лещилин и Володкин. Потом немного в стороне пронеслась какая-то черная тень. Она стремительно удалялась и вдруг вспыхнула внизу белым язычком. То Пахомов затяжным прыжком обогнал своих друзей, чтобы встретить их на земле. А все это время, пока Сережа смотрел на белые купола внизу, кто-то громко кричал рядом, кто-то невидимый пел звонкую песню…

И никак не понять было Сереже, что это поет он сам, поет все его существо.

Земля, сначала далекая-далекая, теперь быстро приближалась. Уже хорошо были видны бегущие люди. Они махали руками и что-то кричали ему. Что?! Сережа вспомнил. Сжал ступни вместе, крест-накрест перехватил над головой лямки, потянул их, развернулся так, чтобы земля наплывала ему навстречу, а она уже не наплывала — она летела все быстрей и быстрей. Удар был несильный. Сережа упал на бок и, конечно же, поднялся бы сам, но его сразу подхватили сильные руки.

То был совершенно необыкновенный день в роте. Когда вернулись в свою землянку, никто уже не заснул. Каждый хотел рассказать о своих переживаниях, все говорили без умолку. Но настоящим героем был Сережа Кузовков, его прямо-таки затискали в объятиях.

Вскоре приехал на велосипеде кассир бригадной финчасти, и бойцам выдали по двадцать пять рублей.[2] Деньги давали сотнями, сразу на четверых. Их тоже сложили в общий котел, и несколько считающихся в роте самыми хитрыми и пронырливыми парней были срочно откомандированы на небольшой поселковый рынок. Что можно было купить в то время? Махорку, папиросы-гвоздики, ряженку, пирожки с картофельной начинкой — вот, пожалуй, и все. Но покупатель пришел оптовый, сотни только мелькали в руках, и базарные тетки не очень торговались. А отнаряженным купцам удалось раздобыть и небольшой кулек карамельных подушечек. Это была уже роскошь. В тот вечер долго горели костры разведчиков. Пир шел горой, и легкий папиросный дым кружил над головами.

Следующий день начался с укладки парашютов. А ночью… Опять привезли аэростат, но теперь его не было видно в черном небе. Да и вообще ничего не было видно кругом. Лишь несколько костерков яркими точками теплились по краям поля, указывая парашютистам направление полета к земле.

Затем начались прыжки с самолета — дневные, ночные, на лес, на воду. И уже вдали от лагеря приземлялись солдаты, чтобы сразу же, едва отстегнув парашюты, начать марш-бросок. Недавние десантники по названию, они теперь стали настоящими крылатыми пехотинцами, а на груди у них рядом с гвардейским значком появились бело-голубые эмблемы парашютистов.

Как-то под вечер крытый грузовик привез новенькие, прямо с фабрики, парашюты. Запасных к ним не было: у десантника, идущего в бой, на груди крепится вещмешок. Парашюты раскрыли, придирчиво осмотрели и снова тщательно уложили. Но теперь в кармашках ранцев записок с фамилией не было. Боевые парашюты вместе с боекомплектом, шоколадом и сухарями разместили на стеллажах специально построенной и просушенной жженой серой, чтобы не завелся грибок, землянки. Возле нее встал часовой.

Когда работу кончили, по обыкновению, сели перекурить на теплой крыше своего жилища.

Смеркалось. Стрижи, беспорядочно носившиеся над полем, слетались в одну стаю, и она с громким щебетанием скрылась за лесом.

— Наверно, и мы так скоро, — задумчиво сказал кто-то. — Учились порознь, а теперь соберемся всей бригадой — и туда.

Разведчики невольно посмотрели на запад. Солнце только село, но небо быстро темнело. Отсветы молний озаряли наползавшие издалека черные тучи. Потянуло холодом. На западе шла гроза…