Минуты тишины - Страница 9

Безобразно прошли выборы комсомольского секретаря в Н-ском экономическом институте. Мы, комсомольцы, хотели оставить Наташу Филиппову, которая была нам всем по душе своей общительностью и чуткостью по отношению к студентам. Но её невзлюбило начальство наше. В список членов бюро её не включили. Мы дополнительно выдвинули её кандидатуру и единогласно проголосовали за включение её в список.

Все кандидатуры обсуждались спокойно. Когда дело дошло до Наташи, против неё стали выступать директор института и секретарь райкома комсомола.

Секретарь райкома сказал нам, что райком Наташу не утвердит, даже если мы её и выберем. Почему? Неизвестно. Никаких фактов, порочащих Наташу, он не привёл.

Директор пошёл на шантаж и угрозу. Он заявил, что если мы за Наташу, значит, мы против партии. Комсомольцу Гусеву, который выступил в защиту Наташи, директор так и сказал: «Ответь одним словом: да или нет? Ты за решения партии или против?»

Обращаясь к собранию, директор сказал: «Я буду смотреть, кто голосует «за», и запомню».

После шантажа и угроз директора Наташа попросила самоотвод. Голосование проводилось так: «Кто за самоотвод?» Поднялось десятка два рук, а на собрании было несколько сот человек. «Кто против?» (Директор внимательно и грозно смотрит в зал). Никто не поднял руку. «Кто воздержался?» Опять никого. Так самоотвод приняли «единогласно».

Мы считаем выборы недействительными и хотели бы провести новые. Помогите нам в этом.

Откровенно скажем, что назвать свои фамилии мы боимся. Если ничего не изменится и директор узнает, придётся лететь из института, из общежития или со стипендии. А факты можете проверить. Группа студентов».

Письмо рисовало тяжёлую картину. Налицо было нарушение всех принципов советской и комсомольской демократии. Корреспондент «Комсомольской правды» выехал в Н. Он пришёл в экономический институт и попросил объявить о его приезде по институтскому радио. Корреспондент пришёл ещё и ещё раз. Он ждал напрасно. Никто из написавших письмо не заговорил с ним.

Студенты этого института, как и студенты того техникума, где учился Толя Клименко, хотели, чтобы всё было по правде, по справедливости. Но и они предпочли, чтобы справедливости добивался за них кто-то другой, ну, хотя бы корреспондент «Комсомольской правды».

Но как может корреспондент, даже самый горячий, умный и опытный, один сделать то, чего не смогла сделать целая комсомольская организация? Ведь это комсомольцы института, а не корреспондент, знали и любили Наташу. Ведь это комсомольцы института, а не корреспондент, видели её в работе и знали, что она достойна быть секретарём комитета. Их убеждённостью, их верой не мог обладать человек, который приехал из Москвы и впервые видел и Наташу, и директора…

Всякий понимает, что нельзя сказать другому: «Поешь за меня» или «Подыши за меня». Но многие с лёгкостью говорят: «Подумай за меня». А это так же невозможно, как дышать за другого. И если мы верим в свою правоту, мы должны добиваться правды, не перекладывая свою ношу на чужие плечи. Корреспондент «Комсомольской правды» или другой газеты может и должен помогать людям восстанавливать справедливость, но рука об руку с теми, кто дал сигнал бедствия.

Я слышала, как очень храбрый человек, прошедший войну, сказал однажды:

— Бывало страшно, очень страшно.

Он говорил правду: ему бывало страшно. Но он умел преодолеть свой страх и делал то, что велел ему долг: он сражался.

В мирной жизни, конечно, тоже может быть страшно.

Я скажу правду, а меня за это исключат из школы… Скажу правду — снимут с работы… Уж лучше промолчу.

Много пословиц есть на свете, которые оправдывают молчание, и, пожалуй, самая выразительная: «Моя хата с краю». Но хат, которые были бы с краю, нет.

Читали ли вы книгу Гейма «Крестоносцы»? Прочитайте — это хорошая книга. И среди других людей там идёт речь об одном рабочем, по имени Тони. Он не принимал участия в забастовке, но, когда увидел, что полицейский замахнулся на женщину, он кинулся к ней на помощь, и его ранили. «Чего ради ты ввязался в драку?» — спросили его. И он ответил перед смертью: «Я думаю так: когда это случается где-нибудь, значит, случилось и со мной. И я не жалею о том, что сделал: когда ты видишь сорную траву, ты её вырываешь с корнем. Иначе она заглушит всё поле».

Ну, а «Мать» Горького вы все читали. Помните слова Андрея Находки? «Я не должен прощать ничего вредного, хотя бы мне и не вредило оно. Я — не один на земле! Сегодня я позволю себя обидеть и, может, только посмеюсь над обидой, не уколет она меня, — а завтра, испытав на мне свою силу, обидчик пойдёт с другого кожу снимать».

Мы все в ответе за то, что делается вокруг нас. В ответе за всё плохое и за всё хорошее. И не надо думать, будто настоящее испытание приходит к человеку только в какие-то особые, роковые минуты — на войне, во время какой-нибудь катастрофы. Нет, не только в исключительных обстоятельствах, не только в час смертельной опасности, под пулей испытывается человеческое мужество. Оно испытывается постоянно, в самых обычных житейских делах.

В комнате заводского общежития жили пять человек, все молодые рабочие. Жили душа в душу, хоть и знали друг друга не очень давно. Если кому приходила посылка, делили её между всеми. Чемоданы никогда не запирались: все верили друг другу, и никому в голову не могло прийти хорониться от товарища. Комната называлась «голубятней», так как помещалась она на самом верхнем этаже, а один из её жителей — Николай Лобанов — был страстным голубятником.

Однажды в «голубятню» пришёл комендант с просьбой. Весь этаж ремонтируется. Так вот, не согласятся ли ребята приютить на время двух новичков — Валентина Безуглова и Сергея Коваленко?

— Потеснитесь, а?

Ребята согласились. Новые обитатели «голубятни» не нарушили заведённого порядка жизни. Но скоро стало ясно, что их связывают между собой совсем другие отношения, нежели те, к которым привыкли на «голубятне».

Разные есть на свете дружбы. Есть тихие дружбы, без ссор и обид, а есть друзья, которые постоянно ссорятся, но жить друг без друга не могут. У дружбы словно бы нет никаких законов. Но один закон у неё всё-таки есть: дружба не знает начальников и подчинённых. А тут один говорил, а другой покорно слушал. Один властно приказывал, другой безропотно повиновался. Валентин был начальником, хозяином, Сергей — подчинённым. Валентин был сам по себе, а Сергей — только его тенью.

И вот однажды у одного из обитателей «голубятни», Вадима, пропала вся получка. Он положил её, как всегда, к себе в тумбочку, а на другой день, вернувшись с работы, нашёл ящик пустым.

— Конечно, вы подумаете на нас, мы здесь новички, — сказал Безуглов. — Но мы знаем вора. Это ваш Лобанов.

— Никогда не поверю, — сказал Вадим.

— Да вот Сергей сам видел, — спокойно возразил Безуглов. — Серёжка, чего молчишь?

И Сергей подтвердил: да, он вошёл в комнату, когда Николай Лобанов закрывал ящик тумбочки и рассовывал деньги по карманам.

Лобанов всегда нуждался в деньгах: половину своей получки он отсылал матери и сёстрам в деревню. А на оставшиеся деньги питался, платил за общежитие и… покупал голубей. Голуби были его страстью. Они жили рядом, на чердаке, и Николай отдавал им всё свободное время. Перед получкой он занимал то у одного, то у другого, потом раздавал долги и опять оставался ни с чем. Но поверить, что он украл, никто не мог.

— Я сам видел, — повторил Сергей, — своими глазами видел: стоит и деньги по карманам рассовывает. Ещё пятёрку уронил, я ему и поднял. Не понял, что к чему.

В эту минуту открылась дверь, и вошёл Лобанов.

— Колька, — сказал Вадим, — нужны были тебе деньги, ну сказал бы. Разве тебе кто когда отказывал?

— Ты про что? — недоумённо спросил Лобанов.

— А про денежки, которые ты свистнул! — сказал Безуглов.

Лобанов кинулся к нему и сшиб с ног. Завязалась драка. Лобанова и Безуглова едва разняли. Через несколько дней, ни слова не сказав товарищам, Лобанов взял на заводе расчёт и уехал. В тот же день с утра, ещё до его отъезда, пропали деньги у Алексея, другого жителя «голубятни». Всё было против Лобанова, все улики налицо: раз молча уехал, значит, виноват. Не был бы виноват — поговорил бы, объяснил, а тут исчез, как вор. И опять прихватил с собой чужое.