Михаил Булгаков - Страница 55
Крайний слева Михаил. «… это были времена легендарные… когда в садах самого прекрасного города нашей Родины жило беспечальное, юное поколение».
Варвара Михайловна и Иван Павлович Воскресенский. «Я просто поражаюсь, как мама затеяла роман с доктором».
Варвара Михайловна Булгакова у могилы мужа с дочерьми. «Варвара Михайловна была очень верующая… В доме царил христианский дух Булгаковых».
Татьяна Николаевна Лаппа, первая жена Булгакова. «Телеграфируйте обманом приезд Таси. Миша стреляется».
Михаил Булгаков в 1913 году. «Необузданная сатанинская гордость, развившаяся в мыслях, за папиросой у себя в углу…»
Игра в винт. Сидят: Надя и Миша; Тася, жена Булгакова, наблюдает за картами.
«Помоляся Богу, улеглася мать. /Дети понемногу сели в винт играть».
Гетман П. П. Скоропадский: «Великорусские круги на Украине невыносимы».
Семен Петлюра:
«…и хотят Украину продавать бывшим царским министрам России…»
Осип Мандельштам. «К нам несколько раз на улице подходил молодой человек и спрашивал О. М., стоит ли писать роман».
Ю. Л. Слезкин. «Ладный, темноволосый, с живыми черными глазами, с родинкой на щеке, на погибель дамским сердцам…»
Л. С. Карум с женой В. М. Карум, сестрой М. А. Булгакова.
«Какое право ты имел так отзываться о моем муже… Ты вперед на себя посмотри».
Михаил Булгаков среди артистов Владикавказского театра.
Андрей и Надежда, сестра писателя, Земские. «Дорогой Андрик, теперь ты будешь иметь удовольствие видеть в Москве и Мишу».
В. И.Ленин и Н. К. Крупская. «Надежда Константиновна взяла мой лист и написала сбоку красными чернилами: „Прошу дать ордер на совместное жительство“».
Дом на Садовой, где жил Булгаков.
«Самый ужасный в Москве вопрос – квартирный… комната скверная, соседство тоже».
Любовь Евгеньевна Белозерская, вторая жена Булгакова.
«Любочка – прошла сквозь огонь и воду и медные трубы – она умна, изворотлива, умеет себя подать и устраивать карьеру своему мужу».
М. А. Булгаков. 1926 г. «…лицо в общем привлекательное, лицо больших возможностей. Это значит – способное выражать самые разнообразные чувства».
Л. Е. Белозерская.
«Ужасное состояние: все больше влюбляюсь в свою жену. Так обидно – 10 лет открещивался от своего… Бабы, как бабы. А теперь унижаюсь даже до легкой ревности. Чем-то мила и сладка. И толстая».
М. А. Булгаков. Фото М. Наппельбаума. 1928 г.
«Очень обижается Булгаков на Советскую власть и очень недоволен нынешним положением. Совсем работать нельзя».
Булгаков среди пречистенцев.
Слева направо: С. С. Топленинов, М. А. Булгаков, Н. Н. Лямин, Л. Е. Белозерская. «В этом кругу… хотели видеть его на Голгофе, падающего под ударами, чуть ли не мучеником. Преуспевающий Булгаков возмущал их».
А. В. Луначарский: «А о „Днях Турбиных“ я написал письмо „Художественному театру“, где сказал, что считаю пьесу пошлой, и советовал ее не ставить».
Булгаков среди участников спектакля по пьесе «Дни Турбиных». 22 сентября 1926 г.
Булгаков с моноклем.
«…бывший врач и нынешний литератор, скромный труженик… и вдруг эта карикатурная стекляшка!..»
Булгаков (в центре) на похоронах Маяковского.
За день до звонка Сталина.
Но вернемся опять в год 1921-й. Отсутствие постоянной работы, денег, нормальной одежды, полноценного питания, бесконечные выматывающие хождения по Москве в поисках заработка – вот из чего складывалась жизнь просителя Крупской и будущего собеседника Сталина в его первую московскую осень и зиму. «Меня гоняло по всей необъятной и странной столице одно желание – найти себе пропитание. И я его находил, правда, скудное, неверное, зыбкое. Находил его на самых фантастических и скоротечных, как чахотка, должностях, добывал его странными, утлыми способами… а однажды ночью, остервенившись от постного масла, картошки, дырявых ботинок, сочинил ослепительный проект световой торговой рекламы», – писал Булгаков в «Москве 20-х годов», дистанцируясь от пережитого, а еще позднее вспоминал о той начальной поре с ужасом. «Как я существовал в течение времени с 1921 г. по 1923 г., я Вам писать не стану». Это – признание автобиографического героя повести «Тайному другу», которому не помогали ни богатые московские родственники, ни покровители, и всего приходилось добиваться самому, отвоевывая у чужого города каждый новый день. Но 30-летний Булгаков находился в 1921 году на пике жизненных сил, и у него была четко обозначенная цель, идея-фикс, как он ее в письме к матери называл: «восстановить норму – квартиру, одежду и книги».[392]
Слово «норма» в устах одного из самых аномальных русских литераторов закономерно: он стремился не просто к личному успеху, но к тому, чтобы вернуть пошатнувшийся, переживший катастрофу мир к состоянию порядка. «Удастся ли – увидим». Конечно, в бодрых эпистолах к Варваре Михайловне ее старший сын отчасти выдавал желаемое за действительное, но впервые за несколько лет ему нравилось, что происходит в стране, нравилось ее главное изменение – нэп.
«– Это – нэп, – ответил мой спутник, придерживая шляпу.
– Брось ты это чертово слово! – ответил я. – Это вовсе не нэп, это сама жизнь. Москва начинает жить».
Так писал он в очерке «Сорок сороков», а вот письмо к сестре: «В Москве есть всё: обувь, материи, мясо, икра, консервы, деликатесы, всё! Открываются кафе, растут как грибы. И всюду сотни, сотни. Сотни!! Гудит спекуляторская волна».