Миллион в сигаретной пачке - Страница 12

– Сергей, – отрекомендовался он. Та протянула руку.

– Таня.

Рогатый все еще стоял, и коньяк выплескивался из фужера. Подошел Романика, хотел отобрать фужер, но Осташевич не отдал и выпил до дна. Качнулся, и Романика обнял его.

– Вот это парень! – воскликнул он, покосившись на блондинку, но Хаблак что-то нашептывал ей, и лейтенант так стиснул в объятиях Рогатого, что тот засопел. – Прекрати немедленно, – прошептал Романика. – Не то пожалеешь!

Лейтенант отпустил Осташевича, и тот сразу сел, хлопая глазами, но алкоголь придал ему храбрости – схватил бутылку, принесенную Хаблаком, и начал наливать коньяк в рюмки.

Капитан придвинул свой стул к блондинке, нагнулся над столом, чтобы хоть немного заслонить от нее Осташевича.

– Муж? – кивнул на него. Таня надула губы.

– Нет, что вы…

– Так я и думал! – деланно оживился Хаблак.

– Познакомились на пароходе…

– Кто он?

Какой-то тревожный огонек мелькнул в Таниных глазах: зажегся и сразу же погас.

– Душно тут, – пожаловалась она. – Двери закрыты.

– Пойдемте на палубу, – предложил Хаблак.

– Но ведь… – девушка с сожалением обвела взглядом заставленный стол.

– Возьмем с собой стаканы и выпьем шампанского на палубе.

– Чудесно! – всплеснула ладонями Таня. Осташевич сразу понял, чем это обернется для него.

– Но ведь мы не допили коньяк! – запротестовал он.

– Возьмите с собой, – великодушно согласился Хаблак и велел официантке принести счет.

– Подождите… – Рогатый встал и направился к буфету. Романика хотел пойти за ним, но Осташевич решительным жестом остановил его, и лейтенант, в ярости сжав кулаки, вынужден был остаться за столом.

Рогатый вернулся к столу еще с двумя бутылками «Украины». Одну засунул в карман, другую поставил перед Хаблаком. Нагло подмигнул.

– Бери! – качнулся, и Романика поддержал его. – Я сегодня добрый. Дарю вам.

Честно говоря, Хаблаку хотелось ударить его, но вместо этого он щелкнул ногтем по роскошной этикетке, многообещающе сказал:

– Сочтемся… Я никогда не остаюсь в долгу. – Он взял не распечатанную еще бутылку шампанского, фужеры.

– Нал-ли-вай… – пробормотал Осташевич и еще раз качнулся…

– Я провожу вас в каюту, – предложил Романика.

– Н-ни в коем разе! Мы сегодня гуляем, и п-пусть всякие гады… – хотя Рогатый был пьян, но осекся, поняв, что сморозил глупость.

Хаблак коснулся локтя девушки.

– Пошли, – предложил он, – а они вдвоем еще посидят…

Таня взяла со стола коробку конфет.

– Вишня в шоколаде, – объяснила она, – и под шампанское…

– Да, – согласился Хаблак, – вишня в шоколаде – это очень вкусно.

Они выскользнули в стеклянную дверь, и Хаблак даже не оглянулся – знал: Романика воспользуется случаем и приберет к рукам обнаглевшего вора.

Они поставили фужеры на длинную деревянную скамейку, Хаблак бабахнул пробкой и подумал, что он ведет себя сегодня, как заправский купчик: что ж, в этом был смысл: он должен завоевать доверие Тани, хотя бы добиться ее благосклонности, а вкусы и привычки у нее, небось, достаточно устоявшиеся – вспомнить только, как она решительно взяла со стола конфеты. Выпили по фужеру, и Таня заметила, что уже поздно и надо идти. Может быть, сделала это просто так, ради приличия, но Хаблак сразу ухватился за спасительное слово. Он проводил девушку, они немного постояли под окнами первого класса, и Хаблак спросил умышленно равнодушным тоном, кто занимает другое место в ее каюте.

– Пока никто, – ответила она, не без намека сделав ударение на первом слове, – но завтра в Запорожье сядет мой… – она чуть-чуть, совсем незаметно, запнулась, но закончила уверенно, – муж.

Это была интересная новость – предвидение Хаблака сбывалось: Толик не мог не поговорить с Осташевичем. Капитан сокрушенно покачал головой и многозначительно сказал:

– На его месте я бы вас не отпускал одну…

Таня отреагировала на этот намек своеобразно, по крайней мере так показалось Хаблаку, а может быть, он просто переоценивал свою мужскую привлекательность? Она искоса посмотрела на него и сделала пробный выстрел:

– Точнее, жених… Мы еще не зарегистрировались, Анатолий настаивает, но я не спешу.

«Толик! Вот тебе и конец шарады! – повеселел Хаблак. – Он не очень умен: мог назваться Рогатому Павлом, Миколой, Борисом…»

– Зачем спешить? – задумчиво сказал он. – Мы только и делаем, что спешим – курьерские поезда, самолеты, автомобили… А я вот люблю на такой скорости… – Он похлопал по поручням палубы… – Пятнадцать километров в час, на лошадях быстрее доедешь…

– Вы в Киев?

– Да.

– Возвращаетесь из командировки?

– Пятнадцать километров в час для командированного слишком большая роскошь. Никто не оплатит суточных…

– Смотря где работаешь…

– Теперь всюду горячка: планы, выручка…

– В торговле? – заинтересовалась Таня.

Собственно, Хаблак был почти уверен, что она не пропустит его слова мимо ушей. Заранее продумал линию поведения, днем разговаривал с полковником Каштановым и условился, что будет выдавать себя за работника торговли – директора магазина или заведующего отделом. Каштанов должен был в течение дня выяснить, кто из работников такого ранга находится сейчас в отпуске, и сообщить капитану в Запорожье.

– Торговля, – скажу вам, не подарок, – уклонился Хаблак от прямого ответа.

– Вот и Толик говорит…

– Коллеги, выходит, – вздохнул Хаблак. – Он из Киева?

– В промторге.

– Я там кое-кого знаю. Как его фамилия?

– Бобырь.

– Нет, – покачал головой Хаблак, – не встречались. Капитан еле удержался от улыбки: все-таки чудесно иметь дело с женщиной. Этот Бобырь приложил столько усилий, чтобы хоть как-то замести свои следы, потратился на билет для Рогатого, не пошел на встречу с ним в столовую, не сел на теплоход, догоняет его поездом или самолетом, и все, как говорят, псу под хвост: после бокала шампанского женщины действительно становятся болтливыми…

Сказал, потерев лоб:

– Устал я сегодня.

Очевидно, это покоробило Таню, но как же еще мог он поступить: не идти же в ее каюту? Девушка сухо бросила:

– Спокойной ночи! – и застучала каблучками по палубе.

Хаблак прошелся мимо каюты Рогатого. Окно не светилось – значит. Романика все же укротил Осташевича. Капитан сел на носу теплохода, подставив лицо свежему ветру. Теплоход шел по Каховскому морю, берегов не было видно. Усеянное звездами небо отражалось в воде, звезды купались в Днепре и не гасли…

Таня с Толиком кормили чаек. Они стояли на корме и бросали хлеб. Чайки летели за теплоходом тучей, с криком ныряли в воду, хватали хлеб в воздухе – вся эта суетня нравилась Тане. Она бросала хлеб высоко, на него кидалось сразу несколько чаек, они толкали друг друга, хлеб падал в воду, где его уже ждала самая смекалистая из них птица.

Девушка раскраснелась. Она смеялась и что-то восклицала, а Толик снисходительно смотрел на нее сверху вниз, как смотрит взрослый человек на шаловливого ребенка.

Теперь Хаблак точно знал, что Толик – Анатолий Васильевич Бобырь, работник одного из киевских районных промторгов – участник пьянки в кафе «Эней».

Все сходилось: высокий, черный, пучеглазый, как описывала его официантка Нина: А главное, на указательном пальце правой руки поблескивал большой перстень с синим камнем. Этот перстень Хаблак хорошо видел – ведь он сидел в нескольких шагах от Толика и Тани, в ресторане на корме, за шторой, чтобы девушка не заметила его.

С утра было пасмурно, но налетел порывистый ветер, разогнал тучи. Ветер лохматил светлые волосы Тани, она зябко ежилась, хотя была в шерстяной сиреневой кофточке с широким воротником, спадавшим чуть не до высокой груди, девушка умела одеться, знала, что ей идет и подчеркивает ее достоинства.

Бобырь, как и сказала Таня, сел на теплоход в Запорожье. Но перед этим успел переброситься несколькими словами с Осташевичем. Рогатый сошел по трапу гордо, помахивая своим портфелем, будто был не обыкновеннейшим вором, а по крайней мере начальником главка. Немного позади за ним шел почетный эскорт в составе Романики и его помощника.