Мир Марка Твена - Страница 12
Свой последний рейс он выполнял вверх по реке, к Сент-Луису. С берега пароход обстреляли. На причале в Сент-Луисе почти все мужчины были вооружены.
Гражданская война расколола Америку пополам. Южная Каролина и еще шесть южных штатов объявили себя независимыми от американского союза и образовали конфедерацию. Они поклялись, что не допустят отмены рабства, чего добивался новоизбранный президент страны Авраам Линкольн.
Штат Миссури, где был расположен родной Твену город Ганнибал, поначалу хотел остаться в стороне от конфликта. Но правительство, опережая южан, ввело в штат Миссури свои войска. Тогда губернатор штата призвал к сопротивлению. Повсюду стали возникать отряды ополченцев, называвших себя милицией.
Твен в эти дни находился в Ганнибале. Ночью человек пятнадцать парней, с которыми он еще недавно играл в пиратов, собрались в укромном местечке, выбрали капитана и образовали военное подразделение. Твен был назначен лейтенантом. Отыскали старинные ружья, кинжалы и сабли. А под утро выступили в поход.
Почему Твен решил сражаться на стороне плантаторов-южан? Он, наверное, и сам бы не смог ответить вразумительно. Выросший среди негритянских ребятишек, страстно почитавший дядюшку Дэна и с детства ненавидевший работорговцев да надсмотрщиков, он бы должен был, кажется, всем сердцем откликнуться на благородный призыв Линкольна покончить с рабством, этим позором Америки. Но в ту пору он был совсем молод и не слишком задумывался над собственными поступками. Ему показалось, что северяне своим вторжением глубоко оскорбили родной ему штат. Все вокруг кричали о попранной независимости Миссури, ни о чем другом. И Твен поддался этому угару глупой патриотической воинственности.
Свою армейскую службу он потом вспоминал как сплошную комедию, лишь под самый конец принявшую другой, жестокий оборот. Ганнибальские ратоборцы дали отряду пышное имя «Всадники из Мариона» — так назывался округ, включавший в себя Ганнибал. Всадники — пока что на своих двоих — отправились к близлежащей деревушке и там расположились на постой в ожидании врага. Фермеры встречали их с распростертыми объятиями, щедро кормили, снабжали мулами и лошадьми да произносили высокопарные речи о священном долге и отпоре врагу. Но враг что-то не появлялся, и война до поры до времени выглядела для новоявленных воинов лишь забавным приключением.
Разбив лагерь на берегу лесного ручья, с утра до ночи купались, ловили рыбу и уплетали грудинку, которую так вкусно готовят по-деревенски. Правда, в амбарах, где всадники устраивались на ночь, было полно крыс; в них швыряли кукурузными початками, промахивались, будили соседей, и начиналась драка — кровь лилась из расквашенных носов, но это была единственная пролитая кровь.
Раз в два-три дня прибегал с какой-нибудь фермы негр, чтобы сообщить, что приближается неприятель. Тогда поспешно снимались с места и производили отступление — все равно куда, только не навстречу противнику. Один фермер, приютивший их после подобного маневра, заметил, что ганнибальская армия воистину непобедима — ни у какого правительства не хватит денег на подметки своим солдатам, если оно вздумает преследовать рыцарей из Мариона.
Но однажды заржавленные винтовки все-таки вступили в дело. Твен с пятью своими товарищами стоял в дозоре на развилке дорог. Была лунная ночь; из лесу выехал всадник, раздался залп, и человек свалился на землю. Стрелявшие бросились к нему — он был в штатском, не имел при себе оружия и что-то лепетал о своей жене и ребенке. Жгучий стыд и раскаяние испепелили душу Твена. В эту минуту он бы немедля расстался с собственной жизнью, если бы такой ценой удалось воскресить погибшего.
А на следующий день стало известно, что из Сент-Луиса вышел целый полк северян под командованием Улисса Гранта — искусного военачальника, который потом станет во главе правительственных войск и после войны будет избран американским президентом. С Грантом шутки были плохи; посовещавшись, решили объявить о самороспуске отряда и двинулись по домам.
На этом война для Твена закончилась. Он твердо решил, что больше не будет убивать незнакомых людей, которые не сделали ему никакого вреда. И, сложив чемоданы, отправился вместе со своим братом Орионом на Дальний Запад, в Неваду.
Тогда Невада еще не получила права штата — она именовалась территорией и участия в войне не принимала. Ориону Клеменсу выхлопотали должность секретаря губернатора этой территории, а Сэм стал секретарем секретаря. Будущие служебные обязанности его не волновали, зато дразнили воображение россказни про богатства, которые валяются в Неваде прямо под ногами. Вскоре после того, как Неваду бесцеремонно отобрали у мексиканцев, там было найдено серебро. И тут же авантюристы со всей Америки начали съезжаться в эти дикие края на поиски удачи.
Путь туда был долгий и трудный. Две недели приходилось трястись на почтовых мешках по тракту, где заправляли лихоимцы, по которым давно плакала виселица. Вокруг, насколько хватало глаз, лежали солончаки. Каждые полсотни миль попадалась станция — приземистые домики из бурого кирпича под соломенными крышами, трактир, где на земляном полу стоял открытый мешок муки и валялось несколько кофейников, которые никогда не мылись. Ели на засаленных досках колченогого стола, окруженного свечными ящиками, заменявшими стулья. Смотрители и служащие спали тут же, на прогнивших тюфяках, и никогда не расставались с испытанным кольтом.
Вот в какие места занесла судьба Сэма Клеменса, уже открывшего в себе писательский дар, но пока не помышлявшего сделать литературу своей профессией. Он, как все, намеревался в Неваде быстро разбогатеть, напав на плодоносную серебряную жилу, и облачился в потрепанную шляпу, синюю шерстяную рубаху и грубые рабочие брюки, заправленные в сапоги. На службе делать ему было нечего, жалованья он не получал, но не расстраивался — найти бы богатую залежь, ведь другим удается. С утра до ночи рыскал по окрестностям старательской столицы Вирджиния-Сити, ставил заявки, промывал грунт, убеждался в ошибке и, что ни день, просыпался с твердой надеждой, что уже нынче-то ему непременно повезет.
Про любимчиков фортуны рассказывали на каждом углу. Кое с кем из них Твен был хорошо знаком. Обычно это были люди грубоватые, кичливые и на удивление невежественные. Они привыкли действовать подкупами и взятками, жульничали и водили за нос доверчивых компаньонов. В ходу был прием, известный как подсаливание жилы. С нового участка брали на пробу грунт и отправляли его на обогатительную фабрику, чтобы установить содержание серебра. В этот грунт подмешивали действительно богатой руды или даже растолченные в порошок серебряные монеты. Анализ на фабрике давал удивительные результаты, организовывалась компания, акции шли по большой цене. А мошенник, облапошив простодушную публику и выжав большие деньги из клочка земли, не годной и для пастбища, норовил побыстрее убраться из Вирджиния-Сити.
О невезучих старателях говорили: «Пришел с начинкой, ушел без потрохов».
Кто-то пускал себе пулю в лоб, кто-то, смирившись, становился обыкновенным чернорабочим и промывал чужую руду. А разбогатевшие — тут их называли набобами — соперничали друг с другом по части крикливой роскоши своих особняков и экипажей. Они разъезжали по Европе, скупая всякую дрянь, которую не умели отличить от предметов настоящей старины, и были убеждены, что подают достойный пример правильной жизни. Однажды Твен плыл на пароходе вместе с одним из крупнейших невадских богачей Смитом. Пассажиры заспорили, сколько миль пройдет судно за круглые сутки, каждый черкнул на листке свой ответ и запечатал его в конверт. В назначенный срок помощник капитана сообщил, что было пройдено 208 миль. Смит радостно захлопал в ладоши, уверенный, что вышел победителем. Он ведь назвал близкую цифру, 209 миль. И записал ее так: «2009» — двести, а потом еще девять.
Но счет деньгам набобы знали хорошо. И попусту не расходовали ни цента. Главная улица Вирджиния-Сити украсилась конторами предпринимателей, ворочавших миллионами, а также вывесками бесчисленных кабаков, увеселительных заведений, полицейских участков; в конце ее красовалось здание тюрьмы, которая никогда не пустовала. Бум был в полном разгаре. Преследуя петляющую жилу, прокладывали тоннели через весь город, и в помещениях поминутно вздрагивали стулья от взрывов, производимых под домом на глубине десятка метров. Над городом висело плотное облако известковой пыли. Невада тех дней оставалась фронтиром во всей его нетронутой красочности. У любого жителя Вирджиния-Сити была своя разработка, сулившая сказочные богатства в самом близком будущем, но пока все эти шахты — «Султанша», «Бумеранг», «Серый орел», «Умри, но добудь» — не приносили ровным счетом ничего, и половина населения старательской столицы безнадежно увязла в долгах мяснику и булочнику. Орудовали грабители и убийцы, окруженные особым почетом сограждан, видевших образец твердости характера в каждом, кто, по местному выражению, «держал частное кладбище», регулярно пополняющееся трупами соперников и просто неугодных тому или иному из королей преступного мира.