Миссионер - Страница 6

– Нет, мне это нравится! Ходит парень в столичные церкви, облепленные золотом; на эти спектакли, где роль Христа исполняет толстый поп, увешанный золотыми крестами с бриллиантами; бьет поклоны на каждое «Господи, помилуй!», читает книжечки и всех учит жить. У тебя там крылышки еще не прорезались? А, херувимчик?

– Хожу я в храм Божий молиться о спасении душ: своей и моих ближних. В Церковь, основанную Самим Иисусом Христом. Каждый день моя душа горит в адском пламени моих грехов. Я – «свиния, в калу лежащая»!.. И единственная моя надежда – на милость Господа, потому что я сам ничего хорошего из себя не представляю. Все мои достоинства – от Бога, а мое личное – это бесконечные грехи и… простите, выделения… И если я тебе когда-нибудь скажу, что Православная Церковь мне не мать, то Бог мне не отец, и потому гнать меня нужно подальше от святых церковных стен… Или тащить к любому батюшке – отчитывать меня от одержимости бесовской и прелести сатанинской.

– Слушай, почему, когда я тебе звоню поделиться, ты меня каждый раз ругаешь?

– Давай вспомним, чем ты делился. Сначала своим увлечением медитацией. Тогда для тебя все равно было: что молитва Богу – что медитация сатане. Потом ты меня убеждал, что на свете нет ни добра, ни зла, а есть некая энергия наподобие электрической.

– Я же просил тебя забыть об этом!

– Когда мы с тобой разобрались и с этой ложью, ты стал искать тайные изотерические знания у Даниила Андреева в «Розе мира», у Сведенборга и у Рерихов в агни-йоге. Вроде бы я смог тебя убедить на своем печальном опыте, что в основе этих мистических учений – гордыня и отрицание Церкви.

– Ну, не совсем… Я и сейчас уверен, что ты перегибаешь…

– Теперь ты, как говоришь, пришел в Церковь, а служишь мамоне, и здесь ты ищешь духовных наслаждений, тебя занесло в раскольничество… Почему у тебя сохраняется такая стойкая потребность из одной лужи с грязью торжественно садиться в другую? Почему ты так упорно не слышишь призыва к покаянию и смирению?

– Слушай, жизнь так коротка… Если мы только и будем, что бить себя ушами по щекам и плакать о грехах, то совсем превратим жизнь в кромешный ад.

– Вот именно потому, что жизнь не просто коротка, а совершенно мимолетна, мы и должны в первую очередь подготовиться к вечности. Потому что в вечности или адское пламя – или Царствие Небесное, другого не дано. Мне очень жаль, но!.. Не дано. И нет ни агни-йоговских реинкарнаций, ни мирно соседствующих якобы на небесах храмов разных религий, как у Даниила Андреева. Потому что нет религий. Есть одна религия – Православие, потому что только здесь истина. Потому что Сам Господь воплотился на земле и сказал: никто иначе не придет к Отцу Небесному, как только через Меня. Сам Господь показал нам путь спасения: это смирение, покаяние, крестный путь скорби и мучений.

– Ну, вот опять – скорби, мучения… А когда жить?

– А вот это и есть жизнь, возлюбленный брат. Есть два пути: путь удовольствий и наслаждений – это в преисподнюю, на мусорную свалку (ты знаешь, что прообраз евангельской геенны огненной – это мусорная свалка за иерусалимскими стенами?); и второй, путь покаяния и смирения, через так не уважаемые тобой скорби – это домой, в Царство нашего Отца Небесного.

– Вся моя душа возмущается от такого расклада! Я молод и хочу жить! В старости покаюсь и наскроблюсь вдоволь!

– Снова обман! С чего ты взял, что через минуту не умрешь? Откуда тебе знать, сколько тебе отпущено? И потом, грех – это, как вино. Сначала веселит и пьянит, потом появляется похмелье, потом втягивает в запои, а потом уже и бросить невозможно. Сколько алкоголиков каждый день бросают пить, каждый день в последний раз, а потом уже – зависимость, пленение, одержимость! Все! Связан врагом… И за каждый грех, как за выпитый стакан, – страшные мучения.

– Что же без мучений-то никак нельзя?

– Можно, наверное, но для этого нужно быть праведником, а таких – один на миллиард. Всем остальным во искупление грехов дано мучиться – увы! Только делать это можно по-разному. Вот, например, прививка – это ведь тоже болезнь, только в облегченной форме. Зато после ты этой болезнью не страдаешь и от нее не умираешь. Так и покаяние – «держишь ум во аде», чтобы не гореть вечно в аду настоящем. Ну, а чтобы меньше страдать, нужно меньше грешить. Здесь и начнется та невидимая брань, о которой пишет Никодим Святогорец в своей настольной книге для монахов.

– «Невидимая брань»? Знаю, видел на лотке.

– Почитай, там много практических советов, как избежать грехов, как с ними бороться, как сохранять свою чистоту. Вот, смотри! Ты с помощью молитв и покаяния входишь в состояние души, когда «ум во аде». Ты буквально окружен гудящим пламенем. Ты плачешь о спасении. Ты видишь как бы со стороны все свои грехи. Они жгут тебя и кажутся тебе мерзкими, грязными твоими порождениями. Ты их все до одного именуешь и записываешь на листок. Все, которые тебе дано увидеть в себе! Если хотя бы один утаишь или постыдишься записать, чтобы потом вслух произнести священнику – а ведь это действительно стыдно! – вся твоя исповедь насмарку. Можно обмануть священника, но не Бога, властью Которого батюшка грехи отпускает. Но вот ты со стыдом и болью, с плачем и мучением приносишь свое покаяние… Батюшка тебе отпускает грехи. И ты чист, как ангел. Чувствуешь разницу с твоим «Все смертные грехи – мои?»

– Чувствую…

– И теперь тебе во что бы то ни стало надо сохранить чистоту в душе. Но ты ощущаешь, что бесы один за другим пускают в твою душу стрелы греховных мыслей. И здесь ты волен или принять их в свою душу и увлечься ими – или отразить эти стрелы, как щитом, крестным знамением и призыванием Бога Иисусовой молитвой. Вот в этом и заключается наша постоянная война, в которой ты или победитель, или раненый, или убитый. В этой битве у человека есть помощники, защитники. Ты будешь постоянно чувствовать их благое воздействие. И по мере покаянного очищения и навыков в битве к тебе будет приходить то радостное состояние, когда ты почувствуешь близость Бога. Пусть это будет длиться всего секунду. Но эту секунду ты запомнишь на всю жизнь! После этого у тебя пропадут страх и все сомнения от маловерия. По этой мизерной искорке смиренной Божьей любви ты поймешь, каков ее безбрежный океан в Царствии Небесном. Но еще ты увидишь и греховность мира, тебя окружающего, и захочешь его покинуть.

– Монашество?

– Но мир тебя не будет отпускать… Тогда ты его возненавидишь: его ложь и злобу, гнилые соблазны и тленную смертельную красоту. Но в мире живут люди. И их всех – именно всех и каждого! – любит Господь. И ты станешь учиться их любить. Вот это самое трудное! Ты их любишь, отдаешь им последнюю рубашку, по ночам в рыданиях вопиешь к Богу о их прощении и спасении. А они тебя грабят, избивают, а могут и убить! И чем больше они тебя истязают, тем сильней ты будешь их любить и громче вопить к Богу о их спасении.

– Н-да… Ну и перспективка…

– Святого спросил послушник, почему у него бывают периоды охлаждения к Богу. Святой сказал, что это все оттого, что он не знает настоящего ужаса мучений в аду и блаженства на Небесах. А если бы узнал, то согласился бы в келье с червями всю жизнь прожить в молитвах к Богу, чтобы только быть спасенным.

«Бесполезно…» – печально вздохнул Андрей, когда положил трубку. И встал на молитву о здравии и просвещении ума раба Божиего.

Со встречи ехали по Каширскому шоссе, затем свернули на кольцевую и только тогда услышали спокойную команду шефа: «На стройку». Бригаду эскорта он отпустил на базу, и дальше они ехали в джипе втроем, все время молча.

По узкой асфальтовой дороге въехали в просторный сосновый лес. Среди мачтового частокола там и тут выглядывали старые бревенчатые дачки и дома шикарного новостроя.

У тягача с панелями Андрей оформлял документы. Строители, как всегда без пауз и традиционных перекуров, деловито занимались монтажом. Оранжевый двадцатитонный кран «Като» опускал в кассету очередную матово-белую панель. Только Пал Трепалыч отреагировал на приезд хозяина и, сверкая загорелой лысиной, уже бежал к джипу.