Мифы и легенды народов мира. Т. 1. Древняя Греция - Страница 106

– Остановитесь, безумцы! Оставьте это чудище в конском обличье! Возвратите его Посейдону. В чреве коня сокрыт огонь. Я вижу, как языки его ползут к твердыне Приама. Вижу я – рушится кровля дворца. Пламя вздымается к черному небу, в ночь превращая день, последний для Трои. Вижу, как звери выходят из нор, чтобы поселиться в развалинах. Жжет мою душу. О, Аполлон! О, Аполлон! Верни обезумевшим людям ум, свет – ослепшим, слух – оглохшим! Оборони от беспощадного сына Ахилла детей наших, жен, стариков!

– Что с нею? – удивленно пожимали плечами одни. – Огонь в чреве? Звери в развалинах? Она видит, как рушится кровля, а ликования сограждан не видит…

Другие, покачивая головой, с жалостью смотрели на деву:

– Несчастная! Тяжка кара Аполлона!

Третьи кричали:

– Что она каркает, как ворона перед ветром! Уведите ее!

Несколько женщин подбежали к Кассандре и силой потащили ее к храму Афины, возвращающей разум. Но еще долго, затихая, слышались ее вопли:

– О, Аполлон! О, Аполлон!

Пока устанавливали коня, пришел в движение небосвод. Из Океана вышла Ночь, укрывая темным своим покрывалом землю и небо. Ахейцы в чреве коня задремали, как вдруг услышали, что кто-то пытается отыскать место дверки. Потом послышался нежный голос Елены:

– Менелай, милый, выйди! Если бы ты знал, как я тоскую по тебе!

Одиссей, догадавшись, что грозит беда, крепко схватил Менелая за кисть руки.

Через несколько мгновений раздался другой женский голос:

– Диомед! Что ты там застрял! Выходи!

Диомед не шелохнулся. Это был голос его супруги, от которой он с радостью ушел на войну и готов был бы скрыться и в стране эфиопов.

Снаружи еще кто-то сладко заворковал. Суровый Антиклес уже успел открыть рот, но Одиссей наложил на него крепкую ладонь.

Удаляясь от громады, Деифоб сказал Елене:

– Наши подозрения не оправдались. В чреве коня никого нет! Ты же меня удивила. Я не знал, что ты умеешь говорить всеми голосами.

И снова все стихло. Через несколько мгновений с того места чрева, где была потайная дверь, послышались три коротких удара.

– Это ты, Синон? – спросил Менелай.

– Да! – ответил лазутчик.

И тотчас же заскрипел засов, открылось продолговатое отверстие. Наружу высунулось длинное копье, на землю, как с корабля, был брошен канат, и по нему бесшумно скользнул на землю первый воин. За ним другой, третий, четвертый. И вот уже под чревом коня разместился отряд. Разделившись, одни бросились к пролому в стене, чтобы уничтожить стражу. Другие рванулись к дворцу. Кто-то, отделившись, понесся к храму Афины Паллады. Через несколько мгновений оттуда послышались возня, крики и тяжелый удар. Это рухнула статуя той, что была на стороне ахейцев.

Многие мужи и жены, выскочив из постелей, побежали к дворцу, чтобы укрыться за его стенами. Другие, оставаясь дома, кидали в недругов что попало: кастрюли и сковороды. Кто-то пронзил ахейца вертелом, и он, схватившись за него, с воем катался по мостовой.

Между тем сквозь разрушенные Дарданские ворота вливались все новые и новые отряды ахейцев и мирмидонян. Обходя дом за домом, воины убивали мужчин, а женщин и детей вытаскивали наружу и гнали бичами на агору. Дворец был окружен со всех сторон и обречен. Но его защитникам удалось раскачать и опрокинуть башенку, нависавшую над воротами. Внизу раздались вой и стоны. Десятки ахейцев остались лежать под руинами.

Прыгая по трупам и камням, вверх к воротам с бревном в руках понесся Неоптолем. Ему удалось их разбить и ворваться во дворец. За ним ринулись другие. Вскоре дворец наполнился криками убиваемых. И не было пощады никому.

Бросившись к Андромахе, прижимавшей к груди младенца, Неоптолем выхватил его и с воплем «Гектореныш!» кинул вниз с высокой стены. От старца Приама, прижавшегося к алтарю Зевса, богобоязненные воины отводили мечи. Неоптолем же пронзил его насквозь.

Начало светать, и стало видно, как из дворца выбегают ахейцы – кто с кожаными мешками или драгоценной утварью, кто волоча за руку полураздетую женщину или плачущего ребенка. Стоны пленниц, потерявших родителей, лишившихся детей, заполнили всю долину Скамандра. Их заглушали крики воинов, старавшихся отбить себе рабыню покрепче, помоложе, покрасивее. Одиссей, перекричав всех, добился справедливого раздела по жребию. Андромаха, узнав, что досталась убийце своего сына Неоптолему, лишилась чувств. Ее, полуживую, бросили на колесницу. Самому Одиссею по жребию досталась старуха Гекаба. Это было встречено хохотом; и старуху тут же убили ^[316].

Но вдруг все стихло. В странной, неестественной тишине, которой не знала Троя за всю свою историю, послышался шелест, будто исходящий от огромных невидимых крыльев. Это боги покидали свои алтари в побежденном городе, предчувствуя, что здесь никто уже не будет приносить им жертв.

Для мифологического сознания с его замедленностью сценического действия и пристрастием к живописным подробностям и генеалогическим деталям возвращение героев из-под Трои домой, переход от войны к миру – не время, необходимое для плавания от берегов Троянской равнины до Пелопоннеса, Аттики, Беотии или островов Эгейского моря, а длительный период, наполненный удивительными событиями и приключениями. Перенесенные в иную среду, герои должны преодолеть возникающие препятствия на пути в отечество.

В годы Троянской войны они вспоминали о нем чаще всего в тех случаях, когда между героями возникали споры и можно было пригрозить возвращением на родину. Герои в пылу сражения как будто не помнят о том, что у них дома остались отцы, жены, сыновья. Так, Ахиллу о его отце Пелее напоминает Приам, желая разжалобить убийцу сына. О сыне Ахилла Неоптолеме ахейцы вспоминают лишь после гибели великого героя, когда опять-таки троянец сообщил, что без его появления у осаждающих не будет удачи.

Тоска по родине возникает у греков во время их возвращения. Греки называли возвращающихся «ностой» – и именно от этого корня произошло современное «ностальгия». Но для эпических героев ностальгия – чувство тех, кто в пути. Заданный мифом долг выполнен. Можно с чистой (или нечистой) совестью возвратиться с богатой добычей, с золотом и пленницами или малолетними пленниками к милым женам, к сыновьям, не видевшим отцов или успевшим забыть о них, к старым родителям. Ан нет! Миф ставит на пути к желанной встрече одно препятствие за другим. Вот уже родной город на виду, а буря отбрасывает корабль назад. Отец не принимает сына, не оправдавшего возлагавшихся на него надежд. Колдунья, очарованная красотой героя, не отпускает его на родину. Еще раз герой с невероятными усилиями достигает отечества, но судьба или враждебные боги опять воздвигают преграды. Так родина становится трижды желанной, а разлука с нею немыслимой, если только по оплошности не выпьешь сладкого лотосового сока забвения или не будешь превращен злой волшебницей в животное, которому неведома ностальгия.

Таковы логическое и психологическое обоснования сюжетов о странствиях при возвращении на родину, используемых в мифах об Одиссее, Менелае, Тевкре, Диомеде и многих других ахейских героях. Разумеется, и в этих сюжетах присутствует определенная историческая подоплека: желание создателей мифов обрисовать те реальные этнические и политические перемены, которые произошли в период между Троянской войной и временем жизни поэта, собравшего предания о ней. Мифы о возвращении давали возможность объяснить, как были основаны далеко от первоначальной родины новые города, как племена переменили места обитания.