«Милая моя, родная Россия!»: Федор Шаляпин и русская провинция - Страница 1

В 2003 году исполняется 130 лет со дня рождения великого русского певца Федора Ивановича Шаляпина (1873–1938). Природа наделила его не только чудесным, неповторимым голосом, но и многими другими талантами — актера, художника, скульптора, литератора. Это была непревзойденная художественная натура, причем, как выразился В. Стасов, «по преимуществу — национальная». Он возродил русскую оперу, привлек внимание к русским композиторам. Им пройден путь от самых низов до вершин мировой славы. Он был чрезвычайно горд, что своими триумфальными выступлениями приносит славу России.

Он был поистине гениальный сын земли Русской (недаром эти слова были высечены на надгробной доске его на парижском кладбище Батиньоль). Судьба сложилась так, что умереть ему пришлось на чужбине, но, и умирая, душой он стремился на Родину. «— Где я? — говорил он уже в бредовом состоянии. — В русском театре?.. Чтобы петь, надо дышать… А у меня нет дыхания… В русский театр!.. В русский театр!..» (Н. Телешов. Артисты и писатели).

Живя подолгу на даче К. Коровина в Охотине, мечтал и сам купить имение на Волге, близ Ярославля. И позднее купил Ратухинскую пустошь и по проекту Коровина построил там свой дом. Завещал похоронить себя на высоком холме над Волгой, с которого видна раздольная русская река.

В Париже постоянно вспоминал свою деревеньку Ратухино, что неподалеку от Ярославля.

Так, 14 августа 1911 года пишет дочери Ирине:

«Я очень тебя понимаю, я знаю, что ты должна была соскучиться по нашей русской деревеньке — хороши и море, и горы, а Ратухино все же лучше — там больше приволья и простору…»;

«Про Cormatin, где я сейчас живу… сказать ничего особенного не могу… Ничего себе… Французская деревня и парк, есть и речка, но все это не стоит и сотой доли нашего милого Ратухина».

Или в письме от 12 февраля 1912 года:

«…Что может быть лучше русской деревни? Какой простор, какая ширь, какая тишина и какой животворящий воздух!!!»

И уже больной, в Париже Шаляпин говорит Коровину: «Живи я сейчас… в Ратухине, где я спал на вышке с открытыми окнами и где пахло сосной и лесом, я бы выздоровел… Я бы все бросил и жил бы там не выезжая. Помню, когда проснешься утром, пойдешь вниз из светелки. Кукушка кукует. Разденешься на плоту и купаешься. Какая вода — все дно видно! Рыбешки кругом плавают. А потом пьешь чай со сливками… Ты, помню, всегда говорил, что это рай. Да, это был рай».

Перед издателями стояла задача — включить в книгу такие материалы, чтобы сложился живой образ Шаляпина — певца, артиста, художника, человека, причем в окружении близких ему по духу людей. Так определилась структура этого сборника:

I раздел — воспоминания о Шаляпине его друга — художника Константина Коровина;

II — воспоминания дочери — Ирины Федоровны Шаляпиной;

III — воспоминания современников — людей, с которыми был близок Шаляпин.

IV раздел мы назвали «Шаляпин и Ярославский край». Поскольку коровинская дача в Охотине (на которой так часто отдыхал Шаляпин) и (позднее) собственный дом Шаляпина в Ратухине находились на Ярославской земле, естественно, что ярославцам дороги любые связи Шаляпина с нашим краем, о чем и свидетельствуют материалы этого раздела.

<…>

Текст этого раздела печатается по изданию: Константин Коровин вспоминает. 2-е изд., доп. М.: Изобраз. искусство. 1990. Ч.2.

В моих воспоминаниях о Ф. И. Шаляпине я лишь вскользь касаюсь его художественного творчества. Я хотел только рассказать о моих встречах с Ф. И. Шаляпиным в течение многих лет — воссоздать его живой образ таким, каким он являлся мне…

Помню, зимой, в Петербурге, жил я на квартире при правлении заводов и железных дорог С. И. Мамонтова. И в своей комнате делал эскизы к постановке Частной русской оперы Саввы Мамонтова, опере «Аленький цветочек» Кроткова.

К вечеру я приходил в ресторан Лейнера на Невском обедать с приятелем своим, дирижером оперы Труффи. Однажды я увидел Труффи в обществе молодого человека очень высокого роста, блондина со светлыми ресницами и серыми глазами.

Я подсел к ним за стол.

Молодой человек посмотрел на меня и, улыбнувшись, спросил:

— Parlate italiano?[1]

Я был жгучим брюнетом.

— Тебя все принимают за итальянца, — сказал Труффи, — да ты и похож.

Молодой человек, одетый в поддевку и русскую рубашку, показался мне инородцем — он походил на торговца-финна, который носит по улицам мышеловки, сита и жестяную посуду.

Молодой человек был озабочен и жаловался, что в Панаевском театре платят меньше, чем в Тифлисе.

— Пошлю-ка я их к черту и уеду в Тифлис. Что в Петербурге? Вот не могу второй месяц за комнату заплатить. А там тепло, шашлыки, майдан. Бани такие. И Усатов[2]. У него всегда можно пятерку перехватить. Я ведь здесь никого не знаю.

Молодой человек был так худ, что, когда он ел, видно было, как проглоченный кусок проходит по длинной шее.

— Вот когда приедет Мамонтов, — сказал Труффи, — я поговорю с ним о тебе.

После обеда, уходя от Лейнера, я видел, как у подъезда Труффи дал молодому человеку три рубля. И тот быстро пошел по Невскому.

Расставаясь с Труффи, я сказал ему:

— Постой, я сейчас зайду на Морскую, рядом, к Кюба, там наверное обедает Кривошеин, и узнаю у него, когда приедет Мамонтов. Да скажи, кто этот молодой человек?

— Это хороший голос, — ответил Труффи, — но не серьезный человек. Приходи в Панаевский театр, он там поет. Голос настоящий.

На другой день я зашел в Панаевский театр за кулисы, где увидел этого молодого человека, одетого Мефистофелем.

Костюм был ему не впору. Движения резкие, угловатые и малоестественные. Он не знал куда деть руки, но тембр его голоса был необычной красоты. И какой-то грозной мощи.

Уходя, я взглянул на афишу у входа в театр и прочел: «Мефистофель — Шаляпин».

Вскоре приехал Мамонтов. Утром он зашел ко мне. Смотрел эскизы.

— Костенька, — сказал он, — я теперь занят, а вы поезжайте к Кюба. Я туда приеду завтракать. Сейчас мне не до театра, важное заседание.

Проходя мимо конторы, я увидел сидящих за столами каких-то серьезных, хмурых людей. Сбоку на столах лежали большие бухгалтерские книги, счеты. Хмурые люди усердно что-то писали.

И я подумал: «Как это все не похоже на то, что я делаю с Мамонтовым. На театр, оперу. Как это он все совмещает!»

К завтраку у Кюба пришли Труффи, баритон Малинин, Чернов. В разговоре Труффи сказал: