Мифы и легенды эскимосов - Страница 6

Материалы, на которых основано данное собрание, записаны отчасти самими гренландцами, отчасти европейцами (в значительной мере непосредственно автором). Сбор этих материалов представлял немалые трудности. Ведь если путешественник начинает расспрашивать местных жителей, то в ответ он слышит в основном то, что хочет услышать (в частности, то, что сам подсказывает своими вопросами). Единственный способ получить желаемое – услышать, как местные жители рассказывают сказки и легенды на своих собраниях (но объяснить им, что это единственная цель исследователей, практически невозможно). Вторая сложность заключается в том, что местные жители опасаются быть обвиненными в языческих суевериях. В результате некоторые европейцы приходят к ошибочному выводу, что никаких сказок и легенд, кроме совершенно пустяковых, у эскимосов вообще нет. Третья сложность – состояние старых рукописей, часть которых совершенно невозможно оказалось прочесть.

Полное собрание включает больше пятисот сказок и легенд; автор объединил те из них, которые представлялись ему идентичными, и таким образом уменьшил общее количество примерно до трехсот. Значительная часть из них в данном издании опущена или приведена в сокращенном виде, как представляющая лишь местный интерес.

(Эта легенда составлена из девяти различных вариантов, записанных частично в разных районах Гренландии, частично на Лабрадоре; тем не менее во всех принципиальных моментах все варианты совпадают. Судя по всему, эта легенда не основана на каких бы то ни было исторических событиях, а имеет скорее воспитательную направленность и несет идею о высшей силе, которая защищает беспомощных и наказывает сильных за беспощадность и жестокость.)

Один бедный мальчик-сирота жил у жестоких людей. Звали его Кагсагсюк, а приемной матерью его была жалкая старуха. Жили несчастные в крохотной убогой каморке, примыкавшей к входному туннелю[4] дома. Входить в главную комнату им не позволялось. Кагсагсюк же не отваживался входить даже в каморку. Он подолгу лежал в туннеле и пытался согреться среди собак. По утрам, когда мужчины плетками поднимали свои упряжки, нередко вместе с собаками доставалось и несчастному мальчику. Он кричал тогда, подражая собакам и будто смеясь над собой: «На-ах! На-ах!» Когда мужчины лакомились вкусным замороженным мясом, маленький Кагсагсюк часто подглядывал за ними через порог, и иногда мужчины поднимали его над порогом и переносили в комнату, но не иначе как всунув пальцы ему в ноздри; ноздри мальчика соответственно увеличивались, но сам он совсем не рос. Иногда несчастному давали мороженое мясо и не давали ножа, чтобы разрезать его, говорили, что вместо ножа сгодятся и зубы; а иногда ругали его за то, что он слишком много ест, и выдергивали пару зубов. Бедная приемная мать раздобыла для Кагсагсюка башмаки и маленький гарпун, чтобы он мог выходить из дома и играть с другими детьми; но они валили его на землю и катали, и набивали снегом одежду, и всячески жестоко обижали его: девочки иногда вымазывали его с ног до головы грязью. Так малыша всегда мучили и насмехались над ним, и он совсем не вырос, одни только ноздри. Он подолгу бродил один в горах, выбирая безлюдные места и размышляя о том, как бы набраться силы.

Наконец приемная мать научила его. Однажды, встав между двумя высокими горами, он позвал изо всех сил: «Хозяин силы, выйди! Хозяин силы, приди ко мне!» Тут же появился большой зверь-амарок (ныне это мифическое животное, первоначально – волк). Кагсагсюк очень испугался и чуть было не пустился наутек; но зверь быстро догнал его, обхватил хвостом вокруг туловища и швырнул на землю. Совершенно не в состоянии подняться, мальчик услышал какой-то хрустящий звук и увидел: из его тела, как маленькие игрушки, во множестве посыпались тюленьи косточки. Тогда амарок сказал: «Из-за этих костей ты и перестал расти». Он снова обхватил мальчика хвостом, и они снова упали, но косточек на этот раз высыпалось меньше; а когда зверь швырнул его на землю в третий раз, выпали последние косточки. На четвертый раз мальчик не совсем упал, а на пятый совсем не упал, а поскакал по земле. Тогда амарок сказал: «Если ты правда хочешь стать сильным и выносливым, то можешь приходить ко мне каждый день». На пути домой Кагсагсюк чувствовал себя намного легче и мог даже бежать; одновременно он пинал ногами и отбрасывал со своего пути камни. Девочки, нянчившие младенцев, встретили его недалеко от дома и закричали: «Кагсагсюк идет – давайте забросаем его грязью», а мальчики принялись бить и мучить его, как раньше; но он не стал противиться, а по старой привычке улегся спать с собаками. После этого он стал каждый день встречаться с амароком, и тот каждый раз проделывал с ним то же самое. Каждый день мальчик чувствовал, как у него прибавляется сил; на пути домой он теперь отбрасывал ударами ноги целые скалы и, катаясь по земле, заставлял разлетаться камни. Наконец в один из дней зверь не смог опрокинуть его, и тогда он сказал: «Так, этого достаточно; никто из людей теперь не сможет взять над тобой верх. Но ты лучше продолжай вести себя как прежде. Когда придет зима и море замерзнет, настанет тебе время показать себя; тогда появятся три огромных медведя, и будут они убиты твоей рукой». В тот день Кагсагсюк всю дорогу домой бежал, по обыкновению разбрасывая ногами камни направо и налево. Но дома он продолжал вести себя как обычно, и люди мучили его даже больше, чем прежде.

Однажды осенью каякеры вернулись с моря с большим деревом на буксире. Дерево оказалось слишком тяжелым, и они не смогли сразу отнести его домой. Вместо этого они привязали ствол к большим камням на берегу. На закате Кагсагсюк сказал матери: «Дай мне твои башмаки, мать, чтобы я тоже мог сойти к морю и взглянуть на то большое дерево». Когда все отправились спать, он выскользнул из дома; он спустился к воде, освободил дерево от веревок, взвалил на плечи и отнес за дом, где закопал его глубоко в землю. Утром, когда вышли первые из мужчин, он крикнул: «Дерево исчезло!» Все выбежали на берег и увидели, что веревки перерезаны; никто не понял, как дерево могло уплыть прочь, ведь не было ни ветра, ни течения. Но одна старуха, которая случайно зашла за дом, воскликнула: «Посмотрите только! Вот сук торчит!» Все бросились туда с ужасным шумом и криками: «Кто мог это сделать? Должно быть, среди нас есть настоящий силач!» Все молодые мужчины напустили на себя важный вид, чтобы про каждого могли подумать, что он-то и есть неизвестный силач, – вот плуты!

В начале зимы соседи Кагсагсюка по дому обращались с ним даже хуже, чем прежде, но он вел себя по-старому и не давал им ничего заподозрить. Наконец море окончательно замерзло, и охотиться на тюленей стало невозможно. Но однажды, когда дни уже начали понемногу удлиняться, прибежали мужчины с известием, что видели трех медведей, которые взбирались на айсберг. Никто, однако, не отважился выйти и напасть на них. Вот и настало время Кагсагсюку показать себя. «Мать, – сказал он, – позволь мне взять твои башмаки, чтобы я тоже мог выйти и посмотреть на медведей!» Ей это не слишком понравилось, но все же она бросила ему свои башмаки и насмешливо сказала: «За это ты добудь мне одну шкуру на лежанку, а другую на одеяло». Он взял ее башмаки, натянул свои лохмотья и побежал к медведям. Те, кто стоял снаружи, воскликнули: «Полюбуйтесь, это ведь Кагсагсюк! Что это он собирается делать? Надо прогнать его пинками!» – а девочки подхватили: «Должно быть, он сошел с ума!» Но Кагсагсюк пронесся прямо сквозь толпу, как если бы люди были стайкой мальков; его пятки мелькали так высоко, что, казалось, едва не доставали до шеи, а снег поднимался вокруг пенным облаком и сверкал всеми цветами радуги. Он поднялся на айсберг, помогая себе руками; самый большой из медведей поднял лапу, но Кагсагсюк обернулся вокруг себя, чтобы сделаться жестким (т. е. магически неуязвимым), схватил зверя за передние лапы и ударил об айсберг так, что у того задние лапы оторвались от тела; он швырнул тушу на лед перед зрителями и крикнул: «Это моя первая добыча! Обдирайте[5] и делите»! Остальные подумали, что следующий медведь наверняка убьет Кагсагсюка. Однако и с этим медведем повторилось то же самое, и охотник опять швырнул зверя на лед; но третьего медведя он просто схватил за передние лапы и, крутанув над головой, ударил им зевак и крикнул: «Этот парень плохо обращался со мной!», махнул им снова в толпу и крикнул: «А этот – еще хуже!» – пока все не разбежались перед ним и не скрылись в доме в страшном испуге. Войдя в дом, Кагсагсюк с двумя медвежьими шкурами направился к своей приемной матери и воскликнул: «Вот тебе шкуры, мать, одна на лежанку, другая на одеяло!» После этого он приказал разделать медведей и приготовить мясо. Затем Кагсагсюка попросили войти в главную комнату жилища; в ответ на эту просьбу он, как прежде, только заглянул через порог и сказал: «Я не могу перешагнуть порог, если только кто-нибудь не поднимет меня за ноздри»; но, поскольку никто больше не отваживался сделать это, его старая приемная мать подошла и подняла его, как он просил. Все мужчины теперь были очень почтительны с ним. Один говорил ему: «Проходи вперед», другой подхватывал: «Проходи и садись, приятель». – «Нет, не там, где лавка ничем не прикрыта, – восклицал еще кто-то, – вот чудесное местечко для Кагсагсюка». Но он отверг все предложения и присел, как обычно, на боковой лежанке[6]. Кто-то продолжал: «У нас найдутся башмаки для Кагсагсюка», а еще кто-то восклицал: «Вот штаны для него!» – а девушки спорили одна с другой, предлагая сшить для него одежду. После ужина кто-то из обитателей дома велел одной из девушек пойти принести воды для «дорогого Кагсагсюка». Когда она вернулась с водой и он напился, он притянул ее нежно к себе и похвалил за догадливость и за воду; но после этого он вдруг стиснул ее с такой силой, что кровь хлынула у нее изо рта. Но он только заметил: «Смотрите, она, кажется, лопнула!» Ее родители, однако, ответили с полным смирением: «Не беда, она годилась только воду носить». Позже, когда вошли мальчики, он подозвал их и сказал: «Из вас получатся великие охотники на тюленей!» – а сам схватил их и раздавил насмерть; другим он поотрывал руки и ноги и так убил их. Но родители каждого только говорили: «Это не имеет значения – он ни на что не годился; только и делал, что играл». Так Кагсагсюк продолжал умерщвлять обитателей дома одного за другим и не остановился, пока все они не погибли от его руки. Он пощадил только бедных людей, которые были добры к нему, и стал жить с ними; ели они то, что было запасено в селении на зиму. Он также взял лучший из оставшихся каяков и научился обращаться с ним, держась первое время недалеко от берега; вскоре, однако, он осмелел, стал выходить дальше в море и через некоторое время уже ходил на своем каяке и на север, и на юг. В гордости своей он путешествовал по всей земле и показывал всем свою силу; даже сейчас его знают по всему побережью. Во многих местах до сих пор видны следы его великих дел, и поэтому историю Кагсагсюка все считают истинной.