Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания - Страница 3
Может быть, поэтому он позже, во взрослой жизни, будет смеяться по любому поводу. А скорее всего — у Мини легкий характер, это от матери. Она, что бы ни случилось, говорила: «Ну, мы живы? Руки–ноги целы? Уши на месте? Дом наш не сгорел? И слава богу!» Бедная мама, Царство ей Небесное!.. Заболела энцефалитом и истаяла за месяц, когда Минька в десятом классе учился…
«А я жив. И уши на месте. Только куда мне теперь идти?»
Он остановился. Каждую секунду Миню с левой стороны обдавало жаркой бензиновой вонью проносящихся в город машин. Тьфу! Миня повернулся и пошел в обратную сторону.
С самого детства он не знал никогда доподлинно, куда бы хотел пойти и кем желал бы стать. Учился легко, увлекался то физикой (смастерил, например, детекторный приемник), то химией (устраивал маленькие взрывы в овраге за церковью, настрогав спичечных головок в порох из ружейного патрона, — слямзил у отца…), то к старшим классам в стихи влюбился, в высокие слова, и читал их нараспев девочкам на улице, пока над ним красавица Ксения из его класса не посмеялась:
— У тебя своих слов нет? Ты не мужчина? Сю–сю сю–сю. Любить хосю.
В ответ на этот вызов Миня примкнул к пацанам на полустанке, и к осени уже знал сто матерных анекдотов и десятка два ужасных песен, где даже не обязательно все слова произносить — некоторые угадываются в рифму.
А другая девочка, Эмма, они сидели рядом за партой, его устыдила. Она мягко сказала:
— Мне, конечно, все равно, но жаль: ты, Лавриков, замаран. С тобой ни одна интеллигентная компания знаться не будет. А ведь из приличной семьи. Хорошо картавишь. Мама библиотекарь, папа почти инженер. Это дорогого стоит.
В ответ на сии слова Миня замкнулся, стал таинственно молчалив, чем долго вызывал интерес и той, и этой стороны, но надо же было когда–то и рот открыть, и что–то сказать. Но что?..
И он ударился в изучение немецкого языка. Собственно, немецкому и так учили в школе, язык казался безумно скучным, но Миня мог теперь продекламировать с умным видом длиннющие тексты, почти не понимая их смысла, — просто память у него всегда была отменная.
Закончив школу, хотел поступить на геологию, но отец напомнил про энцефалитных клещей в тайге (мол, хватит с нас и мамы…), и друзья потащили Миню в политехнический. Он, улыбаясь, здоровался буквально со всеми, и его сразу избрали комсоргом. Лавриков был послан на факультет иностранных языков университета крепить дружбу между комсомольскими организациями по поводу предстоящего новогоднего концерта и там встретил Татьяну Крымову, свободно говорившую по–английски, и, влюбившись в нее, Миня срочно перевелся из немецкой группы и стал учить английский.
О том, что он влюблен в нее, она не знала долго. А если и догадывалась, то кто такой Миня Лавриков из политехнического? Низенький Миня Лавриков, вечно смеется, показывая десны и преданно глядя в лицо Татьяне, а у самого глаза мокро–синие от печали, как у деревенского дурачка.
Красавица Татьяна… до Мини ли ей было?! Хоть он иногда и пытался делать при ней сосредоточенный, очень умный вид, хоть и умолял товарищей своих называть его в компании с ней Мишелем или хотя бы Мишкой, но детская кличка непонятно как перескочила из родной деревни в город, а сам он оставался для Татьяны не более чем знакомым, правда, вызывающим у нее при каждой встрече улыбку. А вот с представителем юрфака, рослым красавцем Вячеславом Каргаполовым, у которого ярко–желтые, как и у Татьяны, волосы, она вела КВН и другие развлекательные вечера в университете. Эта золотоволосая пара была как бы лицом университета. Они говорили со сцены по очереди в микрофон, громко и чисто, как заправские актеры, они танцевали только вдвоем, ходили только вдвоем, и было понятно, что красавец, выше Мини на голову, не упустит Татьяну…
Ну и что с того, что она вышла замуж за Миню? Ну вышла и вышла. Может быть, у них с Вячеславом случилась размолвка. Вряд ли она Миню полюбила всерьез. Может быть, просто пожалела, как мать маленького. Или его сказки ей однажды понравились? Миня может, не сходя с места, сказку придумать хоть про эту паутинку, что летит над дорогой, блестя и потягиваясь, как расколдованная царевна после многолетнего сна… или про этот скукожившийся на асфальте желтый древесный листок, похожий на фотопортрет тигренка, потерявшего родителей… Но кто же не умеет сказки сочинять? Вон их сколько, и куда лучше, на книжных полках в библиотеках!..
В глубине души он никогда и не верил, что Татьяна любит его. Однажды даже на свидание не пошел, уже перед самым загсом — выпил крепкого портвейна «777» с дружками в общежитии, лег на койку и лежал, зажмурив глаза, — стал, как всегда в таком состоянии, недоверчив и обижен на весь мир.
Она сама отыскала его в тот вечер. Она испугалась, что с ним что–то случилось.
Пришлось выдумывать какую–то ерунду… Поверила ли? Она умная.
Приходя в гости к физикам, в их клуб «Кинопротон», Татьяна сразу с экрана, вслух, переводила на русский недублированные фильмы, привезенные кем–то с Запада. Остроумно обходила сексуальные сцены. Ее все обожали. И вот, почему–то отказала Вячику — большому мальчику, Вячику — пончику золотоволосому, а вышла замуж за Миню–разиню. Нет, она все–таки чувствовала: Миня тихо и беззаветно любит ее с первой встречи… это когда в Новый год на них обрушилось белоснежное конфетти и он сказал: «Мы — негативы рыжих…»
Но… но… сама наверняка же до сих пор тоскует по тому красивому дылде, известному ныне в городе адвокату. Он по–прежнему надменен, желтоволос, нос у него длинный и толстый, как говорят, породистый. У Мини же морда, будто молодая картошка, и глаза, как васильки во ржи, сожженные зноем.
Да, да, надо ей дать возможность хоть наконец вернуться к Каргаполову. То–то он, этот Слава, случайно заехавший на своем «BMW» в автомастерскую, где работал Миня, — надо было колесо поднакачать — так легко одолжил целых двадцать тысяч долларов, и все новыми сотенками. Наверное, подумал, что, узнав об этом, Татьяна почувствует укол в сердце: мол, как же я обидела такого рыцаря? Но что уж теперь, дочь растет… А дочка… а может, она и не Минина? Когда родилась, Миня долго смотрел на нее — она была похожа на краснолицую медузу горгону или на рыбку луну в воде… даже трудно назвать ножками и ручками эти движущиеся лучи…
А с годами стала высокой и бледной девочкой. Вся в Вячеслава. А почему такая была красная, когда родилась? Сказали, что родилась недоношенной. Так говорили. А может, даже очень доношенной и переношенной — от Вячеслава? Фотокарточку же Татьяна не выкинула, где они сняты вместе на сцене, как знаменитые кинозвезды — он в смокинге, а она в длинном белом платье. Стоят рядом и смотрят вдаль…
А Миня потом из неуверенности своей куда не кидался? Окончив политех, поработал ассистентом на кафедре, потом, с бурным и хмельным началом демократии, бегал по митингам. Его зазвали в развеселую анархистскую партию, потом в национал–крестьянскую, для которой он легко придумал символ: горящий колос… а что, я из крестьян! Уговорили даже в политсовет вступить… интересно все же — вокруг все такие уверенные, и ему захотелось быть таким. Чтобы голова сама высоко держалась, у него, у неуверенного, обматывал шею красным шарфом.
Татьяна удивленно смотрела на него, но не одергивала — прозорливая, она ждала, когда он сам все поймет…
И вот очередной митинг под черными и зелеными флагами был внезапно окружен, спецназовцы с резиновыми палками отвели зачинщиков в милицию, и там обиженный непониманием демократии Миня Лавриков стал запальчиво бормотать, заикаясь, со слезой в левом нервном, чуть меньшем синем глазу, о родине, о нравственности, о поголовном братстве. Послушав его, милицейский майор расцвел лицом и посоветовал немедленно пойти в КПРФ — там такие же лозунги. Миня с утра уже было решил направиться туда, но вдруг знакомый по подъезду мужичок стал сватать ему свою битую всмятку машину в связи с тем, что сам купил новую.
У Мини золотые руки, он бы эту «копейку» выпрямил и на колеса поставил. Но немедленно, как в сказке, возник иной вариант: участковый милиционер, который иногда заглядывал к Лавриковым домой (он учился заочно в университете, где тогда преподавала Татьяна), при разговоре о транспортных средствах предложил Мине свой «ВАЗ‑04» по дешевке. Но не будет ли это взяткой — за мизерную цену покупать у Татьяниного ученика? Уловив его смущение, милиционер пояснил, что все оформит через магазин, пусть магазин назначает цену. Впрочем, магазин определил цену точно такую же, но Миня, подозревая, что лейтенант сам все так устроил, долго мучился совестью и упустил покупку…