Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко - Страница 13

Но сейчас, сидя с подругой в кафе, Елена поглядывала на Таню и вновь убеждалась – да, Танечка возбуждена, весела и кокетлива. Такими бывают женщины влюблённые… ну, или, хотя бы, увлечённые кем-то. Мужчиной!

«Кафе» – так подруги говорили между собой. Но вообще-то эта точка общественного питания носила название «Пирожковая». Когда они первый раз зашли сюда, Елена сказала:

– А что, очень неплохо. Похоже на кафе…

Небольшая светлая комната, несколько столиков, покрытых приятными льняными скатёрками, на каждом – вазочка с цветами. Стойка, к которой из кухни постоянно выносят дымящиеся подносы с пирожками, блинчиками, булочками… Так и повелось у них – «кафе». Правда, кофе здесь не подавали, но чай с лимоном был, похоже, хорошего сорта и крепко заваренный. И теперь они заказали чай, блинчики, пирожки. Елена, всё ещё под впечатлением своих воспоминаний, спросила Таню:

– Я тебе рассказывала, что именно Саша сосватал меня за Митю? Кажется нет.

– Нет, – воскликнула Таня, наклоняясь к ней через стол. – Никогда не рассказывала! Это там, в Новороссийске?

– Гораздо раньше. – Елена улыбнулась своим собственным воспоминаниям. – Саше было тогда, наверное, лет десять. Ну да: моему брату – семь, а Саше – десять…

Таким памятным в жизни Елены было лето 1911 года, что она сама увлеклась, вспоминая и рассказывая подруге. И так интересны были все происходившие тогда события, что Таня слушала с широко распахнутыми глазами, вскрикивая и хлопая в ладоши. Елена, конечно, не всё рассказывала ей – только то, что касалось лично её, брата Всеволода и семьи Петрусенко. Она не стала упоминать о судьбе двух других людей – Максима и Глаши, как раз тогда чудом нашедших друг друга. Но сама она знала их дальнейшую историю, правда – не до конца… Максим Мельников и Глафира остались вместе и вскоре уехали жить в Сибирь. В тот год, в начале сентября, террористом был убит Пётр Аркадьевич Столыпин, но реформы, начатые им, продолжались. Продолжалось и переселение крестьян в Сибирь, на Дальний Восток, в Северный Казахстан. Максим и Глаша обосновались в одной из переселенческих деревень на Иртыше. Им было легче других – у них не было детей… Подумав об этом, Елена невольно улыбнулась, хотя это была печальная улыбка. Она вспомнила, что первенец Мельниковых, их дочка, была похоронена под её именем – княжны Берестовой… Но, тем не менее, преодолев первые трудности, Максим обустроил своё хозяйство и вскоре стал заниматься не только хлебопашеством, но и торговлей. Сплавлял хлеб по Иртышу, для этого приобрёл суда. Через время стал скупать пушнину – построил несколько постоялых дворов на тракте, держал конный транспорт. У него были работники, приказчики и, по сути, Максим уже был купцом и промышленником. После революции и гражданской войны Мельниковы уехали в Харбин, ставший центром русской эмиграции на Дальнем Востоке. Однако вскоре Китай перестал признавать эмигрантское правительство Российской империи, подписал соглашение с СССР. В Харбине появилось консульство Советского Союза, от русских харбинцев потребовали принятия советского подданства. Многие так и поступили, но не все. Мельниковы были глубоко верующими людьми – на своей судьбе они испытали провидение Божие. Они не захотели оставаться в безбожной Советской России, и с некоторыми другими семьями эмигрантов уехали в Аргентину… Всё, дальше Елена ничего о них не знала.

Рассказывать об этом было долго, и потом – Елена считала, что не имеет права. Хоть и связанная с ней, но это была чужая история. Да и Таню интересовало лишь то, что касалось Саши – любое воспоминание о нём. И то самое, когда Сашенька, десятилетний мальчик, называл её, взрослую девушку, Алёнкой. И как в имении Замок под Серпуховым, незадолго до расставания, Саша приглашал её с Лодей к себе в гости, в Харьков, и сказал: «У меня есть брат Митенька, ему тоже семнадцать лет, как и тебе. Он красивый, весёлый, очень хороший. Может, он тебе понравится, и вы поженитесь!»

– Представляешь, когда я о Мите первый раз услыхала! А Саша, совсем мальчик ещё, но уловил между нами сходство. Не просто так сказал, не случайно! Только я тогда этого не понимала, посмеялась. И Викентий Павлович посмеялся, когда я ему рассказала. А видишь, как всё получилось…

У Тани влажно заблестели глаза, она сказала со счастливой грустью:

– Саша был самым лучшим… Другого такого нет…

Подруги уже допивали чай, и Елена поглядывала на часы, как Таня вдруг спросила:

– Леночка, у нас на курсах есть вакансия, как раз для тебя. И зарплата у нас хорошая, ты же знаешь.

– А что, – спросила Елена, – разве в городе и французы работают?

Таня преподавала на курсах, где русскому языку обучались приехавшие по контрактам иностранцы – сейчас в городе много было зарубежных специалистов.

– Угадала, французы тоже есть, – засмеялась Таня. – Но их всего два, и с ними есть кому работать. Но ты ведь, кроме французского, отлично владеешь и немецким, я же знаю. А вот здесь у нас дефицит, только я и ещё один учитель. А немцев, австрийцев как раз больше всего. Есть очень интересные люди! Вот у меня три месяца обучается Гюнтер Хартман – уже неплохо говорит по-русски. Правда, он начинал изучать русский самостоятельно. Он очень способный, умница. Представляешь, он австрийский коммунист, бежал от аншлюса к нам, сюда. И отличный архитектор, строитель, сейчас руководит строительством двух домов, кажется для завода Коминтерна. Один – очень интересной конструкции, для руководящих работников, инженеров, а второй – попроще, но там будет больше квартир, это для рабочих семей…

– Похоже, этот Гюнтер и в самом деле уже хорошо говорит по-русски… Или это всё он тебе по-немецки рассказывал?

– Нет, нет, именно по-русски! – Таня не заметила весёлой иронии подруги. – Я ему запрещаю говорить со мной вне занятий по-немецки.

– Так вы встречаетесь и после занятий?

– Иногда… – Танечка немного смутилась, поняв, что проговорилась. – Он такой любознательный, общительный… и просто хороший. Столько пережил…

«Значит, Гюнтер, – обрадовано подумала Елена. – Это хорошо, если понравился по-настоящему. Может, что-то получится».

Но идти работать на курсы она отказалась.

– У меня большая нагрузка в своей школе, – сказала. – Домой попадаю только под вечер. Володька совсем беспризорником бы бегал, если б не Людмила Илларионовна.

– Володенька у вас с Митей чудесный мальчик, – воскликнула Таня. – И очень самостоятельный. Нынешние ребята все такие – слишком взрослые, что ли, для своего возраста… Но Леночка, ты хотя бы приди как-нибудь ко мне на занятия, я тебя познакомлю с Гюнтером!

– Хорошо, – согласилась Лена. – Выберу на днях время. Мне самой интересно – ты так расхвалила его… Посмотрю, как он владеет русским языком.

Утро началось с оперативной летучки. Дмитрий собрал свою группу – обсудить сделанное, наметить ход расследования, определить задание каждому.

Сделано было много, но, увы – результат не велик. Хотя ребята очень старались. На специальное совещание собрали всех квартальных уполномоченных города, с их помощью взяли на учёт любое мало-мальски подозрительное жильё, проверили, за вызвавшими особый интерес, установили наблюдение. Ведь вот же: жил Леонид Величко разгульно, шумно, и стоило обратить на это внимание – глядишь, и на банду вышли бы… Теперь проверяли все «весёлые» точки, но пока безрезультатно.

Продолжались поиски и расспросы на станции и прилегающих посёлках Борки, Тарановка, Кирюхино. Но там не было случаев исчезновения людей. Самым вероятным оказалось предположить, что убитый был пассажиром, ехал из далёкого города.

Через эту маленькую станцию шли поезда из Москвы, Кременчуга, Сум, Полтавы. В эти города и другие, стоящие по пути следования, были даны запросы: не разыскивают ли родственники уехавшего ещё зимой по железной дороге пассажира. Такие были, но среди них не оказалось похожего на убитого. И всё-таки зацепка появилась, отличился молодой оперативник Григорий Зарудный. Он опрашивал, уже не в первый раз, работников станции, просил их вспомнить всё, что привлекло хотя бы маломальское внимание в январе или феврале. И не пропустил мимо ушей реплику дежурного по станции: «Так ничего же такого… Ну было, в феврале один состав нарушил расписание, стоял аж целых полчаса. Люди тут ходили-бродили, спрашивали, где царский поезд перевернулся…» Зарудный вцепился в дежурного мёртвой хваткой, заставил вспомнить всё: и что за поезд был, откуда, и даже день, когда это случилось.