Михаил Задорнов - Страница 2

1977–1980

Такси не останавливались. Я так замерз, что готов был оплатить двойной счетчик, лишь бы меня скорее отвезли домой, в тепло. И вдруг… Словно из-под земли вынырнуло свободное такси и остановилось возле меня. Я кинулся к нему, но предложить двойной счетчик не успел, потому что из машины вышел водитель, открыл мне дверцу и сказал:

— Садитесь, пожалуйста! Замерзли, наверное?

— Что вы сказали? — не понял я и даже слегка отпрянул.

— Садитесь, говорю, скорее, — он мягко улыбнулся, — а я печку включу. Если вам этого будет мало, дам плед — ноги закутаете.

Я посмотрел на машину. Огонек, шашечки… Вроде такси.

— Но ведь мне в Чертаново! — неуверенно сказал я.

— В Чертаново так в Чертаново! — еще мягче улыбнулся водитель. — Куда пассажирам, туда и нам. Будьте любезны!

Насторожившись, я влез в машину.

— Если не возражаете, я провезу вас кратчайшей! — предложил водитель.

— Не надо кратчайшей. — Я решил быть начеку. — Поехали обычной.

— Не волнуйтесь, отдыхайте, — застенчиво засмеялся шеф, — все сделаем как надо.

По ногам сладко потянуло горячим. А по транзистору, что был подвешен к зеркальцу, заиграли Шопена. Но хорошее настроение не приходило.

«Зачем он заманил меня к себе в машину и теперь везет незнакомой дорогой? — Что есть силы я прижал портфель с сосисками к груди. — Надо было садиться на заднее. Там безопаснее. У меня все-таки жена. Дети-близнецы… Старший уже в школу пошел!»

Первым нарушил молчание шеф.

— Вам какой вальс Шопена больше нравится? — спросил он.

— Чего? — переспросил я, но тут же, чтобы он не заметил моего смущения, спохватился: — Мне… Все! А вам?

— А мне «До диез минор», — сказал шеф.

«Что же ему от меня надо? — лихорадочно начал я перебирать в уме всевозможные варианты. — Набивается на хорошие чаевые? Но почему так нагло?»

Шеф рассказывал мне о жизни Шопена на Балеарских островах. Иногда, увлекаясь собственным красноречием, он переходил на английский, но потом спохватывался и снова возвращался на литературный русский.

«Откуда он все это знает? — подумал я. — Разве у таксиста есть время про это читать? Нет! А у кого есть? И где? Неужели?! — Страшная догадка мелькнула в голове. — В тюрьме!!! Вот где времени много! Значит — беглый! Поэтому и ведет себя так, чтобы не заподозрили. А сам, наверно, настоящего водителя оглушил, спрятал… теперь деньги гребет. За границу удрать хочет. Говорят, такие случаи бывают. Точно! Потому и английский выучил. Лет десять, значит, сидел. Ай-ай-ай! Во влип! Так и быть, рубль сверху дам. Лишь бы не убивал!»

— Приехали! — радостно известил вдруг шеф.

Я посмотрел в окно, потом на счетчик. Действительно, мы стояли у моего парадного, а на счетчике было на сорок копеек меньше привычного.

«Рецидивист! Убийца! Халтурщик!» — подумал я и осторожно протянул шефу трешник, мечтая как можно скорее выбраться из машины. Однако дверца… не открывалась! А на улице, как назло, мы были одни…

— А она и не откроется, — ласково сказал шеф, — пока…

— У меня больше нет! Одни сосиски! — закричал я и приготовился к обороне портфелем.

— …пока не возьмете сдачу! — перебил меня шеф и протянул рубль с мелочью. Потом встал, обошел машину, открыл дверцу с моей стороны и сказал: — Будьте любезны! Вот вы и дома. Желаю вам сначала приятного аппетита, потом — спокойной ночи, затем — счастливых сновидений. Ну и, конечно, доброго утра! А если я что не так сделал, то извините великодушно. Если сможете!

В растерянности я застыл на тротуаре. Я понимал, что меня обманули. Но в чем — не понимал.

Из оцепенения меня вывел какой-то запоздалый прохожий, который подбежал к моему таксисту и бойко спросил:

— Шеф, до Медведок дотрясешь?

— Будьте любезны! Садитесь, пожалуйста! — сказал шеф, вышел и открыл перед ним дверцу.

Человек смутился, стушевался, кинул беспомощный взгляд в мою сторону, но все-таки влез в машину. Она тронулась, а я подумал: «Еще один попался!» И мне стало легче.

С начала все шло хорошо. На первом курсе я учился так плохо, что в деканате решили пойти на хитрость и сделали меня старостой.

— Может, хоть это заставит его почувствовать ответственность за свою учебу! — сказал начальник курса.

— Похоже, что у него где-то есть «лапа»! — решили однокурсники.

Слухи дошли до деканата.

— Тем более мы поступили правильно! — утвердилась в своем мнении администрация.

Но она ошиблась. С моим назначением старостой я стал учиться еще хуже, а вся наша группа стала учиться еще хуже меня. Тогда меня сняли с поста старосты, а чтобы не обидеть «лапу», выбрали профоргом. При всем моем таланте заваливать любое дело работу профорга я завалить не мог, потому что нельзя завалить то, чего нет…

Мое философское безделье в течение трех лет на этом посту очень понравилось председателю профбюро нашего факультета. Как я узнал позже, он тогда обо мне сказал: «Хоть и дурак, а без инициативы!» И я стал его заместителем.

Но он ошибся. Очень скоро все поняли, что заместителем я быть не могу, так как не умею ничего делать. Зато могу быть самим председателем. Снова выплыл слушок о «лапе», которую уже начинали уважать. Так что председателем я проработал недолго. Через полгода декан сказал: «Я видеть его больше не могу на нашем факультете!» Но, как человек неглупый, понял, что у него только два способа избавиться от меня: подать самому в отставку или перекинуть меня куда-нибудь с повышением. Боясь первого, он так настойчиво требовал второго, что все призадумались: «А «лапа»-то, видать, у него здоровая и волосатая!»

Чтобы пустить под гору работу всего месткома, пришлось пойти на крайние меры и сменить репутацию дурака без инициативы на репутацию дурака с инициативой.

«Страшный человек!» — сказал ректор и лично взялся избавить от меня институт. Он пробил мне место в горкоме профсоюзов. Теперь мне стали приписывать уже самые видные в стране знакомства. Поэтому, когда я на новом месте быстренько наломал дров, мне тут же дали отдел в ВЦСПС. Теперь у меня свой кабинет, две секретарши, три телефона: местный, городской и прямой.

А «лапу» все называют уже вполне конкретно и только шепотом. Честно говоря, я думал, что на этом моя карьера закончилась, потому что наступило время такого застоя, что заваливать было уже нечего. Но, слава богу, объявили пятилетку ускоренного качества, и мне было поручено стать проводником ее идей в жизнь. Так что скоро, чувствую, снова пойду на повышение.

За завтраком он съел шесть калорий по новой диете из журнала «Здоровье». Сначала пожевал две редиски по калории за каждую, потом отгрыз от сухаря четыре калории, седьмую оставил на ужин. Согласно рекомендациям журнала «Здоровье». Запил все это столовой ложкой пустого чая строго без сахара и без заварки. После чего почувствовал необыкновенную легкость в теле, тяжесть на душе и сосание под ложечкой.

— Ну, может, хоть яичницу можно, а? — с надеждой спросила она. — Я б мигом… А потом бы к Лене поехали, позагорали, покупались…

— Нет, — строго ответил он. — Я не имею права так безрассудно проводить воскресенье. Воскресенье — единственный день, когда можно по-настоящему заняться аутогенной тренировкой и успокоиться после трудовой недели.

Когда она уходила, он лежал на диване с широко закрытыми глазами и по методу гималайских йогов следил за путем вымышленной букашки, которую усилием воли заставлял ползти от большого пальца правой ноги к подбородку.