Мир без лица. Книга 2 - Страница 1

— Видар-Видар-Видар… — бормочу я, раскачиваясь взад-вперед, с глазами, уставленными в пространство, — Видар-Видар-Видар…

Снова темница. Снова сырость и запах земли, запах тлена, запах разверстой могилы, поджидающей меня снаружи. За окном стоит ночь, она сияет черным агатом на фоне серых выщербленных стен, незаметно переходящих в кривой низкий свод. Окно под потолком совсем не дает света — даже кажется, что оно вытягивает свет из камеры. Из допросной. Из пыточной. А где я, собственно?

О, сколько современному человеку скормлено историй о том, как пахли и как выглядели средневековые «приюты скорби» — от достославного Бедлама[1] до каменных колодцев в фундаменте замка всякого уважающего себя темного властелина. И что? В памяти остается лишь общее ощущение дефицита мебели, пространства и санинспекции — пусть выпишет владельцу штраф за жестокое обращение с оппозицией. А детали, отличающие камеру от пыточной, а пыточную от допросной, где детали, я вас спрашиваю? Вот мне, вот сейчас, вот здесь дико интересно, куда я попала и что со мною собираются делать — и в каком подсознательном интернете мне эту информацию взять?

А только что я была такой храброй! Я говорила Нудду — где он, кстати? — что меня здешние мытарства даже нервным тиком не наградят. Вранье. Именно нервный тик мне и грозит. В первую очередь. А во вторую, наверняка, — язва и инфаркт. Не надо думать, что страдания, причиненные мне подсознанием, пройдут для тела бесследно. Все-таки не в дофрейдову эпоху живем, знаем, что все болезни — от нервов.

Из-за приключений на этом чертовом острове я заболею, непременно заболею. Чем-нибудь унизительным и неизлечимым. И надо мной будут втихаря смеяться. А может, и не втихаря. Ах, Мирра Искандеровна, кому это вы так соблазнительно подмигиваете? Уж не мне ли? Ах, синдром Туретта[2]! Да что вы говорите? У вас так очаровательно выходит, никогда бы не поверил. Уж они повеселятся на мой счет, уж они поострят. У молодых красивых баб, выбившихся в мелкие начальники, толпы врагов. Не меньше, чем у тех, кто убил короля, женился на королеве, узурпировал трон и пытается устранить наследного принца. И мое положение не лучше, чем у Клавдия — тОлпы Гамлетов, дай только слабину, придут по мою душу. И на моей стороне не будет никого, никого — вот как сейчас.

Где же ты, Нудд? Что они с тобой сделали? Почему я не помню ничего с того момента, как нас опутал и едва не удушил сачок для иномирных бабочек — для сильфа и для человека? Если бы ты был здесь, ты бы объяснил мне самое главное — возможности наших тел, моего и своего. Только что я верила: мы всесильны и неуязвимы. Но нас поймали, растащили по разным камерам, заперли и… напугали. Меня, во всяком случае. Мне хочется услышать хоть чей-то голос, хоть чьи-то разъяснения. Пусть придет хоть кто-нибудь! Пусть кто-нибудь придет и заговорит со мной!

Какую-то власть над этой реальностью моя истерика имеет. Дверь, сбитая из толстых потемневших досок, отворяется. В проеме растерянно застывают два стражника, очевидно, притянутых сюда моим мысленным воплем: придите же, наконец, придите ко мне, люди! Один, постарше и поотвратительнее — есть такая разновидность мужчин, способных обдать тебя нечистым запахом своих мыслей на изрядном расстоянии — вступает в полосу темноты, царящей в камере.

— Эй, ведьма! — мерзко причмокивая, заявляет он. — Здесь не положено!

— Чего не положено? — весело интересуюсь я, зная ответ. Фильм «Весна», год 1947.

— Ничего не положено! — как и задумывалось, рявкает отвратительный. — Не положено колдовать!

— Да ну? — радостно изумляюсь я и, вынырнув из тьмы, вдавливаю в его горло… маузер. Откуда у меня такие чекистские наклонности? Почему не «Макаров», не ТТ, не револьвер? Но, возникнув самочинно, словно продолжение руки, длинноствольный и плоский, маузер уже жил своей смертоносной жизнью. И, ведомый собственной волей, ткнулся дулом в нижнюю челюсть охранника, вызвав у того лишь глубокое недоумение. Ах, да! В этом мире нет огнестрельного оружия. То есть не было. До сегодняшнего дня.

Я не меньше секунды коченею, представляя неминуемое и близкое будущее: пуля, оставляя все расширяющиеся дыры в челюсти, нёбе, лобных долях, пробивает себе путь к темени и вылетает оттуда в фонтане крови, осколков кости и ошметков мозга, а в черепе появляется багровая яма размером с кулак. И сгибаю палец.

— Ыаххх… — только и может произнести второй охранник.

— А теперь ты отведешь меня к Нудду, — медленно говорю я, оборачиваясь к оставшемуся в живых свидетелю моего грехопадения. После того, как отвратительный, лишенный лобных и теменных долей мозга, упал навзничь и перестал быть, я поняла: мне уже не стать прежней. Пусть это страшное, лежащее навытяжку, с растекающейся под головой темной лужей, и не было человеком в полном смысле слова, и кровь его не является настоящей кровью, и смерть его не стала истинно смертью… Но эта самая лужа — Рубикон, который я перейду сейчас и навсегда.

Выживший стражник трясет головой. То есть кивает, мелко-мелко дрожа всем телом. Латы его звенят. Я поворачиваю его спиной ко мне и придаю ускорение в сторону коридора, небрежно постукивая стволом по мятому железу доспеха. Не знаю, пробьет ли пуля стражникову броню, но и вояка этого не знает. А значит, будет слушаться.

К сожалению, Нудд не в соседней камере. И вообще не в камере. Ощутив магическую природу сильфа, наш захватчик решил его допросить. Лично. В своем, черт возьми, кабинете. Чтоб, значит, не мерзнуть в каменных мешках, ниже уровня земли расположенных.

Замок был похож на скверно приготовленный торт. Низ — жесткий, подгоревший корж, пустой и иссохший. Пройти его насквозь не составило труда. За дверьми не слышалось ни стонов, ни храпа людей, спящих в неудобных позах в тесных сырых камерах. Такое ощущение, что хозяин замка — человек добрый. Может, даже настолько добрый, что немедленно казнит пленников, экономя на их содержании. Вот и не болтаются по коридорам бесконечные разводящие и надзирающие. Зато едва мы поднялись на пару этажей, то сразу вляпались в… крем!

Гигантские холлы, парадные лестницы, пролеты длиной с трамплин — как их пройти незамеченными? Куда ни глянь — всюду стража в форме. И не тюремная охрана, а подымай выше — охрана лестничная и коридорная! Или как она тут зовется. В общем, другая форма и рожи посвежей.

— Ну, дальше мне с тобой не по пути, — говорю я на ухо своему заложнику. — А чтоб ты не поднял тревогу…

И я делаю микропаузу. Интуитивно. В конце концов, я намеревалась сказать: я тебя свяжу и оставлю здесь. Или я тебя заколдую и оставлю здесь. Нет, убивать его я точно не собиралась. Как-то не была к этому готова.

— Я проведу тебя другим ходом! — возопил стражник с такой страстью, будто… а, неважно. Мои мысли становятся все игривее и игривее, кровь кипит адреналиновым ключом, я пьянею от ощущения, что все идет по плану.

— Потайным? — уточняю я.

— Потайным! В стене есть прямой ход в кабинет. Винтовая лестница!

Ну вот, совсем другой разговор. Через стены этого здания наверняка тянутся во все стороны десятки ходов, зияя, точно дырки в сыре. И мы ныряем в дверцу, специально приготовленную для скорой и секретной доставки заключенных пред светлые очи господина и повелителя. Узнать бы еще, кто он. Стражник оказался бездарным информатором. Только повторял «Большой человек!» — но даже титул назвать не сумел. Одно точно — не король. И не маг. Что ж… Это не значит, что нас взяла в плен какая-то мелкая сошка. Короли в средние века правили чем попало. Именовали государством три подвластных хутора и окрестное болото. Если, обитая в таком замке, он не называет себя королем — может, еще выше метит?

Крепкая лесенка, тем не менее, скрипела при ходьбе. Специально так сделали. Чтобы хозяин кабинета знал: сюда идут. Пришлось осадить расшумевшегося охранника и приноравливаться к поющим ступеням. Мне требовалось оказаться у двери как можно незаметней, пусть и не так быстро.