Мифы финно-угров - Страница 8

Сходный обычай был известен самим финнам: чтобы обезвредить злые чары колдуна, с угрозами покидавшего дом, хозяева должны были бросить ему вслед золу из очага и трижды плюнуть. Затем следовало произнести специальный заговор и замести следы.

Еще больше чудесных сведений о верованиях биармов сообщает исландская сага, повествующая о подвигах викинга Боси. Коварный скандинавский конунг отправляет викинга и его побратима Херрауда в Биармию, чтобы они достали чудесное, расписанное золотыми рунами, яйцо чудовищного ястреба. Проникнув в Биармию, Боси узнает от влюбившейся в него девицы о том, где находится желаемая добыча. Ястреб обитает в храме бога Йомали, наполненном сокровищами. Хозяйка храма, колдунья, — мать правителя Биармии, — благодаря волхвованию узнает, что не проживет и месяца, и велит привести в храм красавицу Хлейд, чтобы та сменила ее в страшном капище. Специальный раб ежедневно приводит телку, которую поедает колдунья. Но перед этим телку должен покрыть заговоренный бык, которого держат на цепи в храме. После этого мясо телки становится отравленным, и всякий, отведавший его, приходит в безумное состояние. Этого мяса должна поесть и Хлейд, чтобы стать злобной колдуньей.

Побратимы подкрадываются к храму и убивают раба, а также и телку, которую тот пас. Побратим Боси облачается в рабский плащ, а шкуру телки набивает листвой, сам же Боси взваливает на спину труп раба, пронзив его копьем. Жрица спала, когда побратимы проникли в храм. Тут бык набросился на чучело телки, и герои свернули ему шею. Ястреб же, увидев труп, хотел схватить его чудовищными когтями, но Боси пронзил птицу копьем, и та рухнула прямо на героя. Проснувшаяся колдунья бросилась на Херрауда и поранила его до кости своими когтями, но поскользнулась на крови ястреба. Побратимы расправились со жрицей, и, когда та испустила дух, земля содрогнулась.

Герои нашли яйцо в гнезде ястреба и так много золота, что у них едва хватило сил, чтобы его унести. Идола Йомали обнаружили сидящим у алтаря. Герои сняли с него корону, украшенную драгоценными каменьями, гривну, взяли с колен чашу, наполненную червонным золотом. Удалось спасти и красавицу Хлейд, прикованную в храме, а само капище подожгли.

В этом фантастическом рассказе не трудно обнаружить знакомые мотивы: служители капища приводят себя в транс, поедая отравленное зелье, идол одет в драгоценный убор, даже чудовищная птица напоминает о птице Карс и подобных ей волшебных пернатых. О чудесном яйце повествуют многие финно-угорские мифы — о них еще пойдет речь.

Гораздо более реалистичны древнерусские описания северных — чудских — земель.

В Древней Руси финно-угорские народы, прежде всего предки эстонцев, с которыми первыми встретились новгородские славяне, заселявшие Восточную Европу, именовались «чудью» — чужими, чудными людьми. Они говорили на непонятном для славян языке и имели странные обычаи.

В «Повести временных лет» рассказывается о том, как некий новгородец пришел в землю чуди и захотел погадать — «поволхвовать» — о будущем у чудского кудесника. Это — древнейшее описание камлания, относящееся к концу XI в. Кудесник принялся призывать «бесов» в свой дом (бесами христианин-летописец называл духов, которых шаман призывал на помощь). Новгородец, сидя на пороге шаманской «храмины», наблюдал, как кудесник упал, оцепенев в трансе («бес сшиб его» — так комментирует этот рассказ летописец). Наконец кудесник встал и заявил новгородцу, что его «боги» (шаманские духи) не смеют войти в дом, потому что иноземец имеет при себе нечто, чего боятся духи. Тут-то новгородец понял, что они боятся нательного креста, и положил его подальше от «храмины», где камлал шаман.

Сходный рассказ о саамском шамане записал уже в XVII в. французский путешественник Реньяр. Шаман неистово колотил в свой бубен, пока не упал и не окоченел, как палка. Так он лежал с четверть часа, и окружающие не давали никому к нему приблизиться (даже отгоняли мух, чтобы не вывести шамана из транса). Наконец шаман стал приходить в себя и признался, что его дух не может ему повиноваться при иноземце, ибо сам иноземец — больший чародей, чем шаман…

Следующий «сеанс» новгородца удался — духи явились и поведали кудеснику о том, что хотел вызнать гадающий. При камлании шаман «метался», одержимый духами. Любопытный новгородец, однако, не мог не спросить, почему «бесы» боятся креста. Кудесник отвечал: «Это знамение небесного Бога, которого наши боги боятся». «Каковы же ваши боги и где они живут?» — спросил новгородец. Кудесник же ответил: «В безднах. Обличьем они черны, крылаты, имеют хвосты; взбираются и под небо, послушать ваших богов. Ваши ведь боги на небесах. Если кто умрет из ваших людей, то его возносят на небо, если же кто из наших умирает, его несут к нашим богам в бездну». «Так и есть, — добавляет монах-летописец, — ведь грешники пребывают в аду, а праведники обитают на небесах с ангелами».

Было бы опрометчивым, однако, сводить весь рассказ к представлениям древних о христианстве и язычестве. Показательно, что сам новгородец — христианин — обратился к чуждым богам, чтобы узнать нечто, от него сокрытое. При этом он снял крест — так обычно поступали при гаданиях русские люди не только в средневековую эпоху, но и в новое время. Значит, новгородец считал, что «богам» — шаманским духам, которых вызывал кудесник, было доступно тайное знание, которое нельзя получить в церкви. Это тайное знание было открыто обитателям преисподней — бездны, — злым духам, с которыми и должен вступить в контакт шаман. Все колдуны обращались за помощью к нечистой силе, но шаманы считались способными не только получить от нее сверхъестественные знания, но и подчинить себе злых духов и даже победить их.

Итак, славяне, встретившиеся с финно-угорскими племенами на севере Восточной Европы, довольно быстро познакомились с их «чудскими» верованиями и богами. В Новгороде даже стали делать амулеты для чуди — металлические фигурки божков с питьевым рогом в руке. Их до сих пор находят в Вятке и некоторых других отдаленных регионах.

Эта встреча двух культур привела к взаимодействию разных традиций, так что зачастую бывает непросто отделить в фольклоре исконно «чудские» черты от исконно славянских. Это относится уже к древнейшему и драматическому эпизоду в истории Севера Восточной Европы — региона, вошедшего в состав Древнерусского государства и принявшего крещение на рубеже X и XI вв.

В той же Начальной русской летописи под 1071 г. рассказывается о голоде, который разразился в Ростовской земле. Тогда и объявились два волхва, которые стали уверять людей, что знают тех, кто «обилье» (припасы) держит. С толпой оголодавших они двинулись по Волге по погостам, где собиралась княжеская дань и, действительно, хранились припасы. Там волхвы указывали на «лучших» (знатных) жен, обвиняя их в том, что одна прячет жито, другая — мед, третья — рыбу, четвертая — меха. Наивные слушатели приводили к волхвам своих жен, сестер и матерей, а волхвы, мороча людей, делали разрезы на спинах у несчастных женщин и якобы вынимали оттуда то жито, то рыбу, расправляясь таким образом со знатными женами, а имущество их забирали себе.

Когда волхвы дошли до Белоозера, с ними было уже 300 человек. Здесь они столкнулись с воеводой князя Янем Вышатичем (который и рассказал летописцу об увиденном). Он собирал дань, и белозерцы поведали ему о том, что два кудесника уже убили многих жен по Волге и Шексне. Янь узнал, что волхвы — зависимые люди, смерды его князя, и потребовал их выдачи. Но восставшая толпа не желала выдавать предводителей. Воевода попытался расправиться с восставшими силой оружия, но те отбились от Яня и его немногочисленных отроков и даже убили священника, который, видимо, пытался их образумить. Янь вынужден был обратиться к самим белозерцам, пригрозив им, что если они не схватят волхвов, он будет кормиться у них с дружиной целый год. Угроза подействовала, и белозерцы схватили волхвов. Тут и началось судебное разбирательство, которое превратилось в итоге в религиозный диспут — прения об истинной вере.