Между Явью и Навью - Страница 7

– Да я не…

Волшан почувствовал, как краска стыда заливает лицо и шею, будто вернулся в детство и винится перед стариком за глупые шалости.

– Вот. – Он выпростал амулет и оберег из-за ворота. – Мстислав-князь дружину собирает с нечистью биться. Меня его амулет признал в Змиеве, да тем от смерти спас.

Старик прищурился, наклонился, но рук к печати не протянул. Кивнул только.

– Вот и нашла тебя судьба, воин, – сказал уважительно и моргнул.

Волшан удивленно отметил, что глаза жреца увлажнились.

– Не знаю, судьба ли? – вздохнул оборотень. – Я же – кто?

– Ты – тот, кто ты есть. Сказал уже, да повторю – всего знать человеку не надобно, сердце подскажет, чего голова не разумеет. Иди в Киев и помни: Семаргл с тобой будет, поможет.

Волшан ни за что не высказал бы старику своих сомнений насчет его древнего бога. Не дрогнул лицом, кивнув, но и ослушаться не смог. Или – не захотел.

В дорогу дед Славко нагрузил Волшанову торбу хлебом, сыром и сушеным оленьим мясом. У самых елей оборотень оглянулся, хоть и знал, что примета эта негодная. Жрец опирался на свой посох и ветер сбивал на сторону его белую бороду. Древний, как идолы его капища, и такой же неизбывный, он глядел своему приемышу вслед. Подумалось, что больше они в этой жизни не свидятся, и Волшана захлестнуло горечью.

Переправу через Мжу нашли быстро. Зима была снежной, и вода даже теперь, в начале лета, стояла высоко. Глубокие реки вселяли в оборотня неуверенность. У подошвы высокого берега толпился люд. Волшан помедлил на сырой от ночного ливня дороге и, оскальзываясь на подкисшем суглинке, спустился к сходням, поддерживая Неждану под руку.

Перевозник, видимо старший артели, громко переругивался с изможденным, сухим и скособоченным мужичком, заросшим седыми патлами и нечесаной клочковатой бородой. Тот непременно желал, чтобы небольшой плоскодонный паузок с низким бортом, больше похожий на плот, чем на челн, перевез на ту сторону сразу оба его воза, доверху нагруженных какими-то кулями и коробами, да еще вместе с тягловыми и работниками. Он то и дело срывался на бабий визг, задиристым петухом наскакивая на паромщика – широкоплечего бугая, чьи ручищи были шире, чем тощие ноги обозника. Этими ручищами паромщик беззлобно отмахивался от забияки, пытаясь втемяшить в горячую голову, что не потянет паузок: али потонет, али гребцы не сдюжат. Те ухмылялись, сидя вдоль борта, но кивали согласно. Пешие, сбившись поближе к сходням со своими корзинами и котомками, глухо роптали, тревожась, что для них не останется места. Понятное дело, что платить сверх положенного хозяин маленького обоза не желал. Время шло, река хмурилась рябью и мелкой волной, а уступать никто не собирался.

Челнов-долбленок, маленьких и юрких, у сходней не было ни одного.

Волшан хмыкнул, велел Неждане в стороне дожидаться и подобрался поближе к гребцам. Светить княжьим медальоном не стал. Перебраться на другой берег можно было более привычным способом.

– А что, люди добрые, сухое весло найдется ли? – негромко поинтересовался у того, что сидел ближе всех к берегу.

Его смерили недоверчивым взглядом. И поделом – с виду он казался хлипким, новая рубаха в торбе лежала, а старая давно уже была неказистой да латаной. Так себе гребец.

– Весло-то найдем, только не дюжий ты, проку не будет, – ответил гребец и сплюнул в воду.

В отличие от Волшана, был он по пояс гол, плечист, руки бугрились силой да блестели как намасленные.

– А ты не смотри, ты испытай, коли не веришь, – сощурился Волшан, зная, что забороть такого будет непросто, но он и посильнее противников видывал.

Гребец обидно расхохотался. Это привлекло внимание остальных, и несколько голов повернулись к Волшану.

– Вам, видать, очень на другую сторону нужно, – со смешком угадал долговязый парень, с длинными мышцами на руках, похожими на крученые веревки. – Только Тихон тебя пополам разорвет – и обратно свяжет.

Он поднялся на ноги, да без напряга подхватил один из мешков, уложенных на дне паузка. Раскачав его, разжал руки, и мешок полетел на берег, к Волшану. Хакнув, оборотень подхватил мешок с лету и чуть не повалился вместе с ним, диво, что на ногах устоял – тот оказался тяжелым и тугим, будто песком набили.

– Ха!

Недоверие в глазах Тихона сменилось интересом. Волшан подумал было, что побороться-таки придется, но к парому вернулся старший перевозной артели, завершив свой спор с обозником. Сходни запели под его весом – вот уж кто был здоров, что твой бык!

С высокого берега спускалась пустая телега – оглобли задрались, она съехала тощей лошади чуть не под хвост, и у бедняги ноги проскальзывали в чвачном месиве.

– Р-разгружай! – скомандовал гребцам перевозник.

Тихон спрыгнул прямо в мелководье, минуя сходни, и подмигнул Волшану:

– Давай, подмогни. Будет тебе весло. Тяжело пойдем.

Те самые мешки, один из которых чуть не завалил Волшана, были перетасканы в телегу одним мигом, и весь обоз, вместе с медлительными упряжными быками и двумя молчаливыми работниками, погрузился на паром.

Пока старший обещал оставшимся на берегу, что до вечера всех перевезет, Волшан занял место между Тихоном и давешним пареньком. Неждана пристроилась за телегами.

– Греб когда? – спросил здоровяк.

– Приходилось.

– Делай, как мы. Команды разбираешь?

– Не боись, сдюжу.

Невысокая, но тугая волна размеренно била в правый борт, покачивая паузок. Ближе к середине реки Волшан уже взмок и завидовал раздетым по пояс гребцам, дружно ведущим свой плот к противоположному – пологому и пока еще не близкому – берегу реки. Впереди поблескивала крупной рябью стремнина, и Тихон предупредил, что там – самый труд. Паузок будет сносить, и закрутить тоже может. Но пока монотонный труд умиротворял, быки, отделенные от Волшана и Нежданы тушами телег, больше не беспокоились, паромщик затянул долгую и разливную песню, где повторялись одни и те же слова.

Амулет под рубахой и зверь внутри ожили одновременно. Волшан встрепенулся, и тут же в один из верхних кулей на телеге воткнулась стрела. Еще дрожало оперение на древке, а тертые жизнью гребцы уже согнулись в три погибели, но весел из рук не выпустили.

– Подымись! – рявкнул старший. – Наших это стрела, упреждают! Неладно там!

То, что на другом берегу «неладно», теперь могли видеть все. Там началась суета: у самой воды метались люди, с мелководья отчалила лодка, но дальше не пошла – качнулась набок, и ее медленно поволокло течением прочь от перевоза, к камышовым зарослям ниже по течению. Над водой разнеслось приглушенное эхо криков. Испуганно и тонко заржала лошадь.

– Что? Что там? – визгливо забеспокоился невидимый из-за возов мужик-обозник.

– Нешто. Повертаем, – сурово осадил его старший.

– Какое? Меня там дожидают…

«Да что мы, хуже баб?», «Кто им отпор-то даст?», «Хватит уже от разбоя отворачивать!» – заворчали гребцы, и весла застучали плашмя по воде. Неуправляемый паузок медленно потащило в сторону, разворачивая боком.

– Ай, сучьи дети! – махнул рукой старший, обругав заартачившихся гребцов. – Навались тогда! Оружие, какое есть, готовь!

Дальше Волшан уже не слушал, налегая на тяжелое весло так, что жилы заскрипели. Развернуть груженый плот почти на середине неспокойной реки – это не только умение рулевого да гребцов – на это требовалось немало грубой силы.

– Бродники озоруют, – сквозь зубы пояснил Тихон, когда паузок подходил к берегу чуть ниже сходней. – Не впервой им. За перевозом торжище по шестым дням, вот и повадились. Когда князь воев своих давал охранять, тогда тихо было, а нынче – сам видишь.

– А что, князь ваш раздумал нынче?

– Старый-то князь помер, а новый дружине не люб. Неладно у нас, – нахмурился гребец. – Готовься, до сходней не пойдем, в воду прыгать будем. Оружие есть?

Амулет под рубахой жег Волшану грудь, и не понять было – огнем или льдом. Он молча достал свой печенежский кинжал. Кривое лезвие тускло блеснуло на солнце.