М.Ф. - Страница 28

В «Йо-хо-хо, ребята» сидел еще только один клиент – Аспенуолл, храпевший во тьме. Вышел Мануэль, продал мне бутылку чего-то местного, черного от железа. Стоила она всего двадцать пять центов: за такие деньги по дурной дорожке далеко не уйдешь.

Я заплакал бы от разочарования, но не было запальной песчинки. Жаркое плевалось в духовке; Катерина грызла ногти под старый фильм по телевизору; мисс Эммет, выпрямившись, сидела в кресле (на некотором расстоянии от того, где сидел я), мягко про себя улыбалась, пока личный внутренний киномеханик крутил неуклюже смонтированный фильм из ее собственного прошлого, возможно, с моим в нем участием (Майлса Фабера играло какое-то незнакомое юное дарование). Я курил синджантинки одну за другой, затягивался до самой диафрагмы, ворчливо благодарил Бога за одну небольшую милость. Ли, хозяин табачной лавки, будучи неустановленно восточного происхождения, припасал кое-какие восточные марки («Джи Сам Сой», например); импортные пошлины очень высокие, сэр, лопни мои глаза. И протянул мне ключ, которого, по его словам, не спрашивали много-много лет. Распознал его в связке с другими по трем ножевым насечкам на стержне. По его мнению, дом находится на Индовинелла-стрит, только номер неизвестен. Он никогда там не был, ему надо за магазином присматривать.

Я стучался во все дома на Индовинелла-стрит, сердце так колотилось, чуть с ног меня не сшибало, однако люди думали, будто я продаю что-нибудь или с ума сошел. Почти в каждом случае к двери подходил мужчина, наискось жуя, в кулаке нечто вроде салфетки. Жилой район хорошего класса, с салфетками. Не место для Сиба Легеру.

– Милый мой мальчик, – сказала мисс Эммет, когда я в третий раз объявил о своем разочаровании, – юноше, у которого вся жизнь впереди, нечего расхаживать в поисках старых музеев. Мой зять в Крайстчерче был музейный человек, и добра ему это не принесло. Видишь, думая о своих старых музеях, ты меренги забыл принести.

– И студель, – прогнусавила вслед Катерина.

– В задницу студель.

– Майлс, не совсем хорошо выражаться так при сестре, и при мне тоже. Не знаю, где ты таких слов набрался.

А потом пошли те самые телевизионные новости с очень волосатым молодым человеком, читавшим их на том же крупном плане ошеломленных физиономий каститцев. Были допрошены четверо юношей, известных по предыдущим попыткам недружелюбных акций, полиция шла по горячим следам главы кружка. Был предотвращен вылет из Международного аэропорта Гренсийты частного двухместного самолета, пилот и пассажир арестованы за нарушение правил чрезвычайного положения, хотя они клялись, что ничего об этом не знали. В гавани выставлены сторожевые посты, а по всему причалу для яхт развешаны дополнительные предупреждения, характер которых в настоящее время разглашению не подлежит. Метеорологическая сводка, последовавшая за новостями, обещала прекрасную погоду. Как бы в компенсацию за вынужденное пребывание всех и каждого на Кастите, хотел он этого или нет. Потом приветственно рявкнул лев МГМ[80] перед каким-то старым фильмом.

– Тихо теперь, – говорит Катерина.

– Вы только этим и занимаетесь по вечерам? Я имею в виду, не читаете, не выпиваете, не играете на гитаре, не встречаетесь с друзьями, ничего подобного?

– Бедная Китти Ки так и не получила особого образования.

– Какое отношение имеет образование к выпивке или к приятелям?

– Я про чтение. Для того и другого она чересчур молода. Знаешь, ей приходилось заботиться об отце, и она не могла регулярно ходить в школу.

– Тише, я смотрю, не видите, что ли?

Фильм начинался с длинногрудой женщины с металлическими волосами в купальном костюме тридцатых годов, пившей «Чичи» на пляже в Вайкики на фоне Алмазной Головы.

– Гонолулу, – говорит Катерина.

– Да, Китти Ки, дорогая. Оттуда ты летела прямо в Окленд, а потом в Крайстчерч, где мы и встретились. Какое совпадение.

– А именно? – спросил я.

– Ох, давай-ка потише.

Вскоре фильм успокоился на нью-йоркских красотах и остроумии; женщины с яичными лицами в костюмах с накладными плечами острили с усатыми мужчинами в костюмах с подбитой грудью, державшими в огромных государственных юридических офисах на просторах Манхэттена кабинетные бары с коктейлями. Все это сопровождала музыка, быстрая, расторопная; визг тромбонов подчеркивал комические моменты, а если кто-то комично валился в постель, звучали два такта «Бай-бай, крошка». Думаю, можно было назвать это неким уроком общественной истории для необразованной Китти Ки. Звучали упоминания о Таммани-Холл, «Новом курсе» Рузвельта, «забытом человеке».[81]

– Слушай, – сказал я, – обед почти готов. Ты собираешься до конца смотреть этот кошмар?

– Не кошмар, а тонкая вещь. Я тут буду есть, у себя на коленях.

– А-а-а-рх.

В том узком доме было четыре этажа, но столовой не имелось. Я накрыл пластиковый кухонный столик, не забыв вино, вытащил мясо из духовки газовой плиты с баллонами. Слил обжигающую мясную подливку с дымящейся кровью и жиром в блюдо с трафаретным китайским рисунком, наточил подходящей сталью тупой мясницкий нож, крикнул, что еда на столе. Явилась мисс Эммет. Велела нарезать куски Катерине, сделать пару ступенчатых сандвичей. И говорит:

– Жестковатое? Бедняжке Китти Ки пришлось вырвать несколько зубов, несчастной девочке. Поставили так называемый мост. Фактически, она может есть только мягкие вещи.

Отнесла телеугощенье, вернулась, села за свою тарелку и, со своей стороны, пожаловалась на жестковатость.

– Благодари судьбу, что у тебя свои зубы, дорогой мальчик, я хочу сказать, если они у тебя есть. Я свой последний оставила в Крайстчерче. Протезы плохо сидят. Можно купить у аптекаря какой-то клей, называется «Дентацемент», да я его все время съедаю. Очень жестко, правда?

Было совсем не так жестко, и я яростно грыз, черпая в промежутках ложкой горчицу с хреном. Всех старался проглотить, убрав тем самым со своей дороги отца, Лльва, Китти Ки, себя самого.

– Пожалуй, больше не смогу, дорогой, хотя ты приготовил прекрасно. Просто думаю заварить себе чашечку чаю.

– Знаете, вино некрепкое.

– Нет, крепкое, правда? Но приятное, очень приятное. Может быть, я засну от него. Не совсем хорошо сплю в последнее время.

– Вы когда-нибудь обедаете как следует?

– Ну, знаешь ведь, как бывает, дорогой мальчик. Знаешь, когда нигде нельзя поесть как следует, всегда хочется просто чуточку перекусить. Мне не понравилась мысль превратить одну спальню в столовую. В конце концов, спальня есть спальня.

– Почему не переехали в дом побольше?

– Ну, этот как бы семейный. Его мой кузен приобрел ради сдачи в аренду. – Я разинул на нее рот.

– Показывать, что ты ешь, очень дурно. Меня просто от этого выворачивает, дорогой.

– Кузен?

– Работал в министерстве по делам колоний, не на очень высоком посту, но получил рыцарский титул, выйдя в отставку. Думал, арендная плата немножечко добавит к пенсии. Джим Писмир. Печень у него была совсем плохая.

– Сэр Джеймс…

– Верно. Откуда ты вообще знаешь?

– Но, Боже милостивый, это ведь именно он… Что в этом доме? Что там наверху?

– Только спальни.

– Но, черт возьми, это и есть, должно быть то самое место…

– Доедай, дорогой.

Я вскочил на ноги, обжег лодыжки об горячую еще духовку. В руке держал ключ.

– Этот ключ не от этого дома, – сказала мисс Эммет. – Здесь стоит автоматический йейльский замок. Правда, Майлс, иногда я гадаю, ты ли это. Хотя мне не стоило б так говорить, зная твоего несчастного отца. Я хочу сказать, здесь не музей, правда? Есть у меня несколько небольших украшений, как тебе известно, но ничего такого, чтоб кто-то смотреть приходил. Ну, садись, доедай.

Я со стоном уселся. Налил еще вина нам обоим. Раньше я не осмеливался опасаться, что работы Сиба Легеру распались в результате пренебрежения на основные физические элементы, а потом канули в мусоросжигателе или в море, подобно прочим мирским детритам. Вино укрепило голосовые связки, и я сказал: