Мифы и легенды народов мира. Т. 1. Древняя Греция - Страница 27

Услышали крик Латоны земля, море и небо. Зашелестели деревья листвой, передавая ошеломляющую весть: «Родился Аполлон!» Лебеди, возвращавшиеся в ту сторону, что лежит за Бореем, северным ветром, опустились на волны и, оплыв остров семь раз, пропели «Слава Аполлону!». Дельфины высунулись из воды и разинули пасти, увидев, что Ортигия ^[113] уже не плывет, а, остановившись, испускает чудесный свет. С тех пор остров называется Делосом («Сверкающим»).

Аполлон – а сияние исходило от него, недаром его прозвали Фебом («Пламенеющим») – улыбался матери так, как могут улыбаться только боги. Он не требовал молока, как дети смертных. В его лепете Латона услышала явственное: «Амброзии!» На этот зов отозвалась Фемида, справедливейшая из богинь. И вкусил Аполлон из ее рук сладостной амброзии – пищи, достойной одних небожителей. И сразу же он отбросил пеленки и встал.

И сделал Аполлон первый шаг, и тотчас же скалистый Делос покрылся цветами и травами. Их аромат наполнил все вокруг. Легко ступая, шел Аполлон к горе, под которой родился, ибо ему были милы все горы, все уходящие в облака вершины, все башни и высоты.

Поднявшись, он выхватил взглядом изгиб неба, похожий на лук, открытый для неисчислимых стрел – солнечных лучей. Но тотчас же его воображение превратило тот же край неба в кифару, а те же лучи-стрелы стали струнами. И эти два наложившихся один на другой образа определили противоречивую сущность Аполлона: бога, несущего миру гибель, и бога, открывшего в том же мире меру, гармонию форм и звуков. С тех пор лук и лира сопровождали Аполлона, хотя в них не было ничего общего, кроме округлости форм.

Аполлон с луком и колчаном за спиной настраивает лиру, путешествуя по морю на пророческом треножнике, который изображен здесь с крыгльями (роспись на сосуде)

В облике юного бога такая завораживающая красота, что никто не мог отвести от него глаз. Но было в ней что-то вызывающее тревогу и внушающее страх. Прекрасный, как один из белых лебедей, оплывавших Делос в день освобождения матери от бремени, Аполлон мог быть жестоким и губительным, как волк. Поэтому его называли «Волчьим» и приносили ему в жертву тех животных, которых предпочитают эти четвероногие губители стад. В одном из храмов сына Латоны стояло отлитое из меди изображение Аполлона в виде волка. Аполлон – и волк и волкодав. И вместе с тем он мыслился как пастух с ягненком на плечах.

Как лучезарный бог, Аполлон пронизывает своим взглядом мрак, освещает прошлое и будущее. И в этом своем значении он прорицатель, пророк. Ему посвящены оракулы, где вдохновленные им жрицы дают богомольцам советы, отвечая на их вопросы.

Еще юношей отправился Аполлон в поход против Пифона, порожденного злобной Герой. Силой Пифон был не слабее Зевса и имел облик чудовищного змея. Томимый местью чудовищу, причинившему много зла матери, опустился Сребролукий у входа в мрачную пещеру, ставшую жилищем Пифона.

Заслышав воинственный клич Аполлона, дракон выполз на свет, изрыгая из пасти огонь. Но как ни ярился, не мог он причинить зла Сребролукому. Улыбаясь, Аполлон посылал стрелу за стрелой в пасть чудовища. Зверь захрипел, терзаемый тяжкой болью. Хвост его бил по земле, сметая вековые деревья. Такого шума еще не слышало небо. Но вот все затихло. Мглой покрылись огромные выпученные глаза, и дракон испустил дух.

Наступив ногой на убитого, Аполлон прокричал победный гимн:

– Вот твой достойный конец! Изгнивай на земле, кормилице смертных. Больше не будешь ты ужас внушать и нести им погибель. Здесь, на склоне Парнаса, твоею кровью омытом, в самом центре земли, будет выситься храм. Здесь будут жертвы мне возносить и испрашивать судьбы у пифии-девы ^[114].

Все было так, как предсказал победитель. Храм возник сначала воздушный – из перьев и пуха лебедей Аполлона, и парил он в воздухе, такой же легкий, как пух. Потом, опустившись на землю, перья и пух стали мрамором, сверкающим под взглядом Гелиоса. Но было святилище пустым, не имевшим названья, пока Аполлон не спустился на палубу проплывавшего поблизости критского судна.

– Кто ты, чужеземец? – спросил кормчий. – Не ты ли нас кружишь по морю, и не можем мы пристать к песчаному берегу и найти город Пилос?

– Я Аполлон, сын великого Зевса, – отвечал Сребролукий. – Я кружу вас по морю, но зла не имею. Вам во владенье я храм отдаю. Туда приведет вас дельфин, скиталец морей, и храм имя Дельфы получит.

Едва он это сказал, как дельфин показал свою черную спину. И понесся за ним быстроходный корабль. Недолог был путь. Вступив в узкий пролив, судно причалило к берегу. Моряки, подчиняясь воле Аполлона, развязали ремни, державшие мачту, и опустили ее на палубу, подняли весла и сбежали по сходням. Они двинулись за богом, игравшим на лире, а когда оглянулись, залив был пуст. Корабль исчез, словно его и не было.

– Вот ваш новый корабль! – показал Аполлон на храм. – В нем вы будете плыть в веках, не ведая бури, не страшась подводных камней. Смертные сюда приведут столько овец и баранов, что в мясе не будете знать вы нужды. Вашим богатствам завидовать будут цари. И достанутся вам они за то, что будете здесь вы службу нести мне, Аполлону!

Переглянулись критяне, не веря свалившемуся на них с неба счастью. Кормчий же запел песню. И моряки подтянули ее хриплыми голосами, славя щедрость того, кто назвал себя Аполлоном.

Как у всех богов, были у Аполлона любимые народы, среди них прежде всего обитатели той северной страны, откуда прилетели лебеди приветствовать его рождение, – гипербореи. В страну гипербореев нет доступа ни сушей, ни морем, и никто не мешает Аполлону уединяться среди людей, живущих за северным ветром, и радоваться их веселью и благочестивым молитвам. В описаниях древних авторов гипербореи такой же счастливый и благочестивый народ, как живущие на южной оконечности Океана эфиопы. Их земля необычайно плодородна, реки несут золотой песок. Они живут, не зная ни болезней, ни губительной старости, ни иных несчастий, которые принесла людям Пандора, и умирают без страданий, достигнув тысячелетия.

Казалось бы, кроме гнездования там лебедей, страна гипербореев не обладает ни одним признаком северной страны. Но есть еще деталь, которая свидетельствует о том, что в легенду о гипербореях вплелось реальное знание: принесение гипербореями в жертву ослов, чьим повадкам удивлялся Аполлон, наблюдая, как они свирепо встают на дыбы. Ощущение необычности для Аполлона этого зрелища позволяет думать, что тот, чей рассказ вдохновил создателей мифа, наблюдал не ослов (более чем обычных для грека), а каких-то иных животных, похожих на ослов. Ими могли быть только северные олени, которые сбрасывают рога как раз в ту пору, когда на север прилетают лебеди и весна открывает суровый край гипербореев для посещений Аполлона.

Была мила Аполлону Троя. Вместе с Посейдоном он воздвиг ее неприступные стены, а в Троянской войне помогал троянцам отражать ахейцев, неся своими стрелами в их лагерь чуму и убивая их героев.

Разумеется, не только среди гипербореев и троянцев легко и свободно чувствовал себя Аполлон. И в других землях находил он любимцев среди смертных, с которыми охотно проводил время, играя на лире или состязаясь в ловкости и силе. Особенно дороги были богу прекрасные юноши Гиацинт и Кипарис. И оба они стали для него источником горя. Первого он по оплошности убил, соревнуясь в метании диска, и пришлось, чтобы сохранить намять о Гиацинте, превратить его в нежный цветок. Кипарис же, случайно поразивший насмерть своего любимого ручного оленя, испытывал такую смертную тоску и так молил отнять у него ставшую ненавистной жизнь, что Аполлон, сжалившись, превратил его в это стройное мрачное дерево, которое с тех пор греки стали сажать на кладбищах.

Неравнодушен был Аполлон, как и его отец Зевс, к смертным девам и нимфам, и они обычно с радостью отвечали на его любовь, увеличивая на земле число героев. Среди возлюбленных Аполлона называли нимфу Кирену, родившую от него в Ливии, куда он ее переселил, полубога Аристея, охранителя посевов от засухи и града, покровителя пастухов, зачинателя пчеловодства, виноградарства, оливководства.