Мимо денег - Страница 77

— А Колян? Главное ведь, чтобы Колян согласился.

— У Коляна есть условие. Царицей должна стать какая-то Сонечка из Клина. Аптекарша. Она Коляну второй месяц морочит, но на царскую корону, он не сомневается, клюнет.

— Неслабо посидели… Может, теперь поспим немного? Скоро утро.

Аня положила ему ладошку на грудь.

— Сейчас уснешь, подожди…

— Ну?

— Очень важно, Иван. Потом вдруг не решусь. Только не думай, что пьяная. Всего полстопки выпила.

— Ага.

— Я с тобой никогда не расстанусь. До последней березки. По своей воле — нет… Захочешь избавиться, возьми и убей. Как кошку лишайную. В жены не прошусь, не надо. Просто буду при тебе. Ничего не отвечай, пожалуйста. Спи…

Ему и нечего было ответить.

Корин сошел с электрички около полудня, до Вяземок добрался на рейсовом автобусе, который ходил три раза в день. Вяземки — конечная остановка, автобус остановился на заасфальтированной площадке возле продолговатого каменного здания, похожего на склад. Немногочисленные пассажиры — три пожилых женщины с огромными сумками, слегка бухой старикан в заячьей шапке и две дамы, одетые по-городскому, — покинули автобус вместе с ним. На Корине — кожаная куртка, серые модные брюки, на голове — кепка-берет, в руках — вместительный кейс. Глаза прикрыты солнцезащитными очками в черепаховой оправе (фирма «Дарлинг», 180 долларов за штуку). Волосы аккуратно заправлены под берет, лицо свежевыбрито. Он ничем больше не отличался от обычного мужчины, принадлежащего среднему классу, к так называемым «яппи», и ощущение оттого, что он стал таким, было самым волнующим с тех пор, как покинул подземелье. Он выехал утром и, пока добирался до этой глухомани, не приметил на себе ни одного чересчур любопытного взгляда, в котором читался бы страх. Это означало, что обратное перевоплощение совершилось, и это было хорошо, очень хорошо по той причине, что в новом обличье ему скорее удастся сломать ледок в хрупком сердце Анека, если возникнет такая необходимость.

В том, что он опять вполне стал человеком (разумеется, внешне), он убедился накануне, когда посетил в министерстве крупную зажравшуюся демократическую особь — Дениса Осиповича Башкирцева. На входе дежурный милиционер лишь скользнул по нему взглядом и не потребовал никакого документа, хотя у Корина лежало в кармане красное, с тисненым гербом удостоверение сотрудника Внешторга (услуга Махмуда). Самостоятельно, ни у кого не спрашивая, он разыскал кабинет Башкирцева на третьем этаже. Просторная приемная с высокими шкафами и мягкой мебелью и красотка секретарша за столом с телефонами и компьютером. У нее он тоже не вызвал подозрений, лишь чисто женское любопытство, которое выразилось в строгом тоне, не соответствующем затуманенной, откровенной улыбке, как у любой канцелярской шлюхи. В прошлой жизни Корин повидал их немало.

— Вы к Денису Осиповичу? Вам назначено?

— Да… Доложите, Мамеладзе (фамилия по удостоверению) из Внешторга. По личному делу.

— Придется подождать. Он занят.

Корин присел в кресло, он никуда не спешил. Девица несколько раз нервно передернулась под его пристальным оком. На стройной шейке пульсировала изящная сиреневая жилка. Минут через десять он напомнил о себе.

— Вас как зовут, мамзель?

— Марья Антоновна.

— У него кто там, у босса? Надолго?

На секунду он снял очки, и девушка, как загипнотизированная, потянулась к аппарату.

— Денис Осипович, к вам Мамеладзе, из Внешторга. Говорит, по договоренности… Нет, не знаю… — Подняла глаза на Корина. — Вы от Игнатюка?

— От кого же еще?.. — сказал Корин с обидой.

— Проходите, пожалуйста.

Секретарша встала, чтобы отворить ему дверь, за которой была еще вторая, и Корин не отказал себе в удовольствии ущипнуть ее за бочок, проходя мимо. Так, он помнил, делали все уважающие себя клиенты. Это был не жест, а косвенное подтверждение статуса.

В Башкирцеве с первого взгляда разгадал кириенковца, причем из самых худших, из тех, которые Кириенке в отцы годились. Племя прародителей, породивших зло. Приспособившихся к существованию в онкологических метастазах, поразивших россиянское общество. Для Корина они все, бывшие партийцы и бывшие совки, были настолько отвратительны, что не годились даже для жертвоприношения.

Тучный, румяный, сытый господин в добротном костюме уверенно восседал за тумбой крепкого стола, воплощая своим жизнерадостным вневозрастным обликом некую иносказательную сущность. Корин словом с ним не обмолвился, а его уже чуть не вырвало.

Из-за стола господин не вылез, как из крепости, указал перстом на кресло и заговорил доброжелательно:

— Как поживает наш уважаемый Григорий Карлович? Не поддувает под него?

— В каком смысле? — спросил Корин.

— Я слышал у вас серьезные пертурбации? Новые веяния. Хотя, полагаю, вряд ли это коснется Игнатюка. Он не такие бури выдерживал.

На неожиданную доверительность незнакомого кириенковца Корин ответил в том же ключе.

— Занедужил Игнатюк …По этой теме меня и прислал.

— Вот как? Что же случилось с достопочтенным Григорием? И почему ко мне?

Башкирцев сумел выказать удивление и сочувствие одновременно, на это они тоже, как помнил. Корин, большие мастера. Совмещать нестыкующееся.

— Чем болеет, не знаю. Что-то скорее всего психическое. Мутит и ломает. У вас, господин Башкирцев, есть какой-то хороший специалист. Кажется, по фамилии Сабуров.

На благожелательном лоснящемся лике Башкирцева расцвела приятная улыбка.

— Как вас, простите, молодой человек?.. Я что-то не расслышал?..

— Камил Эдуардович, — представился Корин. — Можно просто Мамеладзе называть.

— Вы, значит, выполняете столь деликатные поручения? А сам Гриша позвонить не мог?

Корин и не рассчитывал, что кириенковец пойдет на контакт по доброй воле, но ему нравилось ощущать себя в шкуре нормального россиянского бизнесмена, придурковатого, но наглого. Перевоплощение еще не прискучило.

— По телефону о таких вещах не принято говорить, сами понимаете. Всех пишут. Вот он и послал. Говорит, доктор у Башкира знаменитый, половину Москвы вылечил.

— Вы не находите, молодой человек, что не совсем прилично разговаривать в темных очках?

— Не подумал, извините. — Корин кончиком пальца приподнял очки и тут же вернул их на место, успев сверкнуть свинцовыми зрачками.

Улыбка сошла с румяного лица пузана, на нем появилось выражение, которое трудно описать словами. Примерно такое же, как если бы ему на голову свалился кирпич, но не убил.

— Надеюсь, вы не будете возражать, господин Мамеладзе, — пузан потянулся к телефону, — если я позвоню Игнатюку? Просто для проформы.

— Как раз буду. — Корин одним махом перелетел кабинет и очутился за спиной у Башкирцева. Опустил тяжеленную длань на затылок и потыкал носом в столешницу. Раза три, не больше. Кровяная лужица на малахитовых прожилках образовала причудливый узор. — Говори адрес, хрыч старый, — потребовал, не повышая голоса. — Тебе жить осталось полторы минуты, а ты все ваньку валяешь.

— Кто вы?! — прохрипел старикан-кириенок, покрывшись синюшной бледностью. — Отпустите! Что вам надо?

Корин прислушался к себе — ни гнева, ни досады, — еще одно верное свидетельство перерождения. Несколько дней назад при подобных обстоятельствах он наверняка уже размозжил бы подлюге башку. Из одного только чувства брезгливости. Когда ухватил пузана за жиденькие космы, испытал то же самое, как если бы по локоть опустил руку в кал.

Нажал болевые точки за ушами, и кириенок забился, как под током.

— Адрес, — повторил спокойно. — Не доводи до греха. Вон бумага, напиши. И как проехать напиши…

Через пять минут вышел в приемную, неся в пальцах ощущение выдавленных стариковских глаз, а во рту кисловатый привкус застоявшейся, смешанной с желчью крови. Он лишь попробовал, лизнул. Секретарша Мария Антоновна оторвалась от компьютера. Корин сказал:

— Хозяина не беспокой. Он деньги считает, — и погрозил пальцем…