Милая фрекен и господский дом - Страница 12

Мать всегда строго следила за поведением детей, умела незаметно держать их в узде, особенно девочек. Она рано отправляла их в постель и сама тщательно следила за тем, с кем они дружат, а уж если замечала, что они разговаривают с молодым человеком, тут она им спуску не давала! Мать говорила, что такое поведение ничем не отличается от поведения девок, шляющихся по улице с рыбаками. Они не вышли еще из того возраста, когда можно угрожать розгой, хотя жена управляющего уже не отваживалась приводить в исполнение свою угрозу. Ведь «крошка» Гвюдлойг — старшая дочь — была на голову выше ее ростом. Девочкам строго приказали носить детские платья, хотя они давно уже выросли из них. Поэтому они часто капризничали. Все естественные проявления их жизни подавлялись, им приказывали оставаться детьми, а вести себя, как взрослые. Ни шагу ступить самостоятельно! Зато мальчишки были еще малы, и мать великолепно справлялась с ними. Не проходило и дня, чтобы в доме не звенели пощечины. Но парней этим не проймешь, они и не думали плакать, они корчили гримасы вслед удаляющейся матери.

И вдруг Туридур уехала за границу. Дом остался без моральной узды, словно крыша слетела с него. Отныне он стоял незащищенный, доступный всем ветрам. Мальчишки и девчонки приглашали своих знакомых, когда вздумается; мало-помалу друзья привыкли приходить и без приглашения. Во всяком случае, через черный ход. Вскоре господский дом превратился в арену самых шумных действий. Отсюда в поселок доносились завывание гармоники и пение, танцы и визг.

А однажды в разгар осеннего лова дом заполнили молодые матросы и девушки. Чтобы выпроводить все это собрание, экономке пришлось разбудить старого пробста и его жену. Не обошлось, конечно, без водки. Некоторые из молодых людей еле держались на ногах, и даже от дочерей управляющего разило дьявольским духом. Сам же управляющий засел в конторе с пастором другого прихода и, не зная, как поступить, послал всех к черту. После этого происшествия жена пробста заболела, и теперь некого было звать на помощь, чтобы покончить с этими ночными развлечениями.

Жене же управляющий писал, что в доме господствует идеальный порядок, он просил ее не торопиться с возвращением, пока она не поправится как следует, а старуха-мать не осмеливалась откровенно написать дочери о том, что происходит в ее доме, считая, что правда убьет ее. Она писала, что все здоровы, и то слава богу!

Но как красноречиво эти письма говорили о том, что фру Туридур необходимо вернуться домой без промедления, особенно письма управляющего! Что могло свидетельствовать о его времяпрепровождении красноречивее, чем просьба не спешить с возвращением! А из письма матери она могла понять— она ведь была женщина с сильно развитой интуицией, — что не все ладно с ее детьми. И что же! Неужто она не поспешила домой, чтобы вновь взять в руки бразды правления и все поставить на место? Нет. Она ответила, что ее радует полное благополучие в доме, она надеется, что и впредь будет не хуже. Иными словами, она ничего не поняла.

О себе она писала, что стала понемногу поправляться, из санатория переехала в Копенгаген, но все еще находится под наблюдением врача, а он настоятельно советует ей не возвращаться домой до весны, пока окончательно не окрепнут ее нервы. Да, любезной Туридур было уже за сорок, и предательская старость надвигалась с угрожающей быстротой. Быть может, она нуждалась в свободе, как и остальные в господском доме, в свободе, пока не поздно, хотя, бы на годик; ведь живем-то мы один раз!

Итак, зима прошла в игривом веселье для всех. Удивительно, как могут распуститься благовоспитанные дети всего лишь за одну зиму! Девчонки стали на себя не похожи: они носили длинные платья, спали днем и танцевали по ночам, они так попирали христианские устои, что пробст был вынужден отправить их на пасху в деревню, к своему коллеге, на исправление. Но спустя два дня, несмотря на грязь и дурную погоду, они пришли обратно, промокшие до костей. Как же, ведь в поселке должен был состояться бал!

В мае жена управляющего вернулась домой. Она уже не выглядела болезненной, поблекшей. Поразительно, до чего она была хороша! Ее едва можно было узнать. Одета она была по датской моде, на шляпе красная лента. Когда она сошла на берег, дочери посмотрели на нее с большим удивлением. С тех пор она больше никогда не появлялась в этой шляпе. Выразительные глаза фру Туридур смутили многих, когда она проходила мимо, направляясь к дому. А какая величавая походка! Благородная женщина в полном расцвете сил, женщина, которой все дано; от суеты молодости она уже далека, но судьба преклонного возраста еще не коснулась ее. Всем стало ясно, что она вполне восстановила свое здоровье.

В тот же день фру Туридур сняла датское платье, надела исландский костюм и вновь, как ни в чем не бывало, взяла бразды правления в свои руки. Она действовала с прежней решительностью. Из мебели выколотили пыль, изгнали все соринки из дома, даже оттуда, где они незаметно притаились, до блеска начистили серебро, кухонную посуду расставили в строгом порядке на полках. Длинные платья дочерей были подшиты, бахрома снята, мальчишкам велено вытирать ноги перед входом в дом и мыть руки перед едой. Было приказано разгонять ватаги молодых людей, бродивших по вечерам вокруг дома, а дочерям — сидеть и читать пристойные датские романы для молодых девушек, которые мать привезла из Копенгагена.

Спустя две ночи после возвращения матери ее тирания показалась девчонкам нестерпимой. Они решили улизнуть из дома через окно в полночь, но не тут-то было! Мать была начеку. Она стянула старшую дочь с подоконника и отхлестала, невзирая на ее возраст, по щекам. Но дело не ограничилось пощечинами. От матери так легко не отделаешься. Она прочла им скучнейшую проповедь о моральном облике и духовной силе, а за окном в опьяняющем мраке весенней ночи пели птицы. Она усердно поучала их, и они узнали в эту ночь о многом, начиная от таких ценных человеческих качеств, как приличие и достоинство, до прелюбодеяния и сифилиса. Кончилось тем, что девчонки разревелись, а мать втолкнула их, как связанных ягнят, в комнату и заперла на ключ. Легкомыслие и ветреность основательно выкорчевывались из господского дома.

На второй день после приезда фру Туридур пригласила на чашку кофе несколько достойных дам, выказав им таким образом свое расположение; другим она нанесла короткий визит. Но единственной женщиной, которую она но пригласила и которой не нанесла даже самого короткого визита, была ее сестра Раннвейг, жена приказчика Ханса. Туридур решила и на будущее лишить сестру своей благосклонности. Но не так легко победить легкомыслие. Не успеешь оглянуться, как то, против чего так упорно борешься, водворяется в собственном доме.

Фру Туридур довелось познать справедливость народной мудрости. Легче справиться с сотней блох, нежели с двумя строптивыми девчонками. Постоянно следить за двумя молодыми девушками, которые добивались только свободы, в то время как их заставляли носить детские платья, из которых они давно выросли, — что могло быть мучительнее для нервов, если еще принять во внимание, что жена управляющего была в положении! Она уже давно должна была разродиться, но, вероятно, из-за ее странной болезни беременность тянулась удивительно долго.

— До чего же быстро развиваются дети в наше время! — говорила жена пробста. — Мои дочери даже в двадцать лет были недостаточно взрослыми для поездки в Рейкьявик. А любопытство какое, какие вопросы они задают! Ну и современная молодежь!

Жена управляющего не видела иного выхода, как отправить своих дочерей в школу для девушек в Рейкьявик, н в середине сентября они уехали. После их отъезда в господском доме и вокруг него воцарились тишина и спокойствие.

А годы мчались, подобно ночному ветру. Куда деваются свежесть и краски юности! Вдруг просыпаешься утром и обнаруживаешь, что волосы у тебя поседели, щеки поблекли, ямочка на щеке превратилась в морщину.