Мифы воды. От кракена и «Летучего голландца» до реки Стикс и Атлантиды - Страница 7

Когда течение прибьет их к Ахерусиадскому озеру, они тут кричат и зовут, одни — тех, кого они убили, другие — тех, кого оскорбили, умоляют и просят их — дозволить им войти в озеро и принять их туда. В случае если им удастся их убедить, они выходят [из реки в озеро], и их бедствия кончаются. Если же убедить им не удается, они уносятся [волною] снова в Тартар и оттуда снова в потоки; и не освобождаются они от этих страданий до тех пор, пока не убедят [простить их] тех, против кого они виновны: таково наказание, назначенное им судьями.

Платон. «Федон»9

В «Божественной комедии» Данте Флегетон — река клокочущей крови, «алого кипятка».

Люцифер, вмерзший в озеро Коцит. Гравюра Гюстава Доре.

Dante’s inferno: translated by Henry Francis Cary from the original of Dante Alighieri. New York : Cassell, 1889

Коцит (Кокит) — река плача, упомянутая в произведениях Вергилия, Гомера, Цицерона, Платона, Данте, Мильтона, Шекспира и т. д. У Данте, в частности, Коцит не река, а ледяное озеро, в котором караются предатели. В центре Коцита также пребывает вмерзший в лед Люцифер с тремя пастями, терзающий Иуду Искариота, Брута и Кассия. С Коцитом — точнее, его дочерью Минтой — связана печальная история, которую в «Галиевтике» пересказывает Оппиан:

Говорят, Мята (Минта) была раньше подземной девой, нимфой Кокитоса (Коцита), и взошла она на ложе Аидонея [Аида]; но, когда он похитил деву Персефону с Этнейского холма [гора Этна в Сицилии], поглупела Минта от ревности, стала громко жаловаться и говорить лишнее, и Деметра в гневе растоптала ее, уничтожила. Ибо говорила нимфа, что лик ее благороднее и красивее, чем у темноглазой Персефоны, и похвалялась, что Аидоней вернется, изгонит соперницу из своих чертогов; так от желаний неутоленных распустила она язык. И проросла из земли хрупкая трава, носящая ее имя.

На берегах Леты. Фотогравюра Ф. Бенедикта Херцога. 1907 г.

Музей искусств округа Лос-Анджелес

Пятая река греческого подземного мира — уже упомянутая Лета, река забвения. Она текла мимо пещеры Гипноса (бога сна) в Подземный мир, где все тени усопших, испив ее воды, забывали о прожитой жизни.

Там ни скотина, ни зверь, ни под ветреным веяньем ветви

Звука не могут издать, людских там не слышится споров.

Полный покой там царит. Лишь внизу из скалы вытекает

Влаги летейской родник; спадает он с рокотом тихим,

И приглашают ко сну журчащие в камешках струи.

Овидий. «Метаморфозы»10

То же самое имя носила персонификация забвения, дочь Эриды (персонификации раздора) или, по версии Гая Юлия Гигина, Эфира и Геи (Земли). Но персонификация реки обязана быть дочерью Океана! Две Леты традиционно отождествляются, и все же стоит помнить вот о чем: помимо реки, протекающей в загробном царстве, существовал еще вполне земной источник, посвященный именно второй Лете, а парой к нему был источник Мнемозины. Оба, если верить Павсанию, располагались у священной пещеры Трофония:

Если какой-либо человек решит спуститься в пещеру Трофония, то прежде всего он должен прожить определенное число дней в особом здании. <…> Затем он переходит в руки жрецов, которые ведут его не прямо в пещеру прорицаний, а к источникам воды; правда, они находятся близко один от другого. Здесь он должен напиться из одного воды Леты (Забвения), чтобы он забыл о всех бывших у него до тех пор заботах и волнениях, а из другого он таким же образом опять пьет воду Мнемосины (Памяти), в силу чего он помнит все, что он видел, спускаясь в пещеру.

Павсаний. «Описание Эллады»11

Под другим названием Лета фигурирует в «Государстве» Платона, в мифе о загробных воздаяниях:

Отсюда душа, не оборачиваясь, идет к престолу Ананки и сквозь него проникает. Когда и другие души проходят его насквозь, они все вместе в жару и страшный зной отправляются на равнину Леты, где нет ни деревьев, ни другой растительности. Уже под вечер они располагаются у реки Амелет, вода которой не может удержаться ни в каком сосуде. В меру все должны были выпить этой воды, но, кто не соблюдал благоразумия, те пили без меры, а кто ее пьет таким образом, тот все забывает.

Платон. «Государство»12

И наконец, Вергилий в «Энеиде» пишет о Лете так:

Тут увидел Эней в глубине долины сокрытый

Остров лесной, где кусты разрослись и шумели вершины:

Медленно Лета текла перед мирной обителью этой,

Там без числа витали кругом племена и народы.

Так порой на лугах в безмятежную летнюю пору

Пчелы с цветка на цветок летают и вьются вкруг белых

Лилий, и поле вокруг оглашается громким гуденьем.

Видит все это Эней — и объемлет ужас героя;

Что за река там течет — в неведенье он вопрошает, —

Что за люди над ней такой теснятся толпою.

Молвит родитель в ответ: «Собрались здесь души, которым

Вновь суждено вселиться в тела, и с влагой летейской

Пьют забвенье они в уносящем заботы потоке…»13

МИФИЧЕСКИЕ МОСТЫ

Мифическая река может символизировать границу между двумя мирами: миром людей и миром богов или царством мертвых. В таком случае отнюдь не редкость, когда наряду с рекой появляется еще один интересный мифический мотив: мост, выступающий в качестве связи между двумя точками сакрального пространства.

В славянской мифологии эта роль отведена Калинову мосту через реку Смородину. И то и другое название может ввести в заблуждение современного читателя: в первом случае речь не о калине, а о раскаленном докрасна металле; во втором — о смраде, зловонии. Река Смородина выступает аналогом древнегреческих подземных рек (обычно указывают, что она выполняет ту же роль, что и Стикс, однако огненной рекой был, как уже упоминалось чуть раньше, Флегетон); она крайне свирепая и нередко огненная либо смоляная, источающая запах серы. У Калинова моста, как правило, богатырь сражается с хранителем границы — Змеем Горынычем или Бабой-ягой.

В скандинавской мифологии есть два важных моста: трехцветный (или радужный) Биврёст, сделанный весьма искусно и соединяющий обитель богов Асгард с другими мирами, а также Гьялларбру через реку Гьёлль, за которой расположен мир мертвых — Хельхейм. Биврёст, согласно преданию о Рагнарёке, будет разрушен в конце времен, «когда поедут по нему на своих конях сыны Муспелля», то есть огненные великаны. Особенность же второго моста, «выстланного светящимся золотом», такова: он грохочет, если по нему идет живой человек, как будто переправляется не он один, а целые полчища мертвецов.

Тор переходит реку, на заднем плане асы едут по мосту Биврёст. Гравюра Лоренца Фрёлиха. 1895 г.

Karl Gjellerup, Lorenz Frølich. Den ældre Eddas gudesange. Kjøbenhavn : P. G. Philipsen, 1895

В зороастрийской мифологии есть удивительный и грозный мост Чинват, к которому через три дня после смерти отправляется душа на суд Заратуштры. Праведника встречает прекрасная девушка, олицетворение его добрых дел; грешника — уродливая старуха. Когда наступает время пройти по мосту, для первого он делается широким («в девять копий или двадцать семь стрел»), а для второго — узким, словно лезвие бритвы; чем больше человек грешил при жизни, тем у́же мост. Души, которые не сумеют его перейти, попадают в лапы к демонам, а безгрешных ждет мифическая обитель Хара Березайти, центр мироздания.