Миллион лун - Страница 10

— То есть нужно зреть в корень, да? — скептически закончил Степа.

— Нужно мыслить образно, — самозабвенно продолжил профессор Беттон, — спустя месяц я теоретически доказал существование подобных планет, а еще через год открыл вашу Землю и теперь занимаюсь ее изучением. Весьма интересный парадокс, спешу вам доложить.

— А теперь можно простым человеческим языком объяснить, в чем все-таки заключается парадокс, — попросил я.

— На вашей планете, юноша, были все условия для возникновения жизни, — начал профессор, похлебывая кофе маленькими глотками, — и она возникла, что вполне логично. Даже более того, жизнь развилась до уровня самосознания и мышления, приняла практически совершенную форму. И вот здесь заключается тот самый парадокс. Как это произошло?

— Есть такое слово — эволюция… — начал Степа, вкладывая в слова весь сарказм, на который был способен.

— Хочу заметить одну важную деталь, — прервал его профессор Беттон, — разрабатывая парадокс, я отталкивался от некоторых неоспоримых истин Вселенной. Во-первых, есть такая истина — при соединения двух разных предметов, веществ или какой-нибудь материальной основы всегда возникает что-то третье. Например, водород и кислород в нужной пропорции образуют воду. Или, скажем, огонь и вода образуют пар. На любой развитой планете Вселенной эта истина принимается бесспорно, потому что если бы нельзя было образовать из двух веществ третьего, то не было бы логического развития. И только на Земле эта истина нарушается постоянно. От слияния двух существ всегда появляется либо первое, либо второе. Либо женщина, либо мужчина.

— Но ведь мужчина и женщина — это одно существо, — сказал я.

— Вы ошибаетесь, юноша. Мужчина и женщина даже внешне очень сильно различаются. Я не говорю уже о внутренних различиях. И все же, когда вы совокупляетесь, да простят мне это слово, то у вас ничего нового не возникает. Все одно и то же… И не надо возражать и говорить, что каждая личность индивидуальна и носит в себе какие-то новые изменения. Оглянитесь назад! Вы, юноша, точно такой же мужчина, каким был ваш дед, прадед, или какой-нибудь римский гладиатор! Вы не производите ничего нового, ваша жизнь стоит на месте! И все же она развивается. Парадокс налицо.

— Если бы у меня было время хорошенько подумать, я бы нашел, что возразить, — сказал я, — наверняка вы что-то упустили.

— Буду рад, если вы что-нибудь вспомните, — профессор Беттон выудил из кармана визитку и положил передо мной, — звоните в любое время. Я обязательно укажу вас в своем докладе.

Я молча допил чай и доел сухофрукты. Степа делал вид, что ему пора уходить, но из-за стола не выходил. Потом я сказал:

— Знаете, профессор, мне кажется, что вы забыли один важный фактор.

— Какой же? — заинтересовался профессор Беттон.

— Развитие может происходить не только на внешнем, но и на внутреннем уровне. Так сказать, внутренняя эволюция.

— Интересный термин. Сами выдумали?

— Сам. Только что, — признался я, — знаете, что это означает? Хоть мы и производим себе подобных раз за разом и внешне никак не изменились, но мы эволюционировали на уровне сознания. Тот же самый римский гладиатор, о котором вы упоминали, вряд ли умел считать до десяти, если вообще знал, что такое цифры, а вот средневековый рыцарь считать уже умел, но был уверен, что Земля — это центр Космоса. А я умею и считать, и знаю о том, что Земля круглая, и вот совсем недавно узнал о том, что существуют другие миры. Может, внешне я похож на гладиатора, но внутренне я давно опередил его в развитии.

Профессор Беттон отставил кружку с кофе в сторону и молча протянул мне руку. Его глаза за очками слезились.

— Блестяще! — сказал он, — ваша контратака увенчалась успехом практически на девяносто процентов. Я разрабатывал теорию развития разума в своем парадоксе, но пока отложил ее до лучших времен. А вот сейчас думаю сделать в ней несколько свежих заметок…

Я пожал руку, на что профессор цепко сжал мою ладонь, привстал, перегнулся через стол и добавил тише:

— Но все же, молодой человек, следующий ход за мной. Посмотрим, кто кому поставит мат.

Он отпустил руку, снова сел и мило улыбнулся:

— Обожаю играть в шахматы. На их примере, а также используя простую инопланетную логику, я разрушу ваше предположение до основания. Если вы так сильно эволюционировали в умственном развитии, почему за пять тысяч лет не смогли выдумать ничего лучше шахмат? Покажите мне хотя бы одну игру, которая бы была лучше, умнее, стильнее, логичнее, тоньше, чем шахматы? А если мы с вами еще встретимся, я смогу доказать вам, что человеческий разум скорее деградировал, нежели развился. Напоминаю, следующий ход за мной.

Последнее предложение прозвучало столь зловеще, что мне стало не по себе. Совершенно миловидный внешне ученый наводил легкий страх своими изречениями.

В это мгновение Степа сильно треснул меня ногой под столом, и резко встал:

— Ну, нам нужно идти, — громко сказал он.

— Да, да, — я растерянно поднялся.

— Дела, — сказал Степа.

— Дела, — повторил я.

— Увидимся, — заулыбался инопланетный профессор, и мне стало еще больше не по себе.

Когда мы покидали столовую, он как раз допивал кофе.

— Ты наступил на больную мозоль, — сказал Степа, как только мы вышли в коридор, — нельзя говорить сумасшедшим, что они сумасшедшие. Ни в коем случае, да.

— Я отстаивал честь родной планеты.

— Да кому она нужна, честь? — спросил Степа, закатив глаза, — ты ее видел, эту честь? За окнами гостиницы живет несколько миллиардов человек, которым наплевать на честь родной планеты. И нам наплевать.

— Как-то странно тут все у вас, — пробормотал я, — ну, есть несколько миллиардов человек, которым наплевать. Но им наплевать, потому что они не знают о том, что кто-то пытается доказать, что они — парадокс! А вы-то знаете. И вам должно быть не все равно как раз из-за вашего знания. Разве ты не задумывался над тем, что кроме тебя честь планеты больше и защищать некому?

— Нашелся спаситель человечества! — огрызнулся Степа, — а я не задумывался и не хочу. Меня устраивает моя жизнь и моя работа. Я не для того работаю в гостинице, чтобы защищать чью-то честь. Это в любовных романах защищают, или в биатлоне. А у меня работа, понял, да?

— Ладно, я в номер пойду, — сказал я, махнув рукой, — не забивай голову, просто я устал сильно, не спал несколько дней нормально.

— Ты до вечера выспись, — посоветовал Степа, — а то ночью мы тебя все равно разбудим.

Я кивнул и пошел по коридору в свой номер. Подойдя к дверям, я обернулся, но Степы уже не было.

Я проснулся оттого, что кто-то тихо, но навязчиво стучал в дверь.

За окном уже стемнело, причем темнота была странная — ни огней фонарей, ни банального света луны, словно окна с другой стороны заколотили наглухо деревянными досками. Я откинул занавеску, но ничего не увидел. Одно слово — тьма.

В дверь стучали.

— Иди, иду, — пробормотал я себе под нос, долго шарил в темноте в поисках выключателя, и, наконец, включил настольную лампу.

В голове вдруг всплыл разговор с Ритой Львовной о приведениях. Интересно, призраки умеют стучаться в дверь? Или они эти, как их, бесплотные?.. А, может, тут еще и домовые водятся? Или гремлины! Я бы не удивился. После того, что успел узнать и увидеть вчера — не удивился бы точно.

Как есть, в трусах и тапочках на босую ногу, я приоткрыл дверь.

На пороге стоял не призрак и уж точно не домовой, а вполне себе материальная Юлик в розовом халатике и с аккуратно зачесанными назад волосами. За ее спиной нервно пританцовывал какой-то тип в белой майке и с черной многодневной щетиной.

— Тебя предупреждали? — спросила Юлик, быстрым взглядом оценив мою волосатую грудь и цвет трусов.