Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания - Страница 23

— А как? Я не знаю, когда он теперь придет.

— Придет, никуда не денется. Может, даже завтра. С тебя «Орбит» с яблоками. Бай!.. — Поцеловала Валю, размашисто пошла к двери, вернулась. — Старею, забыла… — Достала из кармана листок бумаги и подала Вале.

— Что это?! — испуганно спросила Валя.

— Под вашей дверью лежало.

Валя увидела крупные карандашные каракули: «ПОДЕЛИТИСЬ МИЛИОНАМИ, НЕ ТО ХУДО БУДИТ!» Кто написал?!

— Какие несправедливые люди! Ведь не знают ничего!..

Лена деловито достала зажигалку, чикнула и сожгла записку.

— До завтра? — и громко. — Теть Тань, я домой…

Входная дверь захлопнулась. Приглушив музыку, из спальни вышла сумрачная Татьяна Сергеевна, и Валя бросилась на шею матери.

— Ну, что ты, что ты… — обняла ее мать. — Завтра, будем надеяться, дождемся каких–нибудь новостей… Мне сон снился… Так дальше нельзя! Что–то надо решать.

15

Главврач выделил для семи больных во главе с Миней микроавтобус «Соболь», другой группе больных с Вадимом — «уазик». И психбольница перестала существовать — может быть, навсегда.

— В демократической России в третьей фазе ее развития уже не может быть сумасшедших, — так сказал, хохоча, Олег Анатольевич, — потому что все синдромы размазаны строфатином и гормональными препаратами.

Марина, прощаясь, смотрела на Миню в его сиротской одежде, смотрела туманными глазами красавицы из сказки, зажав под мышкой толстенный том Библии, и ни слова не сказала. Только бросила ему на руки свежий белый халат — надень. Конечно, выйдет замуж за главврача… это хорошо… они как раз подойдут друг другу… Забыть, забыть!

Ныряя в лога и выскакивая на холмы, «Соболь» к середине ненастного дня, поплутав в облетающих березняках с оврагами, проскочил в то самое село, где Лавриков жил у Люси. Избу ее Миня нашел сразу, но на дверях сеней висел плоский амбарный замок. Искать женщину с лисьими глазами времени не было, солдат вилкой карманного ножа легко отпер его. Пробежав к окну, Миня вытряхнул все три горшка с цветами на подоконник, руками разобрал землю, но пуговки нигде не нашел. А зачем она ему? Вдруг до него дошло — это болезнь была, не нужна ему пуговка. И радостно стало Мине. И махнул он рукой:

— Поехали.

Но, когда уже поскакали по полям, подумал: «А лучше бы все–таки найти мне ее, красную, забрать с собой. Вдруг кто другой приберет».

Оставалось прислушаться к самому себе — где он сейчас? Вроде бы до сих пор в земле сырой. Лишь бы не попасть в руки плохого человека. Миня улыбнулся подпрыгивавшим в салоне, побледневшим от волнения спутникам.

— Ну, братья, кто где живет? Говорите, как лучше, чтобы по пути.

И начал развозить Миня Лавриков своих нынешних братьев по их семьям. Зябкий осенний ветер гнал тучи в небесах и тучи темной листвы по земле. Близилась зима.

Первым завезли в село Ножницы того самого Кирьянова, который рассказывал, как его односельчане украли три с половиной километра проводов. Повинуясь его торопливым объяснениям и тычущему в стекло пальцу, подкатили к весьма исправному дому, постучали в калитку, и выступила на улицу жена, дородная краснощекая женщина в кожаной куртке. Увидев бедолагу, отступила, замотала головой, не хотела пускать домой, но Миня в белом халате поманил ее пальцем, пододвинулся к ней близко и ласково молвил:

— Библию читала? Господь за сирыми и слабыми смотрит в бинокль. Хочешь окаменеть до колен?

И оторопевшая жена впустила своего мужа в избу.

— И смотри у меня! Приеду в любой час ночи — проверю.

«Ой, не стал ли я слишком строгим? — попытался одернуть себя Миня. — Но я же во имя семьи, во имя любви. Она, может, оступилась, и тут надо помочь авторитетом медицины».

В другом селе другая супруга с топором встретила на крыльце своего муженька. Стояла, выпятив беременный живот, высокая, как Петр Первый, с усиками, глаза как огонь. В хате были слышны мужские пьяные голоса. Миня бесстрашно подошел под топор и сказал так:

— Если не примете Васю, всех шестерых введу к вам и жить будут. Есть такое постановление Президента — сумасшедших от этой жизни приравнять к героям Чечни. А этих… гостей твоих… сейчас же увезу туда, откуда привез здорового твоего мужа. Поняла? Иди, скажи.

И женщина, горестно усмехнувшись, метнула топор в угол сеней и отвернулась. И рукой вперед показала. Мол, черт с вами, проходите.

И снова скакали на колесах, уже в сумерках, через темный бор, через раменье, когда третий больной вдруг расхотел являться домой. Он заплакал:

— Как я без вас буду, милые мои?..

Последним по договоренности, уже среди ночи, сквозь брех собак и пиликание гармоник, Миня доставил в родное село солдатика Сытина. В окне его дома мерцало синее марево — наверное, жена смотрела телевизор. И не поздно ли — половина первого? А как же маленький сыночек?

— А может, и мой сын, — вдруг заробел в темноте, стоя возле калитки и трясясь, как от лихорадки, Алеша Сытин. — После помолвки–то пили… конечно, быть не может, чтобы я ее не заломал… хоть и пишут, пьяному нельзя…

— Ты ее любишь? — спросил Миня.

— Да я удавить ее готов, если… люблю, конечно! Слушай, Миня, ты хороший человек. Проверь ее… ну, пойди, постучись… Мол, Алешка погиб… под поезд попал… как себя поведет? А если только рассмеется, останься у нее, напои и мне крикни… и я появлюсь. Я ее укатаю, как чечен наших баб — до крови!..

Миня обнял парня.

— Не надо так, Алеша. Она, верно, ждет тебя. Иди. Это я тут постою и подожду. За полчаса не выйдешь — поеду… — Куда он сам поедет, Миня еще не решил. Но главное, жизнь рыжего солдатика устроить.

Говорили негромко, но, видимо, разговор их все же был услышан в доме, да и гул микроавтобуса не мог быть незамеченным, хотя остановили его в сотне шагов. Во дворе замелькали тени, калитка отворилась, и перед приехавшими предстал огромного роста мужик в белой майке и трико.

— Кого надо?

— А ты чего тут делаешь? — страшно зазвенел голосишком своим солдатик и метнулся на мужика в майке. Тот лишь подставил кулак и вздернул Алешу Сытина — и отлетел Алеша Сытин шагов на шесть.

Миня не мог не помочь другу, Миня замигал глазами, открыл рот, хотел объяснить, что нельзя так, Алеша — законный муж Насти… Но ничего не успел Миня Лавриков — оглушительный удар низверг его на землю, и в дополнение к этому тяжелые ботинки вонзились в его худое тело.

— Еще чего надо? — рыкнул мужик в майке.

Алеша Сытин возился на земле, хватая воздух ртом, и лишь всхлипывание и скуление были ответом новому хозяину дома. Миня с земли укоризненно сказал:

— Это безнравственно… он воевал за то, чтобы она… — И ботинок влетел ему в губы и зубы. И захрипев, Миня потерял сознание.

Его привел в себя водитель «Соболька», молчаливый Петр. Алешу он уже оттащил на сиденье.

— Куда поедем? — спросил он. — Мне же домой тоже надо.

«Мог бы и помочь… — подумал Миня. — Не может быть, чтобы не разглядел, что у ворот драка». Но ничего не сказал. У каждого свой кодекс чести.

Уже светало, когда они выехали на большак. Справа от дороги чернел завалившийся в канаву комбайн. Слева мерцали огни деревушки, перед которой в поле стояли закрытые ворота.

— Стоп, — прохрипел солдат Сытин. — Здесь дед мой живет. Хочешь — к нему? Отогреемся, отоспимся, а потом пойдем то мурло в майке убивать?

— Нет уж, я в совхоз «Двадцатого партсъезда», — ответил смущенно Миня. И пробормотал: — Мне отработать надо… мне поверили… — Да и пуговку бы найти, молвил он про себя.

Алеша вдруг обнял его.

— А то бы баню спроворили… поспали, как в армии… ну их на хер, баб… Минь!

Миня почувствовал, что краснеет. Совсем с ума сходит пацан.

— Не унижай себя… — сказал Миня. — И меня не унижай. Мы настоящие мужики. Найдешь ты такую красавицу — все тут локти будут кусать!

Алеша Сытин зажмурился, скрипнул зубами.

— Слушай, а если снова наших объехать… вряд ли их домашние долго выдержат… найдем брошенное село в тайге, жить станем… а девки сами к нам прибегут. А?