Михаэль. Книга для инфантильных мальчиков и девочек - Страница 12

Редактор Хельга Хэзельтайн (английская фамилия) не смогла противостоять новым разноцветным тенденциям осеннего макияжа. Из Парижа она вернулась с фиолетовыми кругами вокруг голубых глаз. Ее муж-американец сначала потерял дар речи, потом сказал себе: take it easy (не бери в голову), а Хельге: take it off! (сними всё!). Так они оба и сделали. Как было бы замечательно, если бы кто-нибудь сказал мне нечто подобное, думает Герда.

Посмотрите только, на кого вы похожи, говорит бабушка своим поросятам. Пожалуй, уже хватит, дети явно устали. Итак, сначала под душ, а потом в постель, шагом марш! Бабуля, говорит Томми, который с трудом поднимается с пола, ты мне шоколадку принесла? Перестань, Томас, говорит бабушка, неужели тебе мало? Но все-таки потом добрая бабушка достает из сумочки плитку швейцарского шоколада. Ей приходится кормить Томаса, засовывая кусочки ему в рот, потому что он совершенно ослеп, а руки у него сломаны. Но шоколадка ему все равно нравится. Бабушкин шоколад всегда самый лучший, говорит бабушка.

Так что же мы теперь знаем о торте? Правильно:

Есть люди, которым дают торт, и они его едят. Есть люди, которым дают торт, но они его не едят. Есть люди, которым торт не дают, но они хотят торт. Есть люди, у которых торта нет, но они его не хотят. Есть также и такие люди, которые не знают, что такое торт. Наконец, есть люди, которые хотя и знают, что такое торт, но не знают, где его взять.

Проще всего было бы, конечно, дать вам сейчас какой-нибудь хороший рецепт торта. Но тогда среди вас опять-таки окажутся такие, кому, скажем, яйца доступны, и они их едят. И, с другой стороны, такие, кому яйца доступны, но они их не едят. Та же картина будет с сахаром, мукой и т. д. и т. п. Вы сами понимаете, что это сказка про белого бычка.

И вот вам еще дополнительное домашнее задание: подумайте, почему, собственно говоря, торт есть не у каждого?

ПРАВИЛЬНО: потому что бывают люди, которым торт просто не нравится.

Перед вами Михаэль. Знакомьтесь. Михаэль. Весь Михаэль в полном объеме и во всех своих функциях — как ходячий, так и стоячий — плачет настолько душераздирающе, что у нас невольно возникает вопрос: почему Михаэль плачет? Он совершенно безутешен. И все новые игрушки, погремушки и хлопушки, которыми трясет перед ним Патриция, не помогают. Он ревет все громче и громче. Что же случилось с мальчуганом? И только его мамочка, госпожа Рогальски, знает, в чем дело. Уж она-то поопытнее будет, чем молодая жена. Она тут же достает непромокаемые штанишки. Вот что нам нужно! А теперь давай поскорее памперсы, Патриция. Раз-два, и ребенок упакован. Профессионально. Быстро. Чисто. Удобно. Мамочка, поскорее! Мне пора на работу. Большой малыш Михаэль протягивает матери свои кривые ножонки. Какой ловкий, какой умненький! Вот и портфель с бумагами лежит наготове.

Томас Фиш танцует с девочкой-подростком медленный вальс.

Томас Фиш танцует с девочкой-подростком медленный вальс.

Томас Фиш танцует с девочкой-подростком медленный вальс.

Томас Фиш танцует с девочкой-подростком медленный вальс.

Мамочка до сих пор справляется со всем этим наилучшим образом. Раскрасневшись от напряжения, Ида Рогальски натягивает непромокаемые штанишки на ножки Михаэлю. Сейчас у моего мальчишечки опять все будет хорошо, утешает его она. А теперь быстренько чуть припудрим все самые чувствительные места. И намажем кремом все складочки, а вот у нас еще смягчающее масло. Михаэль тут же успокаивается, лишь время от времени судорожно всхлипывает. Теперь все тельце Михаэля, весь этот сложный аппарат, надежно упаковано, ничего не трет, не чешется, не досаждает. Конец — делу венец. Мама ловкими движениями поправляет штанины. За лямки она поднимает Михаэля вверх и как следует встряхивает, чтобы штанишки наделись до конца. Чтобы все было ровненько. Так оно и получается, все даже слишком ровненько. Скоро тучи рассеются и вновь засияет солнышко. Вот оно уже и засияло. Готово! Теперь застегнем все кнопочки. И поверх — деловой костюм. Сегодня Патриции впервые доверили самой, без подсказки, застегивать все кнопочки. Михаэль наблюдает за ней нетерпеливо, потому что он уже опаздывает на работу.

В этот момент Томас Фиш перестает танцевать с девочкой-подростком медленный вальс. Стоп машина. Он ввинчивает кулак ей в живот и протыкает свою партнершу насквозь. Девочка-подросток висит на запястье у Томаса Фиша, как кружевная манжета. Он говорит: отныне я не хочу больше танцевать. Потом он просто сбрасывает свою партнершу с запястья на землю. А сам играет с маленькой забавной собачкой.

Молодой господин шеф входит в лифт. Герда (которую мы с вами уже знаем) вся извертелась в своем платье с рюшечками. От нее то и дело отламываются кокетливые кусочки. И когда лифт прибывает на верхний этаж, в нем полно пальчиков, коленных чашечек и хрупких маленьких ножек. Михаэль, словно журавль, осторожно вышагивает среди этих обломков. Ему нравится, что в штанишках у него сухо & тепло & надежно. Он то и дело засовывает пальчик внутрь, чтобы проверить, не наделал ли он в штаны. Пока нет. Тогда он облегченно смеется, и весть об этом перелетает из уст в уста.

Примерно в то же самое время, когда Томас Фиш перестал танцевать вальс и стал играть с маленькой забавной собачкой, все небо потемнело от невиданной стаи черных дроздов. И тут же взрослые рассеяли в небе химикаты, которые стали вытягивать из птичьих тел жир. И от этого тысячи птиц просто-напросто замерзли. Бедные птички! Бедные птички! Ужасно!

Ну вот. Что это за жидкость врывается внезапно в уютную гавань непромокаемых штанишек Михаэля? Мальчик-то, оказывается, весь мокрый! И вот тут в полной мере оправдывает себя мудрая предусмотрительность матери. Никто ничего не замечает (непромокаемые штанишки защищают от малейшего подозрения, а памперсы всё впитывают). Срочно менять памперсы, пока не поздно! Вот так Михаэль и проводит свой рабочий день. Сейчас он у нас снова повеселеет. Госпожа Рогальски стягивает с него все мокрое и слегка шлепает его по попе, чтобы он развеселился. Она щекочет его и показывает ему козу. И все очень хорошо получилось. Михаэль опять смеется, в этом нет сомнения. Надо как следует помыться, и от этой процедуры оба — мать & сын — получают огромное удовольствие. Это время принадлежит только им и больше никому.

Томас Фиш снова танцует медленный вальс. На этот раз с Уши Глас. Он обходится с ней до боли бережно, потому что она — знаменитость.

Это аккуратно запакованное существо тоже Михаэль. В таком чистом & сухом & упакованном виде, только в непромокаемых штанишках, он может чуть-чуть полежать возле стола, суча ножками, — а он только этого и хочет. Госпожа Ида включила обогревательную лампу (а то простудится!). Михаэль пускает слюни от удовольствия. Пока!

Когда Ингрид говорит: Я ДОСТАТОЧНО НАСТРАДАЛАСЬ, ЧТОБЫ ИМЕТЬ ПРАВО ЧТО-НИБУДЬ СКАЗАТЬ! — то она говорит это со всей серьезностью.

Руководствуясь разумом, мы отвечаем ей: если ты будешь страдать еще больше, то ты еще больше сможешь сказать. Все это невероятно серьезно. Это — серьезное место в книге. Его нельзя воспринимать со смехом и с иронией. А серьезное оно потому, что Ингрид, возможно, и вправду по-настоящему СТРАДАЕТ.

Действительность.

Вольфганг не может быть убийцей. Он же ребенок, мой ребенок. Я знаю, он скверный мальчишка и ведет себя хуже многих других. Но убийцей он быть не может. Мать не выдерживает, она плачет навзрыд. Только что она узнала об этом непостижимом преступлении.