Между Явью и Навью - Страница 62

Во рту у травницы пересохло, но на один плевок слюны набралось. Белобородый утерся рукавом, хмыкнул и без размаху поддал кулаком под ребра. От внезапной боли перехватило дыхание. Зорка разинула рот, не в силах ни вытолкнуть воздух, ни втянуть. Ноги подкосились, но веревка, стянувшая запястья до багровых полос, не дала упасть.

Судя по железному лязгу, Сигмар рванулся на цепи. Даже нездешняя сила ератника не помогла. Он мог убить двух волков, значит, справился бы и с одним человеком. Да толку? Остальных это только разозлит. В тесной горнице больше пользы от оружия, но меч сотника давно перекочевал в руки врагов. Как и ее, Зорки, сума, где прямо сейчас рылся плешивый изборянин, бормоча себе под нос. Медная ступка полетела на пол, бутылек с серебряной оплеткой отправился в кошель.

– За то, что сотворила, умирать будешь медленно…

– Что сотворила? Отказалась убивать твоего князя, которому ты поклялся служить верой и правдой?

Следующий удар пришелся по лицу. Лопнула губа, по подбородку потекла кровь.

– Помолчи. Захочу проповедей – схожу в храм.

– Вы все тут не жильцы, вместе с Добромилой, – упрямо просипела травница, с трудом шевеля разбитым ртом. – Сплетни разлетаются быстро. Или твой князь без глаз и без ушей?

Вой, терзавший Зоркино имущество, всполошился:

– А девка-то права! Говорят, что князь вернулся и крепко осерчал.

– Говорят, что кур доят, – усмехнулся дружинник. – Добромила одну ночку с мужем провела, тот все наветы враз позабыл. Уж она-то баба сладкая, словно липовый мед.

И снова этот гогот, который травница успела возненавидеть до глубины души.

– Глянь, какая затейная штука! – Изборянин, покопавшись в суме, извлек деревянный ларчик с яйцом. Тем самым, что было начинено волчьей ягодой и смертоцветом. Жихан вернул скорлупу с ядом в начале пути, раз уж травница оказалась на его попечении.

– Внутри должно быть что-то ценное, золото или каменья, – обрадовался кривоносый.

– Тьфу ты… Обычное яйцо.

Разочарование оказалось настолько сильным, что его потребовалось с кем-то разделить. Плешивый изборянин направился к дружиннику, держа яйцо на вытянутой руке. Окрик «Назад!» не успел его остановить. Зорка ухватилась за веревку, подтянулась и толкнула дурака связанными ногами. Тот даже не упал – удар прошелся вскользь. Зато яйцо выпрыгнуло из ладони и полетело вниз. Белобородый и кривоносый оба дернулись, пытаясь его поймать, но лишь помешали друг другу. Цок! Скорлупа, миновав растопыренные пальцы, впечаталась в доски. Не было ни дыма, ни тумана, но враги один за другим осели на пол.

– Не тряситесь, вам я каждое утро подмешиваю противоядие в еду. – Травница обернулась к надувшим щеки Сигмару и Карасю.

Вой с облегчением выдохнул воздух и выругался сквозь кляп. Интонация упыря была ближе к вопросительной.

– Нет, эти уже не встанут. Но снаружи остались двое, не забыл?

Зорка попыталась ощупать пальцами узлы на запястьях – не дотянулась. Попробовала изогнуться, подтянув щиколотки к рукам, но для этого надо было обладать гибкостью хорька. У Сигмара и Карася шансов освободиться и вовсе не имелось – их удерживала не веревка, а железная цепь.

– В моей суме лежит расковник. Сможешь его как-то переместить?

В карих глазах лжесотника отразилось раздумье, губы недовольно поджались. Зорка почувствовала, что в этот миг он решал про себя что-то очень и очень важное.

– Скоро те двое забеспокоятся. Вернутся и перережут нам глотки – вот тебе и Киев.

Широкие брови сошлись на переносице, посредине пролегла острая складка. Ератник посмотрел на Зорку. Как и тогда, в Силино, взгляд его пробирал до самых костей. Меж ними словно образовалась незримая связь, протянувшая ниточку от живой души травницы к холодному нутру упыря.

И вдруг тело Жихана обмякло, а глаза закатились. Изо рта вытек полупрозрачный сгусток цвета вечерней тени на снегу. Темнота закрутилась волчком и превратилась в бесплотную человеческую фигуру. «Так вот каким ты был при жизни», – подумала Зорка. Ератник оказался хорошо сложенным мужчиной с длинными волосами и тонкими чертами лица. Как на ромейских камеях с портретами их багрянородных царей. Карась тоже все видел, судя по возмущенному бубнежу.

– Опиши точно, где находится расковник.

Голос ератника тихо прошелестел в ушах. Вместе с ним в голову просочилась пустота, нагоняющая дремоту. Горницу, где прежде воняло потом и закисшей медовухой, наполнил дымный запах поминальных костров.

– На дне, в правом углу. Холщовый мешок с завязками из тесьмы.

Призрак приблизился к суме, то ли плавно ступая, то ли скользя над ошкуренными досками. Сквозь бесплотное тело виднелись распластавшиеся на полу мертвецы. Ератник склонился и протянул сложенную ковшиком ладонь. Пальцы вошли в дубленую кожу словно в воду и также беспрепятственно показались на другой стороне. Чертыхнувшись, ератник вытащил руку и попробовал снова. И снова. Раз за разом ладонь оставалась пустой.

– Ты пытаешься достать траву? – спросила Зорка только для того, чтобы прервать напряженную тишину.

– Да, но для этого надо сосредоточиться, – не оборачиваясь ответил Сигмар. – Без тела я не могу взять любую вещь, какую захочу. Она должна… как объяснить… должна быть очень важна для меня.

– Куда важней? Это наша единственная возможность спастись!

Сделав несколько попыток, призрак метнулся к телу сотника и слился с ним воедино. Жихан легонько пошевелился, после чего изо рта знакомым образом выскользнул дух.

«Зачем он это сделал? – подумала Зорка. – Может, связь ератника с телом ослабевает, если их надолго разъединить?»

– Если ты не достанешь расковник, Жихана убьют, а ты окажешься прикован к мертвому телу! Каково это – быть запертым в куске гнилья? Снова и снова биться о стенки тюрьмы в попытках вернуть ее к недожизни?

Сработало! Издав злобный рык, Сигмар выхватил из сумы холщовый мешок. Тот ненадолго повис в бесплотной ладони и упал. Карась простонал от разочарования. Но ератник не сдался, присел на колено, водя рукою сквозь ткань. На пятый раз схватил-таки кончик тесьмы и потянул. Извлек щепотку расковника, переместился к покинутому телу и высыпал траву на железную цепь. Фонтан ярко-желтых искр выстрелил до потолка, металл принялся с шипением плавиться и распадаться на отдельные звенья. Карась, мыча от боли в обожженных запястьях, скинул остатки цепи. Мигом позже освободился и вернувшийся в тело Сигмар.

Пока колдун распутывал травницу, вой подобрал сотников меч. Очень кстати – на крыльце раздались голоса:

– Ну чего вы там телитесь? Эй! Слышите меня?

Дверь не успела открыться до конца, а Карась уже принял того, кто сунулся первым. Вытащил меч, брызнув на пол вишневыми каплями, скользнул вбок и подсек второго. Два тела рухнули крест-накрест, завалив крыльцо. Травница удивилась: все оказалось так просто, будто Добромила послала не дружинников, а каких-то ледащих недотеп. Взять хоть того дурака, что нашел яйцо… А может, так оно и было? Княжна до последнего сомневалась, что отряд пойдет через Смоленск, и не захотела расставаться с толковыми людьми? Теперь не узнать.

Сигмар отволок мертвецов в горницу, травница присыпала тянущийся за ними кровавый след землей. Так себе маскировка, но, если повезет, они уплывут из Смоленска раньше, чем кто-нибудь заметит неладное или учует идущую от терема трупную вонь. Правда была на их стороне, но, пока они это докажут, пройдут все сроки, отпущенные для поездки на Лысую Гору.

И все ж незаметно уйти не удалось… Возле городских ворот их кто-то окликнул:

– Погодите! Постойте!

Зорка замедлила шаг. Неуклюже переваливаясь, к ним спешил отчего-то знакомый толстяк в подпоясанной свите. Где же она его встречала? Совсем недавно… Ах да, это он все видел, но решил не соваться в дела, от которых за версту несло неприятностями.

– Говорят, вы хотите попасть в Киев до Купалина дня?

– Предположим, – осторожно признал ератник.

– Меня звать Ковырша, я плыву через Киев в Царьград. Пойдете ко мне служить, груз охранять? А то мои вои того… не такие умелые.