Мифологемы - Страница 27
Глава 8. Психопатология. Какой бог сейчас оказался оскорбленным?
Не потому ли я не буду на тебя навлекать
Мельчайшие, как укусы насекомых,
уколы критического осмысления,
Никогда не выпущу вслед за тобой гончих-борзых тревоги
Из их конуры,
И не обращу к тебе гигантское зеркало рефлексии -
Размером со стадион?
Огромную роль в современной психотерапии и психиатрии играет DSM-IV, наша любимая аббревиатура, настольная книга, любимый справочник, наше специальное «Руководство по диагностике и статистике психических расстройств, четвертое издание». Никто из обучающихся в рамках какой бы то ни было программы, начиная с психиатрии и кончая социальной службой, ничего не узнает о богах, зато все должны досконально знать DSM-IV, так сказать Библию психотерапевтов.
Каждого специалиста обучают помнить номер диагноза, вести наблюдение за поведением человека, собирать историю его болезни и согласовывать все это с названием диагноза, которое стало результатом соглашения членов комиссии, разумеется, в результате некоего конфликта и найденного компромисса. В соответствии с DSM-IV у нас больше нет обычного «насморка», который называется депрессией, а страдаем мы «дистимическим расстройством»; причем термин «дистимия» имеет греческие корни и означает «отсутствие сильного чувства». (Оказывается, что даже DSM-IV подчиняется метафоре.)
Таким образом, человек лишается страсти, Афродита изгоняется, Арес подавляется и т.п. Никого особенно не волнует ни этиология, ни причины депрессии, не беспокоят и ее последствия; зато заботит курс лечения, который определяется в основном влиянием страховых компаний и поддерживается стараниями подхалимов, которые им прислуживают. И будьте уверены: здесь, в нашем обожаемом DSM-IV не будет ни одного упоминания о каком-то оскорбленном боге.
DSM-IV, как и все предшествующие издания, создавался с самыми благородными намерениями: это был поиск универсальных паттернов поведения, чтобы сократить хаос и снизить возможность ошибок при постановке диагноза, назначении медикаментов в ходе лечения пациента и тем самым способствовать единообразию врачебных действий. Но, к сожалению, общим результатом стало сверхобобщение, которое не учитывает индивидуальность пациента, избегает личностных нюансов и устраняет глубинную размерность – ради того, что поддается учету, что сводится в таблицу, укладывается в статистические нормы и что подчиняется фантазии о контроле.
С точки зрения сознания этот мотив вполне приемлем, но бессознательно он уводит в сторону и даже является вредным. И терапевт, и пациенты обязаны следовать общепринятым правилам, если они хотят продуктивно общаться друг с другом, иметь доступ в клинику, получать оплату по страховке, выписывать и получать рецепты и т.д. Это вполне управляемая система, хорошо задуманная, но в конечном счете попирающая человеческую индивидуальность и земные силы, которые управляют душой. Но, что важнее всего, здесь никогда не разрешается употреблять подозрительное, расплывчатое слово душа, которое, как я уже отмечал, по иронии соотносится с греческим словом psyche, то есть психика.
Как и в любой загадке, пропущенное слово, конечно же, содержит разгадку.
Давайте на минуту откроем DSM-IV и посмотрим, что можно там увидеть. Ибо, как уже отмечалось, наша старая знакомая, наша постоянная спутница депрессия практически исчезла. Все, что было «выдавлено обратно или вниз» (depressed), сейчас мучительно страдает от недостатка страсти или порыва, но так должно быть. Депрессия интрапсихическая, в отличие от депрессии, вызванной биологическими факторами, представляет собой автономное отведение потока либидо в сторону от его основного русла, направленного во внешний мир. Эго может снова обратить свой интерес к внешнему миру, но либидо отказывается направиться туда, куда хочет Эго. Короче говоря, человек противодействует некой силе, трансцендентной Эго.
Несомненно, было бы весьма оригинально назвать такую силу богом, не так ли? Вместе с тем в своем ответном письме Валентину Бруку Юнг позволил себе дерзкое утверждение. Юнг отвечал на все вопросы, поступавшие к нему с тех пор, как в своем известном интервью Джону Фриману на телеканале Би-Би-Си он заявил, что у него не было необходимости верить в Бога, потому что он знал о его существовании [173]. Многие люди писали Юнгу, выражая просьбу прояснить, что он имел в виду, когда заявлял об этом. Его ответ был провокационным, однако вполне соответствует нашему подходу:
Я знаю о существовании образов Бога и в общем, и в частности. Я знаю, что они представляют собой универсальное переживание, а поскольку я сам не являюсь исключением, то знаю, что и у меня тоже существует такое переживание, которое я называю Богом. Это переживание противостояния моей воли другой, зачастую более сильной воле, которая встает у меня на пути с явно пагубными последствиями, вкладывает в мою голову странные мысли и которая иногда направляет мою судьбу туда, куда я меньше всего хочу, или заставляет ее совершать самые неожиданные повороты, о которых я ничего не предполагал и не имел никаких намерений. [174]
На очевидный вопрос «Почему вы называете это Богом?» Юнг отвечает:
А почему бы и нет? Это всегда называли «Богом». И на самом деле это прекрасное и очень подходящее слово. Кто мог бы откровенно сказать, что его судьба и жизнь были сознательными результатами лишь его сознательного планирования… Я знаю, что я хочу, но я сомневаюсь и пребываю в нерешительности относительно того, придерживается ли Нечто того же мнения или нет. [175]
Безусловно, некоторая сентиментальность и склонность к антропоморфизму побуждает нас иметь более воплощенное представление о боге как о том, кто больше всего похож на нас и, конечно же, разделяет наши моральные ценности и имеет тот же взгляд на внутренние декорации – теории о том, как должен быть устроен мир и т.д. Но устремивши свой взгляд на целый пантеон, на сонм божеств, мы можем видеть, что многие из них не обладают теми индивидуальными свойствами, которые создают у нас ощущение комфорта. Совершенно наоборот: они часто противостоят нам, причем делают это грубо и бесчеловечно.
В данном случае Юнг говорит именно о том, что всегда, когда программа Эго оказывается перечеркнутой, когда оно становится подвластным трансцендентным силам, речь идет о присутствии божества. У того Нечто, о чем или о ком говорит Юнг, есть свое мнение, совершенно не имеющее ничего общего с нашим. Если бы, наоборот, его мнение полностью совпадало с нашим, мы безусловно были бы бессмертны, прекрасны, мудры и всемогущи, – кем мы, конечно, вовсе не являемся.
Говоря о «богах», мы говорим метафорически, как подобает любому подходу к mysterium tremendum [176], великому таинству. Не будем забывать о том, что Боги являются нашими персонификациями, конструктами нашего ограниченного интеллекта, которые указывают на энергии, управляют мирозданием и пронизывают всю нашу сущность. Поэтому при «депрессии» наша сущность перестает находиться в согласии с намерениями богов. Несомненно, боги могут запросто унести нас туда, куда им захочется, включая стабильное состояние депрессии. Но когда мы исследуем психодинамику, то есть динамику души, мы увидим, что депрессия – это выражение энергии, трансцендентной возможным вариантам выбора Эго, хотя она может ощущаться как подавленность.
Быть может, Эго находится под воздействием комплекса (который является отщепленной мифологемой, а иногда – даже целой мифологической системой), или оно теряется в изобилии возможностей воображаемого выбора, как это часто случается с нами в детстве. Ребенок может пребывать в депрессии просто потому, что открывающийся ему диапазон возможностей, реальных или воображаемых, не согласуется с программой его развития, предначертанной богами.