Миссия сдвига на Фа# - Страница 12

– Ежели бы вы так же уверовали во Христа, как он уверовал, то и вы обрели бы власть над грешным телом своим и способность творить чудо. Ведь всякая слабость – и телесная и силы мысли – она от чего проистекает? – От греха. То-то! – говаривал на проповеди Пастырь Божий, кланяясь Аполлонию, и ставя его в пример. – Любите Господа в себе, и будьте стойкими перед искушениями плоти и скверны страстей. А любить Господа, – значит, во всём следовать голосу сердца и жить по совести.

Сам Аполлоний не делал секрета из своей «лучезарности» и на вопрос о том Владыки Михаила честно признался, что юношей попал в Поднебесную, где и научился алхимии, приводящей к рождению Золотого Зародыша внутри тела, от даосских монахов. Когда же патриарх услышал, что основное в практике Аполлония – это соединение духовности и жизненности: белого Света – в голове и красного Света – в солнечном сплетении, ради рождения Золотого Светоносного Младенца внутри старого тела, то тут же истолковал всё по-своему.

– Свет белый в голове, – это Отец Небесный нам шлёт своё благословение. Отсюда и проистекает духовность.

Красно Солнышко – оно своими лучами оплодотворяет утробу Матери Земли у нас в животе. И живот источает жизненность телесную, разливающуюся по всему организму.

А соединяются эти два начала – посередине, в обители Христовой – в сердце, рождая младенца Христа. И не будь у тебя алмазной чистоты сердца – не был бы ты и святым, а стал бы непредсказуемым чародеем, что сегодня даёт, а назавтра отбирает. Помяни моё слово! Ибо золото, оно вот где! – патриарх приложил свою руку к груди Аполлония.

– Воистину, настоящая мудрость близка каждому, Отче! – согласился Аполлоний, почтительно склонив голову перед пастырем.

– Да не тебе, а мне, грешному, денно и нощно надо поклоны перед тобою бить, – вздохнул Кируларий. – Говорить – оно, одно, а сделать… Эх, староват я уже, чтобы последовать твоему совету, брат Аполлоний. Мне не тридцать годков-то. Огня в животе мне уже не разжечь. Не ведаю я: от монахов ли ты научился искусству бессмертия, или Свет Христов от савана Спасителя на тебя перешёл и сохраняет плоть твою, одно мне ясно, – что ты – Избранник Божий. И когда умру, а кончина моя не за горами, не забывай своего патриарха, беседуй со мной мысленно и молись за меня. А я о тебе там молиться буду. Тело, что? – Кукла для земной потехи. Главное – душа. Так, глядишь, и свидимся у Господа нашего.

Шли годы. К удивлению многих постаревших прихожан Аполлоний выглядел совершенно так же, как в тот день, когда впервые предстал перед ними. Казалось, само время не имеет власти над янтарным монахом Христа.

1118 год в семействе Комнинов был отмечен весьма выдающимися событиями. На престол взошёл Иоанн Второй, и у двух двоюродных братьев – басилевса Иоанна и севастократора Исаака – родились сыновья. С момента кончины патриарха Михаила в 1058 году минуло ровно 60 лет

«Вот и исполнилось предначертанное. Цикл Кала-чакры совершил свой полный оборот, что перемножает 12 с пятью стихиями. Воротились Михаил и Исаак, которые приняли из рук моих саван Господа нашего. Пришли избранники Божьи. Как-то они справятся с возложенной на них миссией на этот раз? Не затеют ли вновь ссору? Интересно: кто из них, кто? Жизнь покажет!»

Нарекая сыну севастократора Исаака имя Андроник, Аполлоний зашифровал в нём Андроса – Небесного Человека – созвездие, над которым произошёл взрыв Сверхновой.

«Сумеешь ли противостоять огненнорогому Быку-Сету, ты Орион-Осирис? Выйдешь ли из этой схватки победителем? Да поможет тебе Гор»!

Звонок разрывался и уже перешёл на хрип. Кто-то барабанил в дверь и кричал: «Эй! Вставайте, кто ещё остался!»

– Ты что, угорел, тетерев? – обрадовано произнёс Штольц, когда дверь, наконец-то, отворилась, и перед ним возник Константин. – Ну, здорово, тугоух!

– Да я спал… – Костя зевнул и смущённо отвёл взор в сторону от друга.

– Что-что? Спал в два часа пополудни? Ах, да, барин, наверное, отобедали-с и легли-с почивать-с, – вальяжно зевая, проговорил Штольц. – Я тут, понимаешь, как рыба обледь, задыхаюсь от того, что в сутках 24 часа, глаз некогда сомкнуть. То стройку отелей в Турции по скайпу маниторю, то с Интой на прямой линии целый день сижу – западные контракты под угрозой срыва из-за скандала с экологами на буровых, то к Иринке в театр лечу – на прогон премьеры. Ты хоть в курсе, что у жены завтра премьера спектакля? Тоже мне, муж!

– Да, премьера???

Константин растерянно хлопал глазами.

– Она мне ничего не говорила. А как называется?

– У-у-у! – Штольц погрозил ему кулаком. – Как нафыфается? Прости, братка, но ты тут больше не останешься. Смотрю, ты тут, и впрямь, угорел!

– Но… я не могу.

– Это ещё почему? – Штольц грозно сдвинул брови.

– У меня тут собака… И бабка-соседка. Она совсем немощная, никуда не выходит. Я ей воды приношу, продукты, да дрова. Птиц в мороз кормлю, вот.

– Ну, вот что, Тимур Гайдарыч! Финита ля комедия! Завтра летишь со своей командой в Турцию. Там стройка встала. А на дворе март месяц! Ещё месяцок провошкаемся, и сезон прос… – начал, было, Штольц, но сдержался и выразился более мягко, – тю-тю, накрылся медным тазом, сезон-то. Я доходчиво излагаю? И никаких «но»! У меня в штате более пяти тысяч народу. Кушать все хотят, на машинках дорогих кататься, в престижных вузах детишек учить. А если нефтянка на штрафы налетит, а тур-бизнес в лужу сядет, где я им зарплату возьму? У тебя или у твоего пса? Может его будка на золоте Колчака стоит? Говорят, ты два года назад на север летал к какому-то Колчаку. Не за золотым запасом, случайно? Нет?

– Да ну тебя, Сашка! – рассмеялся Константин. – Наплёл тень на плетень! Колчак – пёс, оставшийся от Вити Ермакова. Он, к моему великому сожалению, уже тю-тю. За Витькой следом так и ушёл.

Снопов вздохнул и продолжил: – А тот, что у меня сейчас, это Ермак – его сынуля.

– Да что вы говорите! А то мы не знаем?! Но я, когда на твоего гляжу, не могу поверить, что передо мной не Колчак. Просто вылитый Витькин барбос! – грустно улыбнулся Штольц. На его лицо, покрытое лоском наигранного веселья, легла тень смертной тоски.

Константин подождал, пока друг успокоится и неуверенно предложил:

– Саш, ты же сам говоришь «народу полно», вот и пошли в командировку специалистов. Я-то там на кой?!

– Да пойми ты, дурья башка, я тебе верю, понимаешь?! – проговорил Штольц, многозначительно выделив слово «тебе». Какой мне, нахрен, специалист заменит мои глаза и мозги? А ты – заменишь. Да и потом, Костя, народ потихоньку линяет. Предаёт. Со времён оных, когда наш мнимый друг Илья Пастухов стал настоящим врагом, многие сочли за благо ретироваться или перейти на его сторону.

«Илья… Ведь это я привёл его тогда!»

Снопов поморщился, словно от зубной боли и проговорил:

– Да, понял, извини. Я же не знал, что всё так запущенно…

Костя запнулся, словно подбирал слова.

– Но, ты же, сам сказал, что у Ирины завтра премьера!

– Мы уж как-нибудь отпремьеримся без вас, Константин Дмитриевич.

Штольц жеманно сложил замком руки на животе, оттопырил большие пальцы и издал звонкий звук «п» губами.

– Кито тенге на п-постановка спектакль даёт, тот на его п-премьера и идёт. Кстати, п-пьеса называется «На всякого мудреца довольно п-простаты».

– П-простаты, воспаления простаты? – закашлялся Константин. – Угу. Видимо, это современное прочтение Островского с урологическим уклоном.

– Видимо, так, – притворно вздохнул Штольц. – Я когда растяжку с афишей над дорогой увидел, – ржал и матерился минут пять. Художники – от слова худо, мать их! Таджики – одно слово! Им, что простота, что простата – один черт!

– А не надо было на рекламе экономить. Хотя… А если они правы? Знаешь, что, Саня, иди-ка ты на эту п-премьеру один, – проговорил Снопов, вытаскивая из шкафа чемодан. – А я, пожалуй, поеду к туркам, стройку из беды вызволять. Только собаку возьмём к тебе, ладно? У тебя забор крепкий и высокий. Пусть до моего возвращения Ермак на твоей территории погостит. Да и Иришке сюда по гололёду мотаться, кормить его, не надо будет.