Миллион в сигаретной пачке - Страница 14

– Давай организуем междусобойчик. У Танюшки есть подруги – проглотишь и не почувствуешь.

– Ну, лучше Тани быть не может!

– Лучших – само собой. Но Танюшик позовет Валерию, пальчики оближешь!

Хаблак и правда облизнулся, это понравилось Бобырю, он захохотал и сказал, почему-то понизив голос:

– Вот там и поговорим, есть кой-какие дела…

– Снова о делах!

– Нет-нет… Сегодня – нет, но ведь надо побеседовать. Посидим, отдохнем с девушками и побеседуем. Согласен?

– Я что – дурак отказываться?

– Встретимся напротив центрального входа в Лавру. У меня «Москвич», заедем за тобой завтра в восемь.

– Ладно, – ответил Хаблак и отхлебнул пива. Пиво и лещ – царское блюдо, а если еще учесть предложение Бобыря, то сегодняшний день можно считать удачным.

…Шеф подышал на очки и начал протирать их замшевым лоскутком. Бобырь замолчал, выжидая. Когда шеф дышит на очки, это серьезно: думает и взвешивает.

Лицо шефа без очков становится каким-то беззащитным, светлые глаза кажутся бесцветными, к тому же шеф начинает часто моргать – совсем как провинившийся ребенок. И хочется утешить его, сказать что-нибудь успокаивающее. Однажды Бобырь даже поймал себя на совсем уж крамольной мысли – ему захотелось погладить шефа по голове. Знал, что и думать об этом не подобает, под блестящим черепом шефа пульсируют мысли, как считал Бобырь, чуть ли не гениальные – благодаря этой умственной деятельности они неплохо жили.

Бобырь был убежден: шеф – гигант коммерции, он заткнет за пояс десяток таких, как Бобырь, хотя сам окончил торгово-экономический институт, а у шефа лишь среднее образование, да и то, кажется, липовое.

Наконец, шеф надел очки, и его лицо сразу приобрело обычное выражение, глаза смотрели остро и пронизывающе, они заглядывали в самую душу, ни одна тайная мысль не укроется от них.

Вообще шеф напоминал Бобырю профессора. Не обыкновенного вузовского – таких Анатолий Васильевич достаточно повидал на своем веку, – а профессора хирургии. К хирургам Бобырь относился с особым уважением. Когда-то ему оперировали аппендикс, Анатолий Васильевич использовал все свои связи и добился того, что его резал лично заведующий отделением, профессор. Бобырю даже понравилось, когда профессор кричал на него – бог в человеческом подобии.

Вот и шеф был богом в человеческом образе.

Шеф стиснул большим и указательным пальцами свой раздвоенный подбородок, от чего складка на нем углубилась, а острое и длинное лицо еще больше удлинилось.

– Одобряю и приветствую, – начал шеф мягко и почти нежно, словно отец хвалил сына за то, что принес из школы пятерки. – Хвалю тебя, Толик, за инициативу, за вклад в наше общее дело. Я даже сказал бы – весомый вклад…

Что-то не понравилось Бобырю в том, как были произнесены последние слова, он хотел было что-то сказать, но шеф властным жестом остановил его.

– Но кто дал тебе право подбирать и расставлять кадры? Все знают, что это моя прерогатива, только моя и, – он повысил голос, но сразу сорвался на фальцет, – я тысячу раз говорил: никто не смеет совать свое свиное рыло в этот огород!

Бобырь обиделся, но шеф на это не обратил внимания. Продолжал мягко, будто и не кричал:

– Ты, Толик, еще щенок, понимаешь, – бесхвостый и слепой щеночек, тебе позволено только скулить, а не лаять. Тем более – рычать.

Бобырь приложил ладони к сердцу, всем своим видом показывая, что раскаивается, и шеф сменил гнев на милость:

– Ладно, прощупаем твоего завмага, может, и правда пригодится. Расскажи еще раз, как познакомились.

Бобырь рассказал обо всем: от знакомства Кухаренко в ресторане с Таней и до приглашения его на выпивку в каюту.

Шеф внимательно слушал рассказ, но не смотрел на Бобыря. Он не сводил глаз с третьего собеседника, как бы приглашая его внимательно выслушать Толика и высказать свои мысли. Но третий сидел молча, с отчужденным видом, будто все это его не касалось.

Наконец, шеф не выдержал:

– А ты, Славко, что молчишь?

Тот чуть заметно зашевелился на стуле. Ответил хриплым голосом:

– А что тут говорить? Вам решать, нам исполнять.

– Ну и молодец! – восхищенно воскликнул шеф. – Ну и голова! Исполнять, говоришь?

– Да, – наклонил голову тот, – у нас не может быть самодеятельности. Вашими молитвами держимся.

– Я всегда говорил, что ты умник, – бросил шеф, – и в случае чего заменишь меня. Но сейчас ты ошибаешься.

– В чем? – даже дернулся тот на стуле.

– Не моими молитвами держимся, а способностями. И умением рассчитывать.

Славко вытащил сигарету, с наслаждением затянулся. Ему было лет под сорок – полный, скуластый, он рано облысел: волосы рыжеватые и редкие, сохранились только на висках и затылке.

Затянувшись еще раз, Славко погасил сигарету в пепельнице. Спросил:

– Ты сам подошел к нему на палубе или он к тебе?

– К Кухаренко подошла Таня, – твердо ответил Бобырь. – Точно – Таня. И познакомила нас.

Шеф быстро доел мороженое и отодвинул вазочку. Огляделся вокруг.

Они сидели в летнем кафе на Сырце, где в это время всегда было почти безлюдно, и шеф часто выбирал его для встреч. Кроме того, любил мороженое, а тут его подавали с клубничным или смородиновым вареньем. Облизав еще раз ложечку, шеф сказал:

– Чем мы, собственно, рискуем? Ну, прощупаем этого, как его, Кухаренко. Ты же ему ничего не сказал? – уставился он на Бобыря.

– Нет. Только намекнул, что могут быть дела.

– Так, – согласился шеф. – Дел может быть много, и ты просто хотел достать у него… ну, что… голладский костюм, скажем…

– Лучше бы дубленку для Танюшика, – вполне серьезно заметил Бобырь.

– Для нее – можно, – разрешил шеф. – Только не для тебя. Машину я тебе разрешил – и это пока все. А то – машина, дубленка, ондатровая шапка, импортные костюмы… И нет Бобыря, нет нашего дорогого и любимого Толика, и запаха его не осталось.

– Ну, так уж и не осталось!.. – почему-то обиделся Бобырь.

– Не останется, – подтвердил шеф. – Ты слышал, что сказал Славко: никакой самодеятельности. Разрешаю только вечер в ресторане.

– С девушками? – вырвалось у Толика.

– Конечно.

– Чудесно! – быстро потер руки Толик. Шеф внимательно посмотрел на него.

– Ручки потираешь? – нежно спросил он. – Ручонки свои волосатенькие?

Бобырь смущенно спрятал за спину свои огромные руки.

– Какое вам дело до моих рук? – спросил он обиженно.

– До рук – никакого, – ответил шеф. – До характера! Есть в тебе еще… – неопределенно помахал рукой, – легкость мысли.

– Легкость? У меня? – еще больше обиделся Бобырь. – А кто в Херсоне все так хорошо устроил?

– За Херсон благодарим, – холодно блеснул глазами шеф. – Снял камень с плеч, это правда. А в ресторан пойдешь вместе со Славком.

Толик обиженно выпятил губы.

– Не доверяете?

– Ну и дурак. Если бы не доверял, разве сидел бы с тобой тут? Подстраховываю: одна голова хорошо, а две… Нам этот Кухаренко нужен, ясно? Товар лежит, а точка Булавацкого накрылась. В четыре глаза на него смотрите, красивую девку ему подсунешь, мужчина от красивой девки балдеет, она его охмурит, а тут – мы… Немного подумал и добавил: – Только никаких конкретных предложений, намеком, прошу вас, не больше. И про Славка – ни гу-гу…

Славко и все. Кто и откуда – неизвестно, поняли? – Бобырь кивнул, а Славко и бровью не повел. – А если поняли, дорогие мои, то будьте здоровы, посидите тут еще немножко, а я поехал. – Вдруг у него мелькнула какая-то мысль, осторожно огляделся, но в кафе было пусто – две девушки лакомились мороженым да седой пожилой мужчина пил кофе с пирожным.

– Может, подвезти вас? – предложил Бобырь.

– Ну и дурак, – спокойно ответил шеф. – Представь себе, что этого Кухаренко к тебе приставили… И он у тебя на хвосте.

– Нет, – категорически возразил Толик. – Я сюда, знаете, как ехал? Через Нивки. И смотрел – все чисто.

– За это хвалю, – встал шеф. – Бывайте.

Он вышел из кафе, немного постоял на улице, свернул за угол и, поймав такси, поехал в центр. Бобырь расплатился за мороженое.